Рожденные водой - Виктория Павлова

class="p1">— Но он не плавал. Он воды боится! — Эштон с удовольствием выложила информацию и торжествующе выпрямилась на стуле.

— А ты сломала ноги двум девчонкам, — не удержался он. — Так чей проступок хуже?

— Ты!.. У тебя нет доказательств! — поперхнулась злостью Эштон. — Да что ты себе?..

— Эштон, уйди, пожалуйста, раз не умеешь держать себя в руках! — процедила мать.

Эштон вскочила, с грохотом отодвинув стул, вышла, потом протопала по лестнице и громко хлопнула дверью своей комнаты. От грохота задребезжали стекла, а на столе закачались салфетки в пластиковом стаканчике.

— Моя старшая сестра была такая же бешеная. Никто с ней справиться не мог. — Эйзел с восхищением покачала головой.

Эйзел начала вставать: сначала чуть нагнулась и оперлась на стол, потом с трудом вытолкнула себя наверх и на пару секунд застыла, держась за край. В последнее время она набрала лишний вес, ей стало тяжело подниматься на второй этаж, да и на больную спину она жаловалась все чаще.

— Это правда? То, что сказала твоя сестра? — спокойно уточнила мать.

— Ну да. — Дэш пожал плечами. — Не быть мне олимпийским пловцом. Это проблема?

Бабка и мать снова переглянулись. У них на лицах застыло что-то вроде недоумения, смешанного с тревогой, словно эта новость оказалась сродни сообщению о каком-то немыслимом его преступлении.

Пока они убирались на кухне, Дэш быстренько прогулялся с Енотом. Они с ним пробежались до поворота на Пайн стрит, а потом медленно пошли назад. Дэш обхлопал себя по карманам, но сигарет не нашел. Пнул соседский мусорный бачок, но злость не прошла. Она прошла, пока он складывал обратно выпавший мусор, и ее место занял страх, который с некоторых пор вспыхивал всякий раз, когда мать обращала на него внимание. Дэш боялся всего, что она скажет.

Курить хотелось безумно, но из доступных средств самоуспокоения была только темная тихая улица да весело болтающий ушами Енот.

В коридоре Дэш столкнулся с матерью, — она как раз выходила из кухни. Поднимаясь за ней на второй этаж, он оценил иронию ситуации: Эштон сидит у себя, а он идет в запретную комнату. «Выкуси, сестрица» — думал он, пытаясь подавить злорадство.

— Дэшфорд, — мать обернулась к нему, когда они уже стояли у двери ее комнаты, — то, что ты сейчас узнаешь, известно немногим. Это наследие нашей семьи и очень важно. Ты понимаешь?

— Да, — буркнул он.

Впервые за шестнадцать лет его впустили в святая святых — комнату матери. Он осторожно переступил порог, ожидая увидеть внутри чуть ли не божественное святилище или алтарь для жертвоприношений, но обнаружил ту же комнату, что видел несколько лет назад, когда вошел без разрешения. Кровать по-прежнему пряталась в алькове, а вдоль стен расположились стеллажи с фотографиями и книгами про добычу нефти и геологию морского дна, а вот стол стоял теперь не у окна, а в углу, да книг на полках прибавилось. В остальном тут мало что изменилось.

Когда в школе у него спрашивали, чем занимается мать, он говорил, что она нефтяник-вахтовик, потому что это звучало солидно. Признаться в том, что он не знает, было бы позорно. В сочинениях на тему о родителях он писал то же самое, даже прочитал для этого о нефти и буровых вышках.

На улице стемнело, и комната погрузилась в полумрак, и теперь напоминала таинственную пещеру, полную загадок и тайн, затемняя лица на фото и делая корешки книг нечитаемыми. Мать предложила Дэшу сесть за стол, включила свет и направилась к шкафу в углу. Свет разрушил атмосферу загадки, но Дэшу стало еще страшнее — при свете всегда лучше видно, чего бояться. Пока мать копалась на полках, он рассматривал лежащую на столе карту — Канада, Тонакава, США, — и розовый камешек-подвеску. От того единственного раза, когда он держал его в руках, осталось смутное ощущение чего-то завораживающего, наполненного светом и внутренней гармонией. Чувство приятно откликнулось внутри, как и тогда захотелось взять камешек в руки. Дэш даже удивился, что ни разу не вспомнил вещицу, которая напоминала загадочный ведьминский амулет.

Подвеска так и лежала на столе все эти годы? Дэш никогда не видел, чтобы мать носила ее как украшение. Рассматривая розоватый камень, он немного успокоился. Подошла мать, отодвинула подвеску и прямо на карту аккуратно положила большую толстую книгу в темно-коричневом кожаном переплете, а потом уселась напротив. Книга, даже скорее целый фолиант, выглядела очень старой, переплет местами протерся и осыпался на сгибе.

Он вопросительно посмотрел на мать.

— Открой, — любезно попросила она, даже слишком любезно, тут явно крылся подвох, развернула книгу к нему и еще подвинула поближе.

Дэш осторожно дотронулся до обложки, поводил ладонью, ощущая неровности кожаного покрытия с остатками тиснения, и попытался открыть. Обложка не поддалась. Он попробовал еще и только тогда заметил, что сбоку спрятался маленький металлический замочек, сковавший передний и задний форзацы. Посмотрел на мать, и она протянула ему ключ на цепочке, который до этого держала в руке. Этот ключ дала ей Эйзел. Под пристальным взглядом он открыл замочек.

Первую страницу густо усеивали мелкие буквы написанного от руки текста. Дэш пролистал дальше — в глаза бросились наброски женщин в старинных дурацких платьях. Было еще много текста, но прочитать его не удавалось: слова вроде знакомые, а вот окончания и сочетания букв — нет.

— Что это за язык? — спросил он и поднял взгляд на мать.

Она выглядела необычно торжествующей, будто рядом с этой книгой наполнялась сакральными знаниями и светилась изнутри гордостью и счастьем. Такое выражение ей даже шло, делало обычным человеком с эмоциями и переживаниями.

— Ранненовоанглийский, — с готовностью ответила она. — Первые записи датируются пятнадцатым веком, тогда говорили на нем. Потом язык менялся, чуть дальше будут тексты на привычном нам английском.

— Ладно, и что в ней? Она чем-то важна?

Дэш опять начал злиться. Вместо того чтобы поговорить, мать всучила ему книгу, вроде как — сам прочти. Будто это заменит нормальный разговор!

— Это исторический документ, история нашего рода, но его ценность понятна только членам нашей семьи. Там записи наших предшественниц.

Она повторяла и повторяла «наш род», «наша семья» и прямо-таки светилась от удовольствия, словно эта родовая принадлежность делала ее счастливейшим человеком, отвечала на все вопросы и дарила понимание смысла жизни. Дэш попытался проникнуться чем-нибудь аналогичным и пролистал книгу: наброски женщин в одеждах из разных эпох встречались чаще всего, еще было много непонятного текста, однако, начиная с середины, слова стали узнаваемы, а потом пошли и вовсе напечатанные на машинке вклеенные листы или вырезки из газет.

«Тварь постоянно возвращалась в