Путешествия к Лобнору и на Тибет - Николай Пржевальский

Перевал. Подъем на перевал через Тянь-шань с северной стороны тянется около 5 верст и сравнительно весьма удобен по своему природному характеру; только близ самого гребня хребта вырыты в крутом скате искусственные аппарели.[219] На высшей точке перевала, называемого Кошеты-дабан, при абсолютной высоте, по моему барометрическому определению, в 8700 футов,[220] выстроена небольшая кумирня и фанза для отдыха. Отсюда открывается отличный вид на Баркульскую равнину, но Хамийская пустыня заслонена горами. Во время нашего прохода (24 мая) снег еще лежал в верхнем поясе гор и отдельными пластами спускался футов на 600–700 ниже перевала как на северном, так и на южном его склонах. Леса снизу поднялись до самого перевала.

Южный склон. Южный склон описываемой части Тянь-шаня втрое длиннее северного; притом горы здесь еще более дики, более изборождены ущельями, гораздо беднее лесами и, в общем, бесплоднее. Всего от высшей точки перевала до выхода в Хамийскую пустыню 18 верст. Первые 6–7 верст спуск довольно пологий и местность луговая. Затем начинается ущелье, весьма узкое, с боков же обставленное громадными скалами сначала зеленоватого глинистого сланца, потом кремнистого глинистого сланца, а в нижней части крупнозернистого гранита. Для проложения здесь колесного пути требовалось много работы; нередко приходилось пробивать дорогу в боковых скалах. Впрочем, здешняя дорога весьма дурная и притом настолько узкая, что две встречные телеги только кой-где могут разъехаться. Наклон местности крутой; разница между высшею точкою перевала и выходом из гор составляет около 3300 футов.

Леса по горам, окрестным описываемому ущелью, несравненно беднее, чем на северном склоне Тянь-шаня. Лиственница спускается только на 1000–1500 футов ниже перевала; далее следует одна ель, да и то лишь до 7000 или до 6500 футов абсолютной высоты. Отсюда, вниз по берегу протекающей ущельем речки, появились опять желтоцветный шиповник, золотарник, лоза (Salix sp.) и новые кустарники: ломонос (Clematis crientalis, С. songarica var. integrifolia), Cotoneaster multiflora, Dodortia crientalis. Из трав в том же ущелье, в особенности ближе к его устью, найдены были цветущими многие виды, не встреченные нами на северном склоне Тянь-шаня, а именно: черенковый ревень (Rheum rhaponticum), бузульник (Ligularia macrophylla), медовая трава (Pedicularis comosa), альпийский мак (Papaver alpinum), касатик (Iris ensata), подмаренник (Galium verum), герань (Geranium collinum), Dracocephalum nutans, Parrya stenocarpa; на мокрых местах возле ключей: прикрыт (Aconitum Napellus), дягиль (Archangelica sp.), гулявник (Sisymbrium brassicaeformae), ятрышник (Orchis salina) и др. На устье ущелья, в наружной окраине гор, найдены свойственные уже пустыне: Convolvulus Gortschakowii, Gymnocarpos Przewalskii, Lagochilus diacanthophyllus, Marrubium lanatum, Arnebia guttata.

Зверей при спуске с Тянь-шаня мы не видали. Из птиц, кроме прежде названных, вновь были замечены: ягнятник (Gypaetus barbatus), каменная куропатка (Caccabis chukar), каменный дрозд (Petrocincla saxatilis), горная завирушка (Accentor montanellus), индейская пеночка (Phyllopneuste indica), водяная щеврица (Anthus aquaticus), горихвостка (Ruticilla phoenicura), стренатка (Emberiza cioides) и ласточка (Chelidon lagopoda).

В общем, хотя южный склон Тянь-шаня близ Хами бесплоден, но далеко не в такой степени, как тот же склон того же хребта в его центральной части, при спуске с Юлдуса в Карашарскую равнину.[221] Вероятно, здесь, близ Хами, и на южном склоне Тянь-шаня кой-где падают водяные осадки, задержать которые сполна, подобно Юлдусу, не может узкий северный склон описываемых гор.

Переход до Хами. Спустившись с Тянь-шаня, остановились ночевать возле китайской станции Нан-шань-кэу [Нань-шань-ку или Хашутэ-караул], лежащей при выходе из гор и состоящей из нескольких грязных лачужек. Сюда вновь явились посланные хамийского губернатора с приглашением спешить в Хами, для какой цели – нам не объясняли. Между тем, важно было хотя передневать близ упомянутой станции, чтобы сколько-нибудь обследовать окрестные горы. Но к нам так неотступно приставали с просьбою спешить, что я принужден был отказаться от дневки; только утром следующего дня мы успели сходить на кратковременную экскурсию;[222] затем, в сопровождении толпы солдат и китайского офицера, двинулись далее. Пройдя полпути, остановились ночевать, среди совершенно бесплодной равнины, которая покато спускается к югу от подножия Тянь-шаня; назавтра, наконец, добрались до Хами. От Зайсана пройдено было 1067 верст.

Глава четвертая

Оазис Хами и Хамийская пустыня

[27 мая/8 июня—12/24 июня 1879 г. ]

Общие условия образования оазисов Центральной Азии. – Описание оазиса Хами. – Туземцы. – Стратегическое и торговое значение Хами. – Наше там пребывание. – Осмотр города. – О китайских войсках. – Их безобразное состояние. – Сборы в дальнейший путь. – Выступление. – Топографический рельеф Хамийской пустыни. – Ее ужасающая дикость. – Памятный ночной переход. – Станция Ку-фи. – Горы Бэй-сянь. – Кое-что о переходе через пустыню. – Река Булюнцзир. – Прибытие в оазис Сачжеу

Общие условия образования оазисов. Знаменитый с глубокой древности оазис Хами, или Комул, составляет крайний восточный пункт той группы оазисов, которые тянутся вдоль северной и южной подошвы Тянь-шаня. Такие же оазисы сопровождают западное подножие Памира и прерывчатою цепью являются вдоль Куэн-люня, Алтын-тага и Нань-шаня, словом, вдоль всей северной ограды Тибетского нагорья. Эти разбросанные уголки намечают собою в громадной центральноазиатской пустыне те места, где возможна оседлая, земледельческая жизнь, которая действительно и водворилась здесь с незапамятных времен.

Горные хребты, вдоль которых исключительно расположены оазисы Центральной Азии, обусловливают собою как их происхождение, так и дальнейшее существование. Со снеговых вершин этих хребтов бегут более или менее значительные речки, которые выносят к подошвам своих родных гор вымытую с них же плодородную землю и, осаждая здесь ее в течение веков, накопляют пригодную для культуры почву. Этим путем, а также орошением уже готовых подгорных лёссовых залежей образовались все оазисы, которые и ныне продолжают орошаться и оплодотворяться теми же горными речками. Последние обыкновенно разводятся жителями по полям на множество мелких канав, так называемых арыков, и не выходят за пределы оазиса; только более крупные реки выбегают дальше в пустыню. Но везде в оазисах, как и во всей Внутренней Азии, лишь щедрое орошение пробуждает на здешнем жгучем солнце богатую растительную жизнь. Сплошь и кряду можно видеть по одной стороне оросительного арыка прекрасное хлебное поле или фруктовый сад, а по другой, тут же рядом, оголенную почву, которая протянулась иногда на многие десятки верст.

Хамийская пустыня

Таким образом, центральноазиатские оазисы, площадь которых даже вместе взятых очень невелика сравнительно с пространством всей Гоби, являются как бы островами в обширном море пустыни. Эта пустыня непрерывно грозит им гибелью от своих сыпучих песков, от всей страшной засухи. Только заботливая рука человека бережет, да и то не всегда успешно, те плодородные зеленеющие уголки, которые, словно иной, отрадный мир, являются перед истомленным путником…

Описание оазиса Хами. К таким счастливым уголкам пустыни принадлежит и оазис Хами. Он расположен в 40 верстах от южной оконечности Тянь-шаня, с которого орошается небольшою речкою; абсолютная высота местности падает здесь до 2600 футов.[223]

В сущности, описываемый оазис не оправдывает своей исключительной славы и ничем не лучше некоторых других оазисов Центральной Азии. В сравнении же с недавно уступленным нами китайцам Кульджинским краем, оазис Хами не более как маленькое поле. Впрочем, Илийский, или Кульджинский, край – это перл в Центральной Азии, и не даром так много и долго хлопотали за него китайцы.

Собственно Хамийский оазис, т. е. местность орошенная и, следовательно, удобная для возделывания, занимает небольшое пространство – верст на 12–15 с востока на запад и еще менее того, с севера на юг. Почва здесь глинисто-песчаная, весьма плодородная. Хлеба (пшеница, просо, ячмень, овес, горох) родятся очень хорошо,[224] равно как огородные овощи, арбузы и дыни. В особенности славятся последние, так что некогда их посылали в Пекин ко двору. В конце мая хлеба уже колосились; арбузы и дыни начинали цвести.

Деревьев и садов в Хамийском оазисе теперь нет.[225] Все они истреблены во время магометанской инсуррекции; что уцелело от дунган, то докончили потом китайские солдаты. Между тем в прежние времена садоводство находилось здесь в цветущем состоянии. Ныне же всюду видны лишь разоренные деревни, которые, впрочем, начинают возобновляться переселенцами из Западного Китая. Полей же засеяно довольно много; засорившиеся арыки расчищаются; сады будут разведены впоследствии, и местность в недалеком будущем, вероятно, примет свой прежний вид. Ничто тогда не будет напоминать о страшной резне, которая здесь происходила. Так неоднократно случалось не в одном Хамийском оазисе, но и во всей Центральной Азии: уничтожались войнами целые народы; на их места оседали другие, которые, в свою очередь, были истребляемы впоследствии.