Гюнтер Грасс - Ирина Млечина

История в романе неотделима от ответственности личности — во все времена. Это тоже одна из ключевых тем Грасса. Но когда женщины «перебарщивают» с собственной ответственностью, когда они пытаются — компенсаторно — отодвинуть мужчин, это тоже не на благо человечества. Любые коренные пертурбации, сломы, исторические потрясения наносят людям вред. И только «обычная», «плотская» жизнь может противостоять идеологическому абсурду. Неприятие любых форм идеологии, ее претензий на «окончательное решение» общественных проблем сохранялось у Грасса, пожалуй, на протяжении всей его творческой жизни.

Через два года после «Палтуса», в 1979-м, вышла новая книга Грасса, уже не такая объемная, но тоже связанная с путешествием во времени, — повесть «Встреча в Тельгте». Характерны ее первые фразы: «Вчера будет то же, что было завтра. Наши сегодняшние истории не обязательно происходили теперь. Вот эта началась более трехсот лет назад. Другие истории тоже. Вот так, в глубину времен, уходит всякая история, которая связана с Германией. То, что началось в Тельгте, я описываю потому, что один мой друг, который в сорок седьмом году нашего столетия собрал вокруг себя тех, кто был ему близок, намеревается отметить свое семидесятилетие…»

Этот друг — писатель Ганс Вернер Рихтер, которому и посвящена повесть. События, описываемые в ней, происходят во время Тридцатилетней войны, а точнее, за год до подписания Вестфальского мира 1648 года, положившего конец этой бесконечной бойне, разорившей и разграбившей Германию (недаром поэт Иоганнес Бехер назвал свой цикл сонетов о той эпохе «Слезы отечества»).

Помимо юбилея Г. В. Рихтера в 1978 году, к которому Грасс хотел приурочить свою повесть, здесь еще немало других символически связанных дат, исторических совпадений и параллелей. Так что это сопряжение временных плоскостей, но уже не в той пиршественно-фантастической форме, что в «Палтусе», где рассказчик свободно перемещался между каменным веком и сегодняшним днем, а в строгом и даже, можно сказать, упорядоченно-лаконичном повествовании о некоем событии, произошедшем, как уже говорилось, в 1647 году в маленьком городке Тельгте. Собственно, «произошло» — не совсем точное слово. Правильнее было бы сказать: могло произойти.

Из разных уголков изнемогавшей от Тридцатилетней войны и бесконечных конфессиональных войн Германии прибыли на свой, как сказали бы мы теперь, «съезд» писатели — разных возрастов и представлений, взглядов и характеров. Но объединяло их всех не только стремление к миру, но и желание обсудить свои писательские проблемы, чтобы способствовать, говоря современным языком, единению страны и созданию единой национальной литературы.

Будущим литературы и будущим Германии были озабочены и те писатели, которые спустя триста лет, в 1947 году, последовав приглашению Ганса Вернера Рихтера, собрались в разоренной войной стране, где господствовали голод и разруха, черный рынок. Собрались они на одной маленькой вилле (собственно, это было крошечное строение, мало приспособленное для пышных сборищ, но пригодное для того, чтобы дать приют кучке единомышленников, переживших войну и вернувшихся кто из плена, кто из госпиталей). Они жаждали творить, печататься и, если удастся, создать журнал.

Вот как писал позднее об этом Г. В. Рихтер: «Происхождение “Группы 47” имеет политико-публицистическую природу. Создали группу не литераторы, а политически ангажированные публицисты с литературными амбициями. Их намерение станет понятным лишь как результат крушения третьего рейха и атмосферы первых послевоенных лет. Они хотели, несмотря на все обстоятельства и во имя будущего, предотвратить повторение того, что произошло, и в то же время они жаждали заложить основу новой демократической Германии, для лучшего будущего и новой литературы, которая сознавала бы свою ответственность за политическое и общественное развитие. Они считали немецкую литературу и публицистику не лишенной вины за то, что произошло. И потому они полагали, что надо начать с самого начала, новыми методами, при других предпосылках и с лучшими целями. Их мысленный полет ввысь симптоматичен для тех первых послевоенных лет».

С этими намерениями, продолжает Рихтер, они начали выкорчевывать «рабский язык», очищать его от зарослей пропагандистской лексики, то есть освобождать от всех наростов нацистских времен. Создание нового языка было предпосылкой создания новой литературы, свободной от бесчеловечных идей и специфической стилистики третьего рейха. Все они испытывали «отвращение к любому принуждению, любой организации, партиям, союзам и догматическим мировоззрениям, ко всякой форме нормативного коллектива с генеральной линией, знаменем и программой» — ко всему тому, что навязала им идеология нацистской Германии. «Это поколение более всего дорожило индивидуальной свободой» и ни в коем случае не хотело потерять ее вновь.

Вот с такими целями и намерениями собрались в домике на озере Баннвальдзее на юге Германии несколько человек, которых пригласил Рихтер. Так уже с первого раза сложилось, что именно он и потом созывал всех на заседания «Группы 47», как ее стали называть. Он, ко всеобщему согласию, исполнял председательские функции, обходясь без устава, без программы, строя работу на абсолютно демократических основах.

Грасс, подверженный магии чисел, не мог обойтись и без других временных совпадений, помимо того что задействовал два 47-х года — один из XVII, другой — из XX века. И не говоря уже о том, что когда он писал свою повесть, именно тогда, в 1978 году, Рихтеру, как уже говорилось, исполнилось 70 лет. Было тут еще одно соответствие: в 1979-м, когда вышла повесть, минуло ровно 20 лет с момента появления «Жестяного барабана», принесшего Грассу всемирную славу. Отрывки из своей прозы и стихи он читал и на заседаниях «Группы 47», куда был первый раз приглашен, после того как по радио исполнили несколько его стихотворений и он получил премию. Впоследствии он получал премии и «Группы 47».

Есть много перекличек и параллелей между вымышленной встречей писателей XVII века и реальной — века XX. Не говоря уже о том, что возглавившему встречу в Тельгте Симону Даху Грасс придал черты Ганса Вернера Рихтера (оба они являлись и инициаторами сбора), намечены параллели и между другими литераторами двух эпох. Так, язвительный магистр Бухнер мог напоминать Марселя Райх-Раницкого (которого не менее язвительный Мартин Вальзер назвал одним из «литературных пап» в ФРГ), а более деликатный Биркен, возможно, напоминал то ли раннего Мартина Вальзера (пока он еще не стал слишком желчным), то ли Ганса Магнуса Энценсбергера. За образом Грифиуса, как писал Рольф Шнайдер в журнале «Шпигель», скрывался замечательный писатель и благороднейший человек Генрих Бёлль. В Георге Грефлингере тот же Рольф Шнайдер угадывал издателя «Шпигеля» Рудольфа Аугштайна, еще одну выдающуюся фигуру культурной сцены послевоенных десятилетий. Все они вместе с Гриммельсхаузеном, которого Гюнтер Грасс считал одним из своих главных предшественников, озабочены состоянием Германии, народа и литературы.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});