Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

Если для меня вступление в мир брахмы было связано с напряжением воли и внутренней борьбой, то Лата словно растворяла свое сознание в песне. Для меня брахма была упругим потоком воды, изменчивым резким ветром в парусах сознания, для нее — нежной мелодией флейты. Ей стоило только выбрать нужный тон, добавить в гармонию новые звуки и, повинуясь ей, поток брахмы менял свою плотность, русло, силу.

Во время прогулок она рассказывала мне о событиях прошлого, о царях и государствах, учила понимать хитросплетения придворной жизни. С ней я побывал гостем в лучших домах Двараки и познакомился со многими достойными людьми. Лата научила меня управлять конем, не прибегая к узде, — руководить волей животного оказалось не сложнее, чем подобрать мелодию на флейте. После этого я полюбил прогулки верхом, и мы часто ездили то по окрестным лесам, то по берегу океана, где белая пена обнимала стройные ноги Латы, вызывая у меня мучительную ревность. Впрочем, ревновать ее можно было ко всему миру. Ее катал в своей колеснице сам Арджуна. Крипа показывал ей приемы боя на мечах, причем выказывал больше терпения и снисходительности, чем когда имел дело со мной или Митрой. Знатные ядавы, понятия не имеющие о брахме, словно попадали в плен ауры доброй силы, окружающей Лату. А я жаловался Митре, что не могу понять чувств Латы.

— Почему она так спокойна и безмятежна? Кто я для нее? Неужели это — любовь? Митра с сочувствием выслушивал меня, но посоветовать ничего не мог. Сам он подобными вопросами не мучился, а находил удовольствие в обществе храмовых танцовщиц, изощренных в искусстве прогонять тоску и возбуждать желание.

Несколько раз я вспоминал о том, что дваждырожденный не должен поддаваться страстям и пытался сосредоточиться на тренировках. Но стоило мне услышать цокот копыт по мощеной улице у моего дома, как от благих помыслов не оставалось и следа, а удары крови в висках заглушали тонкую мелодию струящейся брахмы. Лата въезжала верхом в наш двор и вскидывала руку в приветственном жесте. Глаза сияли спокойным светом, волосы, схваченные серебряным обручем, ниспадали на открытые плечи. Ноги уютно лежали на шкуре леопарда, которую она использовала вместо седла. И завидев ее, я бежал за своей лошадью, забыв о всех своих сомнениях, снова готовый стать ее безропотной тенью.

Наступивший жаркий сезон прервал наши дневные прогулки. Солнце иссушило небесный океан, и вместо бирюзовой голубизны над нами висело серое знойное марево. Травы выгорели на солнце, вода, которой поливали мостовые, испарялась почти мгновенно и не приносила свежести. Горожане предпочитали не выходить на улицы, а проводить время под крышами своих домов или у водоемов, которые, впрочем, тоже быстро мелели.

В эти тяжелые дни к нам из горного ашрама пришел Учитель. С Крипой они заключили друг друга в объятья как старые добрые друзья. Мы с Митрой низко склонили перед старым риши головы. Но как изменилось лицо нашего Учителя! Оно словно хранило следы изнурительной болезни. Морщины еще больше углубились. Набухли мешки под глазами, а в самих глазах вместо покоя поселилась боль. Прочитав наши мысли, Учитель невесело улыбнулся:

— Я только что из Хастинапура. Высокая сабха призвала меня для совета, как и других дваждырожденных, еще хранящих ашрамы в дальних царствах. Прямо из Хастинапура я пришел к вам.

— Вы устали, Учитель? — озабоченно спросили мы с Митрой.

— Да, я обессилел, но дорога не виновата. Наоборот, в пути я немного отдышался. Во всем виноват Хастинапур. Невидимая для человеческих глаз туча злой воли и дурных предчувствий повисла над городом.

Учитель не жаловался, он бесстрастно передавал то, что пережил:

— Сам воздух там пропитан удушливо-кислым запахом смятения. После встречи с патриархами и бесед с сановниками мое сердце наполнено тревогой. Дурьодхана начал действовать, не дожидаясь, пока истечет срок изгнания Пандавов. Он пытается привлечь на свою сторону и кшатриев, сулит им разные выгоды. Казна и советники в его распоряжении. Он говорит Дхритараштре, что скоро все войско и горожане будут поддерживать его притязания на престол. Это значит, что он не собирается дожидаться никакого решения Высокой сабхи.

Может быть я ошибся в своих ощущениях… Наши мысли соприкоснулись только на мгновение. Но под доспехами бесстрастной силы, в которые был закован Крипа, мне почудилось растерянное недоумение.

— Я пойду к Арджуне, — сказал он, — сообщу о вашем приходе. А вы пока отдохните в покоях дворца.

Учитель покачал головой:

— Я отдохну в садовой беседке. Хватит с меня дворцов.

Крипа ушел, а мы с Митрой увели Учителя в сад, где у небольшого тенистого пруда еще сохранился клочок прохлады и легкий ветерок парил под ажурной крышей беседки. Слуги принесли Учителю воду для омовения ног и медовую настойку, утоляющую жажду. Учитель с благодарностью принял эти знаки внимания и удовлетворенно откинулся на подушки, прикрыв глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Митра. — Сейчас лучше, — сказал Учитель. — С годами щит брахмы слабеет, а в Хасгинапуре было так много враждебных слов и устремлений, что напряжение стало чрезмерным. Здесь под благодатным зонтом брахмы царей ядавов я смогу отдохнуть.

Хастинапур! Это слово рождало в нас образ набухающей силы, пурпурного пламени. Оно вскипало невиданным скоплением народа, пузырилось куполами храмов и беседок, топорщилось круглыми глиняными башнями. Далекий, враждебный, затягивающий мираж…

— Мыслимо ли, чтоб дваждырожденный нарушил слово? — тревожно спросили мы, — Что движет тем, кто свободен от жажды власти и привязанности к богатству?

— Великодушное желание спасти братство дваждырожденных, осчастливить подданных, оправдать ожидания соратников.

— А Пандавами?

— Те же благие побуждения.

— ???

— Дурьодхана принял на себя бремя властелина и не выдержал ноши, — сказал риши с усталой горечью, — попав под власть кармы своего народа… Ему теперь кажется, что прямой путь воли (его воли!) — кратчайшая дорога к благоденствию страны. Устремленность к цели породила страсть, лишив разум ясности. Человеческая воля — ничто против законов мира, а они-то и ускользают от разума, затуманенного страстью.

— Неужели властелин, наделенный мудростью дваждырожденных, не в силах соблюсти закон причин и следствий, наставить подданных на истинный путь?

— Увы, в потоке свершений, полагаясь на волю и силу, кто сохранит отрешенность от плодов усилий? Не может правитель принять очевидную истину, что он бессилен изменить закон причин и воздаяний. Сокровенные сказания гласят: «Сколько людей рождается под одной и той же звездой, и сколь различны обретаемые ими плоды. Один стремится обрести потомство, совершая жертвоприношения богам, а в результате на свет появляется тот, кому суждено опозорить семью. Те, у кого еды вдосталь, страдают болезнями желудка, другому валит богатство, хоть он и не прилагает усилий, а этот — деятелен, да не достигает желаемого». Карма не подвластна нашему разумению. Бессильно созерцает властелин, как разбегаются по жизни круги последствий его деяний. Он жаждет, страдает, гневается вместо того, чтобы хотя бы полюбоваться великолепным и страшным узором кармы, оплетающим и жизнь и смерть.

Учитель устало прикрыл глаза и погрузился в самосозерцание. Мы спокойно сидели рядом, завороженные его абсолютным покоем, скрытой от посторонних глаз силой. Учитель молчал, а перед нашим внутренним взором вновь вставали пещеры ашрама, насыщенные покоем и мощью первоосновы мира. Эта первооснова сейчас проступала в старческих знакомых чертах.

Потом, видя, что мы достигли какой-то необходимой для него глубины постижения, Учитель продолжал:

— Я думаю, что Дурьодхана искренне пытался проложить для нас благой путь среди хаоса мироздания. Но эта задача оказалась не по нему, да и не знаю я, кому она по силам в одиночку. Теперь, столкнувшись с преградой, он винит Пандавов, не осознавая, что Пандавы — только проявление одной из мировых сил. Он видит ненавистные образы людей, не понимая, что столкнулся с потоком кармы.

Пытаясь добиться полной ясности пути, отделить друзей от врагов, он невольно воздвигает дополнительные преграды, через которые его сознание, замутненное ненавистью, уже не в силах перебросить созидательную мысль. Дурьодхана ищет врагов в человеческих обликах, но не находит и лишь больше гневается. Так властелин впадает в неразрешимое противоречие: — пытаясь очистить луковицу, снимает чешуйку за чешуйкой и, в конце концов, обнаруживает в своих руках лишь пустоту. — сказал учитель, не скрывая печали.

* * *

Вечером того же дня к нам пришли дворцовые слуги и сказали, что Крипа уехал во дворец Кришны, и нам надлежит отправляться туда же. Мы вышли из покоев на улицу и увидели, что нас ожидает Лата в своей колеснице, запряженной парой белых лошадей.