Летит стальная эскадрилья - Григорий Дольников

Надо сказать, Иван Бабий боевым летчиком так и не стал - его отправили в тыл. Показ продолжал летать, но со многими незадачливыми причудами...

Зато успешно осваивали программу подготовки к боевым действиям остальные молодые пилоты - младшие лейтенанты Овечкин, Кочкин, Цикунов, Никитин, Симковский. Особенно мне приглянулся мой земляк - тихий, скромный, белобрысый, несколько сутуловатый белорус Владимир Симковский. Внешне он казался несобранным, вялым, по выправке и подтянутости мало походил на кадрового офицера. Однако это был сильный духом пилот, с хорошими волевыми и моральными качествами. Володя быстро усваивал летные навыки военного времени. Я все чаще брал его к себе ведомым при выполнении учебно-тренировочных полетов, каждый раз постепенно усложняя маневренность, и самолет Симковского следовал за моим не отрываясь. Хорошо ориентировался молодой летчик в воздухе.

Когда мы закончили программу летной подготовки к боевым действиям и составляли в связи с этим новый боевой расчет эскадрильи, я не задумываясь назвал своим ведомым младшего лейтенанта Симковского. Владимир летал со мной до конца войны, показав при этом высокое летное мастерство и смелость. Правда, на выполнение самых ответственных заданий, когда в бой шли только "старики", я по-прежнему брал в напарники Константина Щепочкина. Но это случалось все реже и реже. Щепочкин уже сам успешно возглавлял пару - его верным ведомым был молодой летчик Цикунов.

Так постепенно приобретая уверенность в летных делах эскадрильи, все реже допуская грубые просчеты, на земле руководить эскадрильей я никак не успевал. Многие вопросы решались без меня и, надо сказать, успешно, благодаря умению и опыту заместителей. Особенно упускались мною вопросы воспитательной работы. Несмотря на отчаянные старания, я невольно приходил к мысли, что по-настоящему командовать эскадрильей не могу - рановато. Это, безусловно, мучило меня, а признаться кому-нибудь в своей несостоятельности не позволяло самолюбие. Видимо, понимало это и командование полка. К счастью, помог случай.

...В тот первый морозный декабрьский день планировались учебные полеты и несколько вылетов на "свободную охоту". Однако в установленное время ни один из самолетов эскадрильи к полетам не был готов - не запускались моторы. Промаялись мы тогда весь день. А секрет был прост. Не ожидая резкого похолодания, техники нашей эскадрильи на ночь не разжижили авиационно.е масло в маслобаках, как это было предусмотрено инструкцией, в других же эскадрильях все учли и большая часть машин к полетам была у них готова.

Что тут скажешь? Я, конечно, всех этих технических тонкостей да премудростей не знал и никаких указаний по этому поводу не сделал. Чье же упущение, кто проморгал? Инженер полка команду давал, инженер эскадрильи вроде бы также распорядился, но почему команды и распоряжения не дошли до исполнителей - объяснить никто не смог.

ЧП значительное. Виноватых словно бы нет. Но мне-то было ясно: ведь опять я, комэск, не на высоте... Когда вечером объявили, что все командиры эскадрилий на следующий день утром должны убыть на совещание в штаб воздушной армии, я всю ночь не сомкнул глаз. Безусловно, мне были не известны цели и задачи предстоящего совещания такого уровня, но почему-то был твердо убежден, что речь пойдет именно о моей эскадрилье.

Рано утром комэски нашего и 104-го авиаполка, базировавшегося вместе с нами, сели в полуторку и выехали в расположение штаба 2-й воздушной армии. Наша, довольно потрепанная, видавшая виды машина была плохо подготовлена к рейсу, несколько раз в дороге останавливалась, и шофер устранял мелкие неисправности в моторе. Хорошо знающий капризы своей полуторки, он умел быстро ее "укрощать", но ездил лихо, так что нас в кузове изрядно трясло.

Рядом с шофером за старшего сидел командир второй эскадрильи капитан Алексей Труфанов, в кузове - остальные: капитаны Александр Вильямсон, Михаил Комельков, Алексей Закалюк и я с капитаном Шкатовым.

- Какой же это нахал нам такую машину подсунул? - возмущался Комельков.

- Поедем с совещания - вечерком как следует поговорим с комбатом, предложил Вильямсон, которого мы звали просто Вилей.

- До чего дошли!.. Командиров эскадрилий везут на ответственное, может быть, даже историческое совещание в каком-то драндулете! - подогревал нараставшее возмущение Шкатов.

В штаб мы все же прибыли в срок. Я впервые видел такое множество командиров-летчиков всех рангов. Сияли ордена, медали, Золотые Звезды Героев. А когда совещание открылось, места в президиуме заняли молодые, также увенчанные многими боевыми наградами генералы. Это были наши командиры корпусов и руководство воздушной армии. Совещание проводил командующий армией генерал-полковник авиации С. А. Красовский.

Среднего роста, плотный, с характерными усиками и блестящей лысиной, подчеркивавшей выпуклый лоб и цепкие внимательные глаза, наш командарм даже своей внешностью производил впечатление сурового, волевого и решительного человека. Таким он и был. Уже после первых слов, произнесенных им с ярко выраженным белорусским акцентом, я внутренне возгордился - земляк ведь мой командарм.

- Слышь, Горачий, не дрожи! Будет парадок - командарм-то тоже белорус... толкнув меня в бок, прошептал Закалюк.

Много раз в послевоенное время я встречался со Степаном Акимовичем Красовским, впоследствии ставшим маршалом авиации. Это необычайно энергичный, обаятельный, любящий авиацию и много сделавший для ее развития, всеми уважаемый человек. И сейчас, когда Степану Акимовичу уже за 80, он активно работает, отдавая все силы и знания столь дорогому ему летному делу.

А тогда, насколько мне помнится, совещание было посвящено предстоящим боевым действиям, проверке готовности авиации лично командующим фронтом на специально созданном полигоне. Выступали командиры всех категорий и рангов, делились опытом, вносили предложения. И мои опасения оказались напрасны - о нашем ЧП никто не вспомнил.

Совещание затянулось. Приехавшие из дальних гарнизонов остались ночевать. В том же зале после хорошего ужина состоялись танцы. Оркестр играл танго, фокстроты, боевые пилоты отбивали чечетку, плясали барыню, цыганочку, им задорно вторили в такт девушки-военнослужащие, многие из которых были в нарядных платьях и модных туфлях на высоких каблуках. Не верилось, что идет война, так было радостно и приятно вокруг.

Я, словно зачарованный происходящим, не танцевал, просто глядел во все глаза, да и танцевать-то я в такой обстановке стеснялся - не особенно-то преуспевал в танцах. Вдруг появилась необыкновенно красивая девушка, и тут я решительно шагнул к ней. Девушка утвердительно кивнула - мы закружились в вальсе "На сопках Маньчжурии". Хотелось танцевать без конца. Но музыка оборвалась. Я, гордо поддерживая под руку свою партнершу, отвел ее па указанное место, не забыл поблагодарить. Тут ко мне подошел подполковник и сказал:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});