Верное слово - Дарья Зарубина

Матюшин остановился, немного не дойдя до развилки дороги – один рыжий песчаный рукав тянулся дальше в глубь березняка, второй сворачивал к холму, сплошь покрытому пожелтевшими листочками земляники.

– Там всё началось, – проговорил он, глядя себе под ноги. – Может, слышали, в прошлом году пассажирский на этом участке пути с рельсов сошёл?

Сима покачала головой. Виктор всегда следил за тем, что происходит в Карманове. Она думала, случись что тревожащее, Учитель отреагирует. Видимо, крушение поезда его не насторожило. А самой Симе казалось достаточно того, что пишут ей «серафимы». О крушении Маша не писала. И ясно, отчего.

– Когда состав с рельсов сошёл, мы здесь были. На этом холме. – Игорь потёр ладонью шею, так что на загорелой коже остались красные полосы. – Маша хотела принести цветов на Сашину могилу. Мы их на вершину холма положили, сели, ждали поезда. Машенька ещё девчонкой любила ходить на поезд смотреть. А потом… Я даже ахнуть не успел, Серафима Сергеевна. Скрежет, визг, свист какой-то. Вагоны повалились на полном ходу. Грохот. И тут только вижу, Машенька моя пальцы сплетает. Горелым запахло, платье у неё на плечах лопнуло, перья чёрные пробиваться стали. Я кинулся к ней, но она только крикнула: «Не трогай! Людей надо спасти!» Пока я через поле бежал, всё уже кончено было. Маша поезд остановила, три вагона в одиночку подняла и удержала. Где магией, где демонской силой. Я бежал – думал, сердце от страха выпрыгнет. Как же я в тот миг боялся, что она не сумеет обратно вернуться…

Матюшин спрятал лицо в ладони, так что следующей фразы Сима не расслышала. Переспрашивать не стала – подошла к Игорю, притянула его голову к себе на плечо и обняла, позволив спрятать нежданные слёзы.

Как же долго пришлось этому мужчине, честному и прямому, как подросток, держать в себе свои тревоги: страх за жену, бессильное отчаяние от невозможности помочь, жгучий стыд и неизбывное чувство вины, что приходится скрывать следы преступления, смотреть в глаза родным тех, кто погиб на болоте.

– Не мог я иначе, Серафима Сергеевна, – проговорил, наконец, председатель, справившись с собой. – Все те годы, что её не было рядом… Когда я не знал, жива ли моя Рыжая, что с ней, человек ли она… За все эти годы понял я только одно – что, если она вернётся, больше не отпущу. Всю вину на себя возьму! До последней капли. Только бы защитить её.

Игорь отвернулся, замер, глядя больным взором в синеющею даль. Туда, где полз по мосту неторопливый товарняк. Зелёные цистерны сытой тлёй плыли по рельсам, меж ними то и дело попадались синие, большие и тяжёлые, как грозовые тучи.

– Как узнал-то ты, что это она? Видел что-то? – собравшись с силами, стала выспрашивать Сима.

– Да поначалу не видел ничего, – грустно покачал головой Матюшин. – Мы же стольких врачей уже объездили. Говорили, что Машу на фронте магическим снарядом зацепило. Надеялись ещё поначалу, но и в столице говорили, что последствия такой магической травмы – они навсегда. Не будет у нас детей. Маша сначала крепилась, да и я тоже старался виду не подавать, но потом, когда тот поезд случился, будто пролегло между нами это. Словно река под тонким льдом – сделать бы шаг навстречу, а страшно этот хрупкий мостик совсем сломать. А тут ещё люди пропадать начали, а Маша уходить стала куда-то. Говорила, кино смотреть. Я с ней не навязывался, чувствовал, что надо ей побыть одной, с поисковыми отрядами в лесу пропадал. Но как-то передвижная кинобудка на подъезде к городу сломалась, я за механиками «ЗиЛ» посылал тогда. Не было киносеанса, а Маша вернулась как обычно, словно из кино. Рассказывать стала, как фильм ей понравился…

Серафиме невыносимо было слушать, как рвёт себе сердце воспоминаниями кармановский председатель, но она не остановила Игоря, потому что память эта нужна была им сейчас как воздух. Чем больше информации будет в руках у магов, тем выше шанс спасти Машу, да и других вместе с нею.

– Я сперва подумал, что разлюбила она меня, – горько вздохнул Игорь. – Даже следить за нею думал. Не стал. Стыдно это – настолько родной душе не доверять. Только каждый её уход был – как ножом по живому. Вот и запомнил я всё. Сопоставил – и понял: слишком уж часто совпадает Машенькино «кино» с исчезновениями людей. А потом я тело нашёл и сразу след «ангела» разглядел…

Такое отчаяние отразилось в глазах председателя, что Сима не вытерпела:

– Перестань, Игоряш, не мучай себя. И так знаю. Ты мшаника разбудил… – Игорь кивнул, подтверждая. – И мертвеца ему скормил. У Маши пытался узнать, куда она ходит?

– Пытался, – отвёл глаза Игорь. – Обиняком, чтобы подозрений моих не выдать. Порой мне кажется, она и сама не знает, что оборачивается. Идёт-то в кино, а по дороге… Не могу я её по пути перехватить. Демона я один не удержу и… – Игорь устало опустил плечи, – не могу я ей сказать, что она людей убивает. Она и так себя замучила, что виновата передо мной, раз детей дать не может. Да, на войне мы убивали, только там враги были, а здесь свои, кармановские, кого с детства знаем.

– А не думал ты, что не Маша это? – высказала Серафима с замиранием сердца, что грохотало, казалось, громче идущего мимо поезда.

– Как – не Маша?! – Краски сползли с лица председателя. Видно, помутилось в глазах, потому что он покачнулся, а потом опустился на корточки.

– Ну что ты, Игоряш? – перепугалась Сима, бросилась к нему, попыталась поднять и тотчас почувствовала, что прихватило сердце.

На этот раз пришлось уже Игорю, всё ещё белому как полотно, подхватить старосту «героической седьмой» и перенести на холм.

– Вы что же это говорите, Серафима Сергеевна? – прошептал он дрожащими губами, когда вернулась способность говорить. – Как «не Маша»? Кто это ещё может быть?

Сима не сумела побороть слабости и, свернувшись, боком прилегла на траву.

– А если это кто-то другой? – проговорила она. – Скажем, не могут в Карманове… других «серафимов» тренировать? Ведь знал бы ты об этом, Игорь, случись такое?

Ярость вернула Матюшину силы. Он вскочил.

– Знал бы? Я, Серафима Сергеевна, здесь с рождения каждый куст и каждый дом знаю. Если бы появились в лесу новые «ночные ангелы» – неужели бы я проморгал?!

Резкий гудок поезда заставил их вздрогнуть. Острым кольнуло сердце. Сима хотела прижать руку к груди, но словно приросшая к земле ладонь не слушалась. Страх захлестнул Серафиму, расползаясь по мышцам судорогой.

И тут она почувствовала магический захват. Даже не захват в том понимании, что вкладывают в это слово маги-практики. Скорее – неумелую или неловкую попытку накинуть призывающую петлю. Тело отказалось подчиниться хозяйке, и Сима с ужасом почувствовала, что кто-то пытается, почуяв слабость, взять над ней верх. Но самым странным и пугающим было то, что за этим колдовским нападением Сима не почувствовала человека. Она легко считывала токи стихийной магии, обрывки вполне профессиональных заклятий, но отчего-то применены они были как-то нелепо, словно тот или то, что их использовало, шло ощупью, забыв истинное назначение воздействий и символов. И логика эта не была логикой мага, человека. Это словно были чистые токи исконной силы, которые кто-то нечаянно наделил волей. Эта чуждая, непостижимая воля и стучалась сейчас в разум Серафимы, ломая её саму в попытке подчинить себе. Сима почувствовала резкую боль, знакомую, некогда почти привычную. Выгибало суставы, сдавливало мышцы и органы. Память тотчас участливо воскресила перед глазами тот вечер, когда это было впервые.

Начало сентября 1941 года

Виктор не пытался помочь, но вся его напряжённая фигура говорила о том, что Отец в любую минуту готов остановить процесс трансформации блокирующим или парализующим заклинанием. В первый раз оборачиваться в открытом поле было боязно. Одно дело – описание в учебнике, и совсем другое – практическая трансформация, когда не знаешь, чего ждать от собственной силы. Как пройдут по телу магические токи? Сумеешь ли выдержать боль, не поддаться страху?

Они заперлись изнутри в полуразрушенном зернохранилище. Покатая крыша в нескольких местах провалилась. В проломах виднелось темнеющее небо. Несмотря на приказ Виктора рассредоточиться на безопасном расстоянии друг от друга, отходить от остальных в тёмную гулкую пустоту зернохранилища было страшно. Постепенно девчата подчинились, отделяясь по одной от группки стоящих вокруг Отца. Сперва староста – как самая сознательная. Сима помнила, как гулко раздавались её шаги, когда смолкли голоса подруг. Как хотелось броситься назад, схватить Учителя за руку и, прижав эту руку к дрожащим губам, попросить ещё немного повременить с формулой. Но фрицы наступали на пятки, и казалось, каждая минута может решить ход войны.

За Симой последовала Юля, потом обе Оли, которые всё же остались друг от друга чуть ближе, чем предписывали нормы безопасности при трансформации. Поленька, фыркнув, отошла последней, когда поняла, что Сашка так и останется рядом с Учителем. Они сняли форму, оставшись дрожать в одних сорочках.