Роман по заказу - Николай Почивалин

Наконец отлаженные, невидимые шестеренки нашего разговора сходятся — зубец к зубцу, — переключаются с пробного холостого хода на рабочий.

— Значит, не побоялся он вас принять? — шутливо и прямолинейно возвращаю я рассказ к тому месту, на котором в прошлый раз он был прерван.

— Нет, как говорил, так и сделал, — подтверждает Леонид Иванович. — Написал приказ, поставил районо перед свершившимся фактом. Правда, прослужил я у него всего два месяца. Чуть даже поменьше.

— В школу перешли?

— Да нет, не сразу… Обстоятельства так сложились, что вынужден был уйти. — Козин искоса взглядывает на меня, усмехается: — По собственному желанию…

Обязанности воспитателя — со стороны глядя — не сложные: следить, как порученная, закрепленная группа живет, учится, отдыхает. И соответственно, помогать ей — жить, учиться, отдыхать. В действительности же все оказалось куда сложнее. Во-первых, выяснилось, всегда нужно быть готовым ответить на любой, самый неожиданный вопрос. Причем, отвечать неполно, чего-то не зная, — это можно, это прощалось; ответить уклончиво, избегая самой сути — нельзя: дипломатия и вранье тут не проходили. Семиклассники, с которыми начал Козин, — народ повышенного, прямо-таки гипертрофированного любопытства, — сразу же, например, запустили пробные шары: почему он был в Америке, какая она, Америка?.. Во-вторых, всегда нужно быть в хорошем настроении: твои собственные эмоции подопечных не интересуют, им просто не до них; попробуй в ответ хмуро буркнуть, и разномастные ребячьи брови изумленно подымаются в немом вопросе: «Дядя, а зачем ты тут?» В-третьих… Этих «в-третьих, в-пятых, в-двадцатых» открылось столько, что в первые дни Козин растерялся. В школе, где он считался неплохим преподавателем, было все проще: подготовился к уроку, провел его так, чтобы слушали и понимали, и — спрашивай, требуй. Как по-своему, конечно, легче даже было в сыром вонючем отсеке ресторанчика «Тихий Джимм». Знай себе подставляй под горячую струю сальные тарелки да выхватывай их распаренными опухшими пальцами — беспрепятственно думая свою угрюмую думу, не отвечая на болтовню шестидесятилетней леди…

— Самое главное — найти верный тон, — наставлял Орлов, посмеиваясь над преувеличенными страхами товарища. — Ровный, дружелюбный. И само собой — требовательный. Еще короче — ни панибратства, ни сюсюканья. А то была у нас одна воспитательница: «Ах, миленькие, ох, хорошие мои!» Знаешь, как ее окрестили? «Ириска»… Разговаривать с ними надо как с равными. Открою тебе по-дружески самый большой секрет: это очень серьезный народ — дети.

Понемногу Козин начал осваиваться со своими новыми обязанностями, привыкать; понемногу привыкали к нему и ребятишки. Авторитет его у них необычайно возрос после того, как он помог однажды распутать каверзную задачу по алгебре, над которой безуспешно бились сильнейшие математики его группы и в их числе — черноголовый экспрессивный Андрюша Черняк. «Вот это — да!» — похвалил он воспитателя, чуть исподлобья и как-то по-новому взглянув на него. Этот же Андрей Черняк помог Козину сделать для себя еще одно предметное открытие; на праздничном Октябрьском вечере он уверенно играл на пианино, — Орлов был прав: ребятишки — народ серьезный, разносторонний, судить о них однозначно нельзя. Открытие, конечно, не ахти какое — крупица, но опыт воспитателя из таких крупиц и складывается. На том же вечере — также не без пользы для себя — Козин понаблюдал, как волнуется, переживая за своих юных музыкантов, Софья Маркеловна Маркелова. Во время концерта Козин сидел в зале неподалеку от нее. По ее красивому подвижному лицу проходила, быстро сменяясь, целая гамма выражений — от настороженности до полного удовлетворения, и тогда огромные иконописные глаза ее ликовали. Переживать с такой непосредственностью, проработав в детдоме со дня его основания, — вот что было удивительно, и это оставило у него в душе и в памяти какую-то полезную отметину. Поговаривали, что Маркелова не нынче-завтра выйдет на пенсию, и не верилось, что ей — шестьдесят: подвижная, прямая, все еще стройная, она выглядела значительно моложе своих лет, седина ее пышных волос воспринималась, как необычный, очень идущий ей цвет.

Работа в детдоме устраивала Козина и в бытовом отношении: не надо беспокоиться о собственном пропитании, кормежке. Как и все воспитатели, он обедал здесь же в детдоме — стоимость обедов, по существующим правилам, удерживалась из зарплаты. С завтраками и ужинами было проще: кефир, чай с каким-нибудь по пути домой купленным добавышем, и при всем при этом — почти никакой грязной посуды, осточертела она ему за десять американских лет. Обеды эти — обычные, что получали и ребятишки, стоили очень недорого, были по-домашнему вкусные и сытные: мясное первое, мясное или рыбное второе, непременный компот на третье, осенью — с добавлением свежих яблок из своего, детдомовского сада. Все больше вникая, присматриваясь, Козин однажды невольно задумался и над этим: во сколько же обходится государству содержание даже одного их детдома. Почти ежедневно завхоз Уразов доставлял с шофером говяжьи и бараньи туши, кули с мороженой рыбой, мешки сахара, крупы, картонные ящики масла и жиров. И все это — не считая того, что давало свое подсобное хозяйство и огороды; весь сентябрь и половину октября старшие группы после занятий работали в овощехранилище, из его дверей пахло укропом, чесноком, рубленой капустой, ребятня аппетитно хрустели кочерыжками. Раздумьями по этому поводу Козин поделился с Орловым, — Сергей Николаевич пожал плечами.

— А что ж ты хочешь: дети.

Как всегда, слово это, дети, — ничем, казалось бы, не подчеркнутое, просто опорно поставленное, — прозвучало у него по-особому емко, весомо, и оно одно, в таком произношении, заменяло самые обстоятельные доводы: да — все для детей, ибо ничего выше и нет. Козин понял, согласился, мысленно лишь добавив к такому, им же самим развернутому объяснению: у нас в стране. Добавил, оговорившись, потому что в другой стране он видел разных детей: и разряженных, как куклят, и таких, которые копались в мусорных кучах…

Воспитатели обедали в разное время — в зависимости от того, когда приходили из школы или, наоборот, уходили в школу, во вторую смену, их группы; наверно, поэтому Козин и не сразу обратил внимание, что не пользуется у них обедами один Орлов. Причем почти никогда не ходит обедать и домой. Однажды Козин зашел к нему в кабинет, — Сергей Николаевич ел бутерброд, запивая его чаем.

— Это ты чего ж в сухомятку? — удивился Козин. — Сегодня отличный обед.

— Я не хожу в столовую, — ответил Орлов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});