Эффект пустоты (СИ) - Терри Тери

— Есть кое-что еще, о чем я тебе не говорила. Об этом действительно тяжело рассказывать, а тебе еще тяжелее будет услышать. — Я сглатываю. — Мы здесь сейчас не одни.

Кай быстро оглядывается, словно кто-то проник в домик, а он и не заметил.

— Нет, не в этом смысле. Ты их не сможешь видеть.

— Но ты можешь? — У Кая на лице такое выражение, словно он готов меня выслушать, но в глубине души считает, что я ненормальная.

— Да. Видеть и слышать тоже. Помнишь, ты спросил, откуда я знаю, что военные привезли собак? Она пошла и подслушала их разговор, и передала мне, о чем они говорили.

— Она?

— Она. Без нее я погибла бы. Она спасла мне жизнь; заставила пригнуться, когда они в меня стреляли. Мне… мне так трудно тебе говорить об этом, Кай. Это твоя сестра.

Он отшатывается.

— Что?

— Она здесь, прямо сейчас. Сидит рядом с тобой на скамье.

Кай поворачивается и смотрит на Келли. Но что он способен увидеть? Ничего.

— Это не смешно.

— Нет, но это правда.

— Лиззи говорила, что выжившие умеют разговаривать с мертвыми. Ты говоришь, что призрак Келисты, — он содрогается, — находится здесь, прямо сейчас?

— Да.

— Нет. Ты зашла слишком далеко. Что с тобой? — Он злится. Вскакивает, идет к двери, словно больше не хочет находиться рядом со мной.

— Но, Кай…

— Нет. Я не хочу этого слышать. У тебя какая-то болезненная потребность привлекать к себе внимание или нечто в этом роде. Все это выдумки. Должно быть.

— Не выдумки, клянусь! — «Келли, помоги мне!» «Как?»

«Расскажи мне что-нибудь, чего я не могу знать».

Кай уже возле самой двери.

«У меня был игрушечный медвежонок из стекла, мой любимый».

— Она говорит, что у нее был стеклянный медвежонок, ее любимая игрушка.

Он останавливается, поворачивается, лицо потрясенное.

— Он разбился. Упал со столика и разбился.

«Неважно».

— Она говорит, что это неважно.

— Келиста? Ты действительно здесь? — Он обводит взглядом помещение, будто сможет увидеть ее, если постарается.

«Я действительно здесь».

— Она здесь.

Кай качает головой:

— Нет, нет, это слишком. Это не может быть правдой.

Он ошеломлен, и я, не подумав, прикасаюсь к его разуму, чтобы успокоить его…

— Нет! Держись подальше от моих мыслей, Шэй. Я предупреждал тебя. — Речь его становится отрывистой, становится различим немецкий акцент, в обычных условиях почти неуловимый.

— Прости, — шепчу я.

«Расскажи ему, как я ходила на его футбольные матчи и держала книжку на коленях. Расскажи! И про то, что в его комнате под потолком висят модели байков. Что он сам их делал».

Я повторяю все, что сказала Келли.

— Про все это я тебе рассказывал! — зло бросает Кай. — Когда ты расспрашивала меня о сестре, то специально запоминала подробности, чтобы сейчас повторять?

Отступаю на шаг, словно он ударил меня. Трясу головой.

— Нет. Конечно нет! И ты никогда не рассказывал мне о своей комнате.

— Тогда я сам спрошу у нее кое-что. — Скрестив руки на груди, он оборачивается. — Что я подарил ей на последний день рождения? Я опоздал со своим подарком и отдал его Келисте как раз перед самым их с мамой отъездом, незадолго до ее исчезновения. Никто его не видел; она оставила подарок в комнате, когда уехала с мамой. Чтобы сохранить его в целости, сказала она.

— Келли, что это такое?

«Я не помню!»

«Что?»

«После всего, что со мной случилось, меня подводит память».

«Постарайся, Келли!»

«Я не знаю».

— Она говорит, что не помнит, что ее теперь подводит память.

— Ну да. Конечно.

Кай снова направляется к двери; на его лице злость, на моем — слезы.

Как он может не верить мне?

Потому что не хочет. Он не хочет верить, что его сестра умерла.

«Подожди! Кажется, я знаю. Это был серебряный дельфин? Ожерелье?»

— Келли говорит, серебряный дельфин. На ожерелье.

Он оборачивается; теперь и у него на лице слезы, и он их не прячет.

— Келиста? — шепчет Кай, и она бросается к брату, обнимает своими темными призрачными руками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Она здесь, она сейчас с тобой, — говорю я, беру его за руки и завожу их вокруг Келли, хотя у меня и разрывается сердце. Я понимаю, какая это мука для него — принять такую правду. Сумеет ли он оправиться от нее в будущем? Надеюсь, что да.

Закрываю от Келли свои мысли. Есть ли вещи, про которые я должна сказать Каю, чтобы секретов между нами больше не было? Что Келли — моя единокровная сестра. Что у нас с ней один отец — человек, которого он презирает.

Нет. Каю не нужно про это знать. Мама уехала до моего рождения, чтобы уберечь меня от отца; она говорила, что почувствовала в нем что-то нехорошее. Ее мнение совпадает с выводами Кая, а я доверяю их суждениям. Ни по каким общепринятым меркам его нельзя назвать моим настоящим отцом.

Хотя в день нашей встречи я почувствовала в нем что-то такое…

В Эдинбурге. Мы встретились в Эдинбурге, в университете. Изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие на лице, когда ко мне неожиданно приходит осознание: абердинский грипп поразил весь тот район Эдинбурга.

Мой отец почти наверняка мертв. Скорее всего, он умер еще до того, как я узнала, кем он мне приходится.

Эта мысль вызывает во мне странное чувство тревоги. Несмотря на мои умозаключения, мысль о том, что он, возможно, умер, занозой сидит у меня в сердце. Не могу понять, что я на самом деле чувствую.

А как насчет Кая? Может, он смотрит на подобные вопросы по-другому. Вдруг ему захочется узнать, кто мой отец.

Но на него сегодня и так много свалилось, слишком много.

Прячу эти размышления поглубже, туда, куда Келли не доберется. Подхожу к Каю и обнимаю его.

29

КЕЛЛИ

Обнявшись, они спят весь день, а я их охраняю. Утром к озеру ползет туман, он окружает нас, и берег — а вместе с ним и весь мир — больше не существует. Но днем солнце разгоняет его, и все появляется вновь. Вижу узкие кладки, выступающие над берегом. Какое-то строение с забором выше. Наблюдаю за ним, но никто не появляется.

Время от времени покидаю озерный домик, чтобы посмотреть, чем заняты военные. После тех, что бегали тут вчера с собаками, новых людей в камуфляже не видно. А вчерашние шестеро с тремя собаками обходят по берегу все озеро. Псы лают, скулят, бросаются туда-сюда. Находят шлюпку, оставленную Каем и Шэй. Потом все уходят по следу, ведущему к дороге. С этого момента они сосредотачивают усилия на ней и на тех пунктах, куда она ведет. Похоже, хитрость Шэй сработала.

Во время своих ожиданий и наблюдений я не перестаю размышлять.

Я думала, что обрадуюсь, когда Кай узнает о моем присутствии. Но радости не чувствую. Он так расстроился. Мне-то казалось, он будет счастлив, что я с ним. Но нет. И Кай захотел узнать, как меня похитили, а я не смогла рассказать. Не помню. И то, что помню из случившегося со мной, не рассказала. Это расстроило бы его еще сильнее.

Шэй знала, как он отреагирует; она пыталась объяснить мне, а я не стала слушать.

Но мне известно, где я была; я знаю, что это сделал со мной Первый. И мне известно, что он сбежал. Одна только мысль о нем заставляет меня пылать изнутри — так сильно, что я боюсь случайно спалить кранног и лечу посидеть на берегу.

Если я расскажу про него Каю и Шэй, они захотят того же, чего хочу я, правильно? Особенно если решат, что это их идея.

Когда они, наконец, начинают шевелиться, солнце уже клонится к закату.

Кай садится, опускает голову на руки.

— Чувствую себя, как с похмелья, хотя ни капли не пил, — говорит он. — У меня голова раскалывается.

— Можно я помогу? Ты почувствуешь себя лучше, — робко предлагает Шэй.

Он смущен, а она помогает ему подняться и усаживает на скамью. Встав у Кая за спиной, Шэй разминает ему плечи, шею, массирует голову. Он вздыхает, прислоняется к ней, и она обнимает его. Он поворачивает к ней лицо; Шэй наклоняется, и они целуются.