Рок-н-ролл под Кремлем. Книга 4. Еще один шпион - Данил Корецкий

Крюгер мельком осмотрелся, отметил за «черными» столиками угрожающее шевеление, увидел, как старательно отворачивают головы человек семь-десять готов и всяких эмо, заметил также пана Запальского, быстрым скользящим шагом направляющегося к месту конфликта. Потом зачем-то вытер губы салфеткой, встал, взял Пулю за локоть, сказал Ресничке:

— Убери лапы, мы уходим!

— Ти уходи, она будит сидить…

Но вместо пушистых девичьих глаз Реснички Крюгер вдруг увидел вращающиеся на потолке плафоны. Они описывали правильные окружности, оставляя за собой светящийся след, как НЛО. Он приподнялся на локтях. Кто-то ударил его ногой в лицо. И по почкам, с одной и с другой стороны. Он ничего не придумал, как только вцепиться в эту ногу, дернуть на себя.

После короткого провала обнаружил себя опять стоящим на ногах. Только стоял он почему-то возле барной стойки, а бармен Миша со скошенными к переносице глазами набирал на сотовом какой-то номер и матерился. Лицо Крюгера было мокрым, липким, горячим, будто его окунули в какой-то бульон. Его колотило, как в лихорадке. Он отер лоб, посмотрел на ладонь. Кровь. И рубашка тоже в кровище. Из-за спины раздавался многоголосый ор, не разобрать что. Он обернулся.

Пули нет. Нигде нет. А в «Козере», в его родном уютном «Козере», не побоище даже — побоище кончено, раненых добивают.

Двое Ресничкиных парней в уголке за колонной молотят тех самых эмо-дегенератов, имена которых Крюгер не мог вспомнить. Один держит, другой футболит ногой в пах, целится каблуком попасть, чтобы побольнее. Избиваемый падает, тут же поднимают кого-то другого с пола и продолжают.

Дальше, в глубине зала, какая-то возня непонятная. Кто-то за кем-то гоняется. Будто в салочки играют. Гремят падающие стулья. Возбужденный регот, крики. И хруст стоит, как если бы они там арбузы спелые пинали.

Трое официантов-блондинов стоят у стеночки, челюсти отвесили.

В дверях кухни несколько фигур в белых поварских передниках. Никто не вмешивается, смотрят.

В центре зала стоит на коленях пан Запальский, то ли переругивается с Ресничкой, то ли грозится, на что-то жалуется, ноет. Вот именно, ноет. Рубашка у него расстегнута до пупа, черная «бабочка» болтается сбоку, на скуле ссадина. А у Реснички в руке пистолет. Он держит его как бы сверху вниз, целится Запальскому в темя и время от времени тычет в него дулом. На лысой голове пана Запальского остаются красные кружочки.

А Ресничка скалится. Скалится и тычет. И орет:

— Ну, зиваль! Зиваль свой мент! Ну, где твой мент, да-а? Ты зиваль, мент не пришель! Я посмотрю, слющь! Я вот тебя убиваль сейчас, ну и где твой мент, да?

И ничего не происходит. Ничего.

Крюгер схватил со стойки салфетку, побежал к двери, на ходу вытирая лицо. Кто-то кинулся наперерез, не всерьез, а типа попугать. Под жопу дали. Он чуть не выбил грудью стекло.

На улице — рыжий неживой свет фонарей.

Люди с такими же неживыми лицами. Идут, спешат, косятся на него. Линия перспективы уходит не туда, куда ей положено, не вдаль — куда-то внутрь, в область солнечного сплетения.

Пулю он догнал через квартал, думал уже всё — на такси уехала. Не уехала. Не плакала, шла ровно, с высоко поднятой головой, не спешила даже как будто. Крюгер впервые тогда представил, какая она будет в двадцать, в двадцать пять лет. На нее все будут оглядываться. Пробки на дорогах. Разбитые бамперы. Разбитые лица. Кровь. Все так и будет, как сегодня, как сейчас.

— Что он сделал? — крикнул он.

Пуля подняла лицо, свое удивительно красивое лицо, глядя на которое невозможно не улыбнуться, если даже твое собственное разбито до кости.

— Не знаю, — сказала она. — Не понимаю. Он зачем-то забрал мой сотовый. Выхватил из сумочки и не отдал. Он ведь не грабитель, это совсем не то… Я точно знаю. Он — извращенец какой-нибудь, да? Скажи, Крюша, это так? Зачем ему мой сотовый?

* * *

— Поликарпов Дмитрий Михайлович. Так, — сказал Леший, посмотрел внимательно на Рыбу, вернул ему паспорт и написал у себя в блокноте, вверху страницы: «Поликарпов».

Все семейство в полном составе — три штатные единицы — стояло перед ним, занимая мизерную часть коридора, по которому легко мог проехать БМП, в варианте «с бойцами на броне». Ну и квартирка, мама родная. Леший думал, такие хоромы бывают только в мосфильмовских салонах, где снимают что-нибудь про александровскую или николаевскую Россию, исторические сериалы какие-нибудь. А вот поди ж ты — в жизни тоже есть место чуду. Причем дом-то не такой и старый, квартал строился в 90-е или даже чуть позже.

— А вы, значит, родители. Поликарповы Михаил Семенович и Инна Сергеевна…

— Так точно! — по-военному доложился глава семейства, долговязый тонконогий пузан, бывший директор металлобазы, автор и исполнитель хитроумных схем по списанию неликвидов, на средства от выручки коих, как Леший понимал, и выстроены эти немыслимые в центре Москвы квадратные метры.

— А вы, собственно, на основании чего?.. По какому, собственно, вопросу? — поинтересовалась Инна Сергеевна.

Леший, который представился майором милиции, но удостоверения прикрытия не предъявил по причине его отсутствия, посмотрел на настоящего участкового — полноватого капитана в потертом на животе мундире, приданного для подтверждения легенды. Тот выступил вперед, поправил фуражку и провозгласил устало:

— Проверочка, уважаемые граждане! По вашему же собственному заявлению и проверочка!.. И профилактика заодно на случай какой неприятности. Поговорить, обсудить, предостеречь от всяких нежелательных последствий, как говорится…

— Какое еще заявление? — встрепенулся Михаил Семенович. Оглянулся на жену, понизил голос, повторил чуть не шепотом:

— Какое еще заявление, Инночка?

— Это насчет Димочки, — сказала Инна Сергеевна еще тише.

— Насчет кого? — гаркнул Димочка ломающимся голосом.

— Успокойся, — сказала Инна Сергеевна.

— Ты что, писала заявление на меня?! Ты?!..

— Для твоей же пользы, Димочка.

Димочка метнулся по коридору в одну, в другую сторону, остановился напротив матери.

— Нет, ну я просто в по-олном офигесе! — заорал он ей в лицо.

— Не выражайся, пожалуйста…

— Ничего такого страшного в заявлении не было, — сказал Леший. — Проникновение на территорию, находящуюся под федеральной охраной, взлом и порча государственной собственности. Здесь при грамотном адвокате одной административкой можно обойтись, без уголовной ответственности даже.

Крики и шум сразу прекратились, все посмотрели на него. Леший не без удовольствия полюбовался на вытянувшиеся лица, особенно на Инну Сергеевну, стараниями которой целый отдел управления ФСБ стоит по стойке смирно, майор Евсеев получил зубодробительный втык от начальства, а сам Леший вместо того, чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, вынужден ходить по квартирам с «проверочками». И это его крайне напрягает.

— А вот жертвоприношения всякие… Это уже хуже, конечно, — продолжил он. — Я понимаю, что вряд ли это были люди. Жертвы, в смысле. Может, мыши какие-нибудь. Или даже аквариумные рыбки. Но по факту заявления мы обязаны все проверить. Такая работа. Поднять все дела по пропавшим людям, по неопознанным трупам, разобраться, что и как. Долгая песня. А пока туда-сюда, месяца полтора в СИЗО посидеть придется… Ну, в тюрьме, чтоб понятнее…

Наступила полная тишина. Мертвая. Сцена из «Ревизора». Участковый помялся, прокашлялся деликатно.

— Я того. Пойду, наверное, товарищ майор. На участке дел много…

— Идите, капитан, — разрешил Леший. — Спасибо за содействие.

— Какие такие… — начал было Димочка и осекся.

Дверь за участковым громко захлопнулась.

Димочка нервно моргнул, всем корпусом развернулся к родительнице, застывшей в позе одновременно комичной и скорбной, с воздетыми к потолку руками. Димочка больше не орал, не гаркал, не метался. Тоном крайнего, бесконечного удивления он спросил:

— Что ты там за чушь написала, мама?

Инна Сергеевна медленно опустила руки. На лицо ее постепенно возвращались краски, домик из бровей обвалился, приняв грозные очертания, а в голосе зазвенел металл:

— Здесь явно какая-то ошибка. Это чудовищная ошибка! — повторила она, глядя Лешему в глаза. — И кто-то за это обязательно поплатится! Вы сами творите беззакония, вовлекаете детей в страшные преступления, а потом еще ходите и стращаете! Я вас насквозь вижу! Я это так не оставлю, вы слышите?..

— Так вот, — сказал Леший, продолжая с того места, где его прервали. — Жертвоприношения эти — ладно, это еще не самое плохое. Там все разрешится рано или поздно. А вот пособничество террористам — это совсем как бы хуже некуда. Вы слышали, конечно, о происшествии на станциях «Лубянка» и «Парк Культуры»? Слышали. Все закрытые подземные коммуникации, как вы понимаете, сейчас на особом контроле, весь мусор, который там валяется, перелопачивается сейчас и проверяется на предмет улик. Окурки, бутылки, слюна там, отпечатки всякие… Вы понимаете. Если подтвердится, что ваш сын наследил в непосредственной близости от места взрыва, то это будет совсем другая статья и совсем другие сроки.