Защитница - Любовь Черникова

Кира проснулась от того, что её кто-то гладил по плечу. Воспаленный разум подумал о плохом, и она резко вскочила, выхватывая нож.

— Тише, дочка! — на неё смотрела побледневшая Анасташа, — Ужель я тебя вчера так допекла, что ты меня готова убить?

Мама! — с укоризной вскрикнула Кира, возвращая нож на место.

Села обратно и неожиданно расплакалась, спрятав лицо в ладонях.

— Тише, тише, — Анасташа осторожно потянулась. Обняла, чувствуя, как напряжена спина дочери, — А ты чего это придумала тут спать? Камни у воды не лучшая постель. Так и простудится недолго.

— Чай не зима, — буркнула Кира, выворачиваясь из объятий. С обидой посмотрела на мать и принялась раздеваться. Что же в голове так горячо? Вода должна охладит пыл.

— Прости, дочка. Не знаю, что на меня вчера нашло… Разозлилась люто, увидев тебя с извергом рядом. Показалось на миг, что было бы даже легче, если бы насильно заставлял, а так… Знаю, сердцу не прикажешь, — Анасташа тяжко вздохнула. Горечь исказила её прекрасное лицо, — Да и Пасита мужчина видный. Знатен, если бы ещё не был Защитником… Опять же, обликом хорош, но… Наверное, и моя кровь тут виновата…

— Мама, постой, — Кира, как есть, без ничего уже по колено вошла в воду, но обернулась, — ты сейчас о чем сказываешь? Ты думаешь, что я влюбилась в Паситу? — ещё не получив ответа на вопрос, прочитала его у матери в глазах. — Да ты что? Все не так! Совсем не так! Да я тебе все расскажу, ты погоди. Охладится мне надо.

Кира привычно разбежалась и нырнула. Купание принесло облегчение, освежив не только тело, но и мысли. Охотница вышла на берег и села на плоский камень. Не торопясь начинать разговор, отжала волосы, принялась заплетать косы.

— Ты почему здесь спала, а не дома? — спросила Анасташа.

— Боялась избу спалить.

— Чего? — в глазах матери отразилось глубочайшее недоумение.

— Мам, я — Защитница.

— Киалана Заступница, помоги! Моя дочь повредилась умом.

— Так Пасита сказал, — не обращая внимания на слова матери, продолжила Кира.

— Со мной тогда что-то произошло. В тот самый раз, когда Люта с Ламитой меня нашли здесь. Мордан рассказал про это Пасте, и они решили, что я вошла в боевой транс, как Защитник.

— Что?! — Анасташа не поняла и половины сказанного.

— Боевой транс — это состояние, в которое входят Защитники, призывая силу.

Пасита сказал, что у меня эта самая сила есть, а дед и отец скрыли это от Ордена, но больше так нельзя. И ещё — я могу нечаянно спалить избу…

— Врет твой Пасита, как сивый мерин! Голову хочет вскружить! Сказки сказывает.

— Да зачем ему врать? — устало проговорила Кира. — Он, что захочет берет. Хотя…

Может это потому, что я — тин Даррен? — произнесенное с трудом имя непривычно резало слух. Кире казалось, что это кто-то другой. Не она. Не о себе говорит. — Опять же, деревенских не обижать пообещал, пока я к нему прихожу и делаю, что велит. И ведь седмица, как спокойно. Верно? — Кира подняла глаза.

— Народ-то решил, к празднику Киаланы смягчился изверг, богиню боится гневить… — Анасташа украдкой взглянула на дочь и снова уставилась вдаль.

— Ага, а плата за то — мои бока и голова…

— Дочка! — мать порывисто обняла Киру, будто пытаясь закрыть, защитить.

— А вчера, — продолжала Кира тем же самым ровным тоном, не смотря на то, что её голова покоилась на материнской груди, — Пасита был совсем другой… Будто подменил кто. Вежливый, обходительный. Но приказал сегодня вечером быть на празднике среди остальных. Целоваться со мной хочет… — Кира чуть смутилась, — Наверное, ты права, — она подняла голову и горестно вздохнула, внезапно осознав, как все выглядело со стороны: Пасита улыбается, ведет её под локоток до самой избы, потом за руки держит…

Анасташа встала и спустилась к воде. Умыла лицо, чуть тронутое в уголках глаз сетью морщин.

— А ещё сказал, — продолжила Кира, — мне непременно надо учиться, и что он увезет меня в Орден, иначе сила рано или поздно вырвется на волю, и тогда быть беде.

* * *

— Пасита, так что? Сегодня девок снова трогать нельзя? — Мордан стоял посреди комнаты и насуплено смотрел на Защитника, завязывая на талии широкий бордовый пояс с длинными кистями.

Защитник с утра прямо-таки лучился. Предвкушение, порой, слаще всего прочего бывает.

— С чего ты взял? — он широко улыбнулся и отхлебнул вина. — Это же ночь Киаланы. Кого поймаешь, та и твоя. Богиня одобрит, — он весело рассмеялся и отсалютовал кубком. Через мгновение к нему присоединились и братья.

— Идемте.

По берегу Широкой со смехом носились девушки, головы которых украшали венки, и парни, подпоясанные красными кушаками. Это те, кто ещё не обрел семейный очаг. Те, кто скоро побежит в лес исполнять обряд во славу Киаланы. Все смеялись играли, брызгались речной водой, что-то жевали, черпали из больших корчаг расставленных тут и там. Пили: кто пиво, кто мед, а кто подслащенную воду. На берегу горели костры, освещая все вокруг ярким пламенем. Замужние женщины то и дело подбрасывали ароматные травы, отгоняя духов, выбравшихся из Излома на шум, чтобы посмотреть, что же здесь такое твориться.

Кира сидела чуть поодаль на бревне и по давней привычке жевала травинку, доплетая свой венок. У ног лежал целый ворох полевых цветов, все синие: васильки, аконит, синий лен.

Вернувшись домой, охотница случайно уснула — сказались ночевка на камнях и тяжкие думы. Анасташа не стала её будить, позволив выспаться, насколько возможно.

Ведь следующую ночь полагалось провести без сна. Вот и запоздала Кира с венком немного. Не страшно. Веселиться все равно настроения нет, что-то не до того.

Со вздохам протянула руку, так и не решаясь добавить дубовый лист. Что означало бы — желание привлечь сильного мужчину. Такого, кто сможет защитить.

Крапиву же выбирали те, кому хотелось покладистого и сговорчивого спутника жизни.

Кира долго не могла решить, что нужно именно ей. Даже хотела оставить венок просто из цветов, так поступали, когда полностью полагались на волю богини. Внезапно нахлынула тоска по другу. Сколько праздников подряд они вот так же, как и остальные, наслаждались жизнью, объедаясь сладкими пирожками с малиной и ежевикой.

Впервые Кира всерьез задумалась о том, что у неё до сих пор нет жениха.

Раньше он ей как-то и не был нужен. Да и мать не давила, не спешила сплавить дочку из дома. А теперь? Все чаще накатывали странные непривычные чувства. Или это легкая зависть? Если то, щемящее душу ощущение, возникающее когда видит, скажем, Ламиту с Лютобором, зависть и есть? Хорошо, наверное, вот так прижаться к широкой груди, и не думать ни о чем…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});