Полное собрание стихотворений. Том 2 - Николай Некрасов

Сестра моя, Катя Орлова.

Сам царь отвечал мне… Спасибо, нашла

В ответе я доброе слово!

Он был элегантен и мил (Николай

Писал по-французски). Сначала

Сказал государь, как ужасен тот край,

Куда я поехать желала,

Как грубы там люди, как жизнь тяжела,

Как возраст мой хрупок и нежен;

Потом намекнул (я не вдруг поняла)

На то, что возврат безнадежен;

А дальше – изволил хвалою почтить

Решимость мою, сожалея,

Что, долгу покорный, не мог пощадить

Преступного мужа… Не смея

Противиться чувствам высоким таким,

Давал он свое позволенье;

Но лучше желал бы, чтоб с сыном моим

Осталась я дома…

Волненье

Меня охватило. "Я еду!" Давно

Так радостно сердце не билось…

"Я еду! я еду! Теперь решено!.."

Я плакала, жарко молилась…

В три дня я в далекий мой путь собралась,

Всё ценное я заложила,

Надежною шубой, бельем запаслась,

Простую кибитку купила.

Родные смотрели на сборы мои,

Загадочно как-то вздыхая;

Отъезду не верил никто из семьи…

Последнюю ночь провела я

С ребенком. Нагнувшись над сыном моим,

Улыбку малютки родного

Запомнить старалась; играла я с ним

Печатью письма рокового.

Играла и думала: "Бедный мой сын!

Не знаешь ты, чем ты играешь!

Здесь участь твоя: ты проснешься один,

Несчастный! Ты мать потеряешь!"

И в горе упав на ручонки его

Лицом, я шептала, рыдая:

"Прости, что тебя, для отца твоего,

Мой бедный, покинуть должна я…"

А он улыбался: не думал он спать,

Любуясь красивым пакетом;

Большая и красная эта печать

Его забавляла…

С рассветом

Спокойно и крепко заснуло дитя,

И щечки его заалели.

С любимого личика глаз не сводя,

Молясь у его колыбели,

Я встретила утро…

Я вмиг собралась.

Сестру заклинала я снова

Быть матерью сыну… Сестра поклялась…

Кибитка была уж готова.

Сурово молчали родные мои,

Прощание было немое.

Я думала: "Я умерла для семьи,

Всё милое, всё дорогое

Теряю… нет счета печальных потерь!.."

Мать как-то спокойно сидела,

Казалось, не веря еще и теперь,

Чтоб дочка уехать посмела,

И каждый с вопросом смотрел на отца.

Сидел он поодаль понуро,

Не молвил словечка, не поднял лица,-

Оно было бледно и хмуро.

Последние вещи в кибитку снесли,

Я плакала, бодрость теряя,

Минуты мучительно медленно шли…

Сестру наконец обняла я

И мать обняла. "Ну, господь вас хранит!"-

Сказала я, братьев целуя.

Отцу подражая, молчали они…

Старик поднялся, негодуя,

По сжатым губам, по морщинам чела

Ходили зловещие тени…

Я молча ему образок подала

И стала пред ним на колени:

"Я еду! хоть слово, хоть слово, отец!

Прости свою дочь, ради бога!.."

Старик на меня поглядел наконец

Задумчиво, пристально, строго

И, руки с угрозой подняв надо мной,

Чуть слышно сказал (я дрожала):

"Смотри, через год возвращайся домой,

Не то – прокляну!.."

Я упала…

Глава 4

"Довольно, довольно объятий и слез!"

Я села – и тройка помчалась.

"Прощайте, родные!" В декабрьский мороз

Я с домом отцовским рассталась

И мчалась без отдыху с лишком три дня;

Меня быстрота увлекала,

Она была лучшим врачом для меня…

Я скоро в Москву прискакала,

К сестре Зинаиде. Мила и умна

Была молодая княгиня,

Как музыку знала! Как пела она!

Искусство ей было святыня.

Она нам оставила книгу новелл,

Исполненных грации нежной,

Поэт Веневитинов стансы ей пел,

Влюбленный в нее безнадежно;

В Италии год Зинаида жила

И к нам – по сказанью поэта -

"Цвет южного неба в очах принесла".

Царица московского света,

Она не чуждалась артистов, – житье

Им было у Зины в гостиной;

Они уважали, любили ее

И Северной звали Коринной…

Поплакали мы. По душе ей была

Решимость моя роковая:

"Крепись, моя бедная! будь весела!

Ты мрачная стала такая.

Чем мне эти темные тучи прогнать?

Как мы распростимся с тобою?

А вот что! ложись ты до вечера спать,

А вечером пир я устрою.

Не бойся! всё будет во вкусе твоем,

Друзья у меня не повесы,

Любимые песни твои мы споем,

Сыграем любимые пьесы…"

И вечером весть, что приехала я,

В Москве уже многие знали.

В то время несчастные наши мужья

Вниманье Москвы занимали:

Едва огласилось решенье суда,

Всем было неловко и жутко,

В салонах Москвы повторялась тогда

Одна ростопчинская шутка:

"В Европе сапожник, чтоб барином стать,

Бунтует, – понятное дело!

У нас революцию сделала знать:

В сапожники, что ль, захотела?.."

И сделалась я "героинею дня".

Не только артисты, поэты -

Вся двинулась знатная наша родня;

Парадные, цугом кареты

Гремели; напудрив свои парики,

Потемкину ровня по летам,

Явились былые тузы-старики

С отменно учтивым приветом;

Старушки, статс-дамы былого двора,

В объятья меня заключали:

"Какое геройство!.. Какая пора!.." -

И в такт головами качали.

Ну, словом, что было в Москве повидней,

Что в ней мимоездом гостило,

Всё вечером съехалось к Зине моей:

Артистов тут множество было,

Певцов-итальянцев тут слышала я,

Что были тогда знамениты,

Отца моего сослуживцы, друзья

Тут были, печалью убиты.

Тут были родные ушедших туда,

Куда я сама торопилась,

Писателей группа, любимых тогда.

Со мной дружелюбно простилась:

Тут были Одоевский, Вяземский; был

Поэт вдохновенный и милый,

Поклонник кузины, что рано почил,

Безвременно взятый могилой.

И Пушкин тут был… Я узнала его…

Он другом был нашего детства,

В Юрзуфе он жил у отца моего,

В ту пору проказ и кокетства

Смеялись, болтали мы, бегали с ним,

Бросали друг в друга цветами.

Всё наше семейство поехало в Крым,

И Пушкин отправился с нами.

Мы ехали весело. Вот наконец

И горы, и Черное море!

Велел постоять экипажам отец,

Гуляли мы тут на просторе.

Тогда уже был мне шестнадцатый год.

Гибка, высока не по летам,

Покинув семью, я стрелою вперед

Умчалась с курчавым поэтом;

Без шляпки, с распущенной длинной косой;

Полуденным солнцем палима,

Я к морю летела,- и был предо мной

Вид южного берега Крыма!

Я радостным взором глядела кругом,

Я прыгала, с морем играла;

Когда удалялся прилив, я бегом

До самой воды добегала,

Когда же прилив возвращался опять

И волны грядой подступали,

От них я спешила назад убежать,

А волны меня настигали!..

И Пушкин смотрел… и смеялся, что я

Ботинки мои промочила.

"Молчите! идет гувернантка моя!" -

Сказала я строго. (Я скрыла,

Что ноги промокли)… Потом я прочла

В "Онегине" чудные строки.

Я вспыхнула вся – я довольна была…

Теперь я стара, так далеки

Те красные дни! Я не буду скрывать,

Что Пушкин в то время казался

Влюбленным в меня… но, по правде сказать,

В кого он тогда не влюблялся!

Но, думаю, он не любил никого

Тогда, кроме музы: едва ли

Не больше любви занимали его

Волнения ее и печали…

Юрзуф живописен: в роскошных садах

Долины его потонули,

У ног его море, вдали Аюдаг…

Татарские хижины льнули

К подножию скал; виноград выбегал

На кручу лозой отягченной,

И тополь местами недвижно стоял

Зеленой и стройной колонной.

Мы заняли дом под нависшей скалой,

Поэт наверху приютился,

Он нам говорил, что доволен судьбой,

Что в море и горы влюбился.

Прогулки его продолжались по дням

И были всегда одиноки,

Он у моря часто бродил по ночам.

По-английски брал он уроки

У Лены, сестры моей: Байрон тогда

Его занимал чрезвычайно.

Случалось сестре перевесть иногда

Из Байрона что-нибудь – тайно;

Она мне читала попытки свои,

А после рвала и бросала,

Но Пушкину кто-то сказал из семьи,

Что Лена стихи сочиняла:

Поэт подобрал лоскутки под окном

И вывел всё дело на сцену.

Хваля переводы, он долго потом

Конфузил несчастную Лену…

Окончив занятья, спускался он вниз

И с нами делился досугом;

У самой террасы стоял кипарис,

Поэт называл его другом,

Под ним заставал его часто рассвет,

Он с ним, уезжая, прощался…

И мне говорили, что Пушкина след