От Сталина до Путина. Зигзаги истории - Николай Анисин

В наш с Тихоном Лукичом разговор влезла Вера:

– Прекрасное французское вино 1945 года выдыхается. Пора выпить. У меня тост: кто историю не изучает, того история проучает. За вас – мои историки!

Мы втроем содвинули разом фужеры.

Употребив старое вино и свежий салат, я обратился к Тихону Лукичу:

– Вы назвали Хрущева и Брежнева троцкистами. Но они трубадура мировой коммунистической революции Троцкого не реабилитировали и его 4-й Интернационал не реанимировали. За что ж вы им троцкизм шьете?

– Мыслили они догмами Троцкого, следовали им и тем страшный вред стране нанесли. Особенно мы пострадали от того, что они сталинизм в международных делах подменили троцкизмом. Ты можешь сформулировать суть внешней политики СССР при Сталине?

– Боюсь, нет.

– Послушай тогда меня.

Зимой 1945-го в Ливадийском дворце в Ялте Черчилль заговорил о входившей некогда в Российскую империю Финляндии – не намерен ли мистер Сталин добиваться включения ее в состав империи Советской. Сталин сказал: «Амбициозным финнам трудно ужиться в многонациональной семье наших дружных народов. Мы забрали у них часть необходимых нам земель накануне войны с Германией, и пусть финны теперь живут своим умом-разумом».

Осенью 1944-го, когда наши танковые части вышли на южную границу Болгарии и их командующий Ротмистров позвонил в Ставку Верховного Главнокомандующего: «Товарищ Сталин, я в броске от исконной столицы православия – Константинополя. Позвольте сделать подарок русским верующим людям?» Сталин ответил: «Дух витает, где хощет. Москва давно – Третий Рим. Нам нет смысла враждовать с турками ни за православные святыни, ни даже за проливы Черного моря». На следующий день Ротмистров опять позвонил в Ставку: «Товарищ Сталин, я провел разведку – Константинополь не готов к обороне». Сталин разгневался: «Если вы еще раз поднимете эту тему, то будете понижены в звании и должности».

Летом 1945-го Сталину доложили: греческие коммунисты подняли восстание – поможем мы им деньгами и оружием – Эллада сделается социалистической республикой. Сталин отреагировал так: «Я люблю мифы древней Эллады и не вижу перспектив социализма в современной Греции».

В конце 1947-го – начале 1948-го руководитель социалистической Югославии Тито стал отворачиваться от СССР и заигрывать с США и прочими странами капитала. Это вызвало раскол в правящей партии – в югославском Союзе коммунистов. Почти половина членов его ЦК склонялась к смещению Тито со всех постов – с помощью советских денег и войск. Разрешения на интервенцию Сталин не дал, молвив: «Маршал Тито со своей партизанской армией сковал в Югославии несколько гитлеровских дивизий, предназначенных к отправке на наш фронт. Его свержение нами будет морально не оправданным и потребует слишком много сил и средств».

Подчинить СССР финнов, турок, греков и народы Югославии Сталин мог. Но не подчинил. Потому, что их подчинение дорого бы стоило стране. А вот на очень недешевый разгром миллионной Квантунской армии Японии Сталин не поскупился. Великому Советскому Союзу необходим был великий Тихий океан – с южным Сахалином и Курилами, с огромными природными дарами и возможностью строить базы для надежной защиты наших границ на Востоке. Необходим был СССР и буфер безопасности на Западе. И Сталин отъял у Германии Кенигсберг с портом на Балтике, навязал деморализованным немцам в Берлине марионеточный социалистический режим и такие же режимы создал в государствах не буйных славян.

Внешняя политика Сталина – политика сугубо меркантильная. То есть – скрупулезно-расчетливая: всё, что сулит больше ущерба, чем пользы, всё, что не приносит нашему государству прямой выгоды, – нам не нужно. Так СССР выступал на международной арене до захвата Кремля Хрущевым – до того, как вместо сталинизма в советской внешней политике не восторжествовал троцкизм.

Почему Сталин не поддержал восстание греческих коммунистов в 1945-м? Захватить и удержать власть они могли только при солидной материальной подпитке из нашей страны. А СССР за свои траты на идейно близкий ему режим в удаленной от него нищей Греции – что мог получить? Ничего. И именно поэтому в культурной Элладе с традициями справедливости Сталин не увидел перспектив социализма.

Хрущев же полез внедрять социализм к дикарям – в Африку, Азию и Латинскую Америку. Полез не с миссионерами-проповедниками, а с деньгами, техникой, продуктами. Выгоду СССР от громадных расходов на распространение троцкистких идей мировой коммунистической революции никто не подсчитывал. Обирая русских и другие народы, экономившие на всём и вся, Хрущев кормил и кормил дикие, якобы социалистические, режимы за морями-океанами.

Брежнев не был одержимым троцкистом. Ему, в отличие от Хрущева, не снились ни построение коммунизма в СССР к 1980 году, ни сокрушение власти капитала в США и Западной Европе до конца XX века. Но, поскольку он не страдал от избытка ума, то из плена сонма расплодившихся при Хрущеве агентов влияния Запада не выбрался. Троцкизм во внешней политике Советского Союза не только сохранился – он укрепился. Колоссальные ресурсы, надобные на обустройство наших городов и сел, на модернизацию отечественного производства, уходили за тридевять земель – на социализм-коммунизм в братские как бы по строю государства негров, арабов, азиатов. Добра им хрущевско-брежневская троцкистская власть отвалила в кредит – видимо-невидимо. А они – как жили своими племенными укладами, так и живут, и сотни миллиардов долларов долга никогда уже нам с тобой не вернут.

Племянница Тихона Лукича – старушка Катюша принесла к нам в беседку в соснах три дымящиеся тарелки с грибным супом. Молча их расставила, разложила ложки и молча подалась обратно в дом. Тишину я нарушил:

– Земляком товарища Сталина – Шота Руставели сказано: всё, что спрятал, – то пропало, всё, что отдал, – то твое. Надо ли нам было отдавать свое добро неграм, арабам, азиатам – история рассудит. Но совершенно очевидно: у нас в стране в шестидесятые-семидесятые годы очень многое понапрасну пропадало. Когда Брежнев за пару лет до смерти произнес фразу: «Экономика должна быть экономной», – каждый здравомыслящий советский гражданин отдавал себе отчет: наша экономика ужасно затратная и давно тяжко больна. Но лечить ее никто не взялся, и Горбачевым она была просто прикончена. Китай такую же, как у нас, экономическую систему успешно реформировал, а мы – нет. Как это объяснить?

Тихон Лукич помешал ложкой суп в тарелке:

– С чьим именем связывают успех китайских реформ?

– Дэн Сяопина.

– Так вот, мил друг Никола, никакие реформы Дэна не состоялись бы, если б Мао Цзэдун не провел в Китае так называемую культурную революцию и не очистил общество и государство от гнили во власти. Начал загнивать помаленьку в пятидесятые годы и наш правящий слой. Чистку его Сталин намечал и, поживи он еще, мы б имели своего подобного Дэну реформатора – с фамилией, скажем, Суслов. Михаил Андреевич Суслов хотел и мог стать идеологом необходимых стране реформ. Но разобраться с нечистью в порах власти природой не было дано.

В моей книге есть глава «Пятая колонна». В ней – и способы вербовки в СССР агентов влияния Запада, и методика их действий, направленных на то, чтоб законсервировать пороки нашей страны и таким образом довести ее до краха. В ней – и штрихи к портретам Андропова и Горбачева, под покровительством которых западная агентура уничтожила главного военного и экономического конкурента стран Запада – великий и могучий Советский Союз. Через год-другой-третий книга моя, быть может, выйдет, ты ее прочитаешь, и мы сделаем с тобой беседу для вашей газеты.

– А теперь, – Тихон Лукич левой рукой обнял за плечи Веру, а рукой правой взял фужер с вином, – давай, мил друг Никола, выпьем за несравненное украшение нашего стола.

После обеда Тихон Лукич пригласил нас с Верой прогуляться по окрестностям его дачи. Говорили он и она. Говорили они о неинтересных мне коммерческих делах, и я в разговор не вмешивался.

В Москву мы на Верином лимузине въехали на закате солнца.

– Ты, – не поворачивая головы, изрекла Вера, – первый раз соблазнял меня в своем номере в Пицунде с помощью дешевого армянского коньяка. А у меня на кухне сейчас простаивает натуральный, страсть дорогой коньяк французский, и у тебя нет морального права не распить его со мной. Едем ко мне и вспомним – как хорошо нам было в мандариновой роще близ Пицунды.

Глава 12. Ставка – жизнь

Утром в понедельник, пока я обливался под душем, Вера приготовила омлет и чай. За стол я присел буквально на пять минут – надо было не опоздать на планерку в редакцию. Вера проводила меня до лифтов и на прощанье вдруг обронила фразу:

– Ты уж, пожалуйста, не потеряй свою телефонную книжку – она ценна не только для тебя.

Подтекст фразы я не уразумел.

Сразу после планерки повалили, как обычно, посетители: авторы с рукописями и сумасшедшие с идеями переустройства России. Разобравшись с теми из них, с которыми мне надлежало разобраться, я переместился из приемной редакции в цех верстки. Перечитал и сократил подготовленную мной полосу в текущий номер и лишь в обеденный час позвонил Потёмкину: