Казаки на «захолустном фронте». Казачьи войска России в условиях Закавказского театра Первой мировой войны, 1914–1918 гг. - Роман Николаевич Евдокимов

дороги для подвоза настолько испорчены, что четыре лошади еле вывозят 20 пудов груза на парной повозке, и это при

8- фунтовой даче зерна, а что будет через 2–3 недели при 2–3 фунтах дачи, — кукуруза силы совершенно не дает, а жмых лошади почти не едят после травы. И если действительно фуража нет до новых сборов, то необходимо нам заявить твердо и решительно, что оставаться на позициях вдали от настоящих баз… нельзя, и надо возможно скорее… отойти назад».

Другой пример — касающийся 1-го Сунженско-Владикавказского полка Терского казачьего войска (август месяц): «Обоза почти не существует, взвод пулеметов, вследствие неисправности в материальных частях, на вьюках идти не может; седел около 10 % — поломанных и около 30 % требуют крупного ремонта; снаряжение, обмундирование требует тоже большого ремонта; денежная отчетность запущена и требует немедленного выяснения на месте. Если не будут приняты спешные меры, то полк в скором времени, по обстоятельствам чисто материальным… не будет из себя представлять боевой… части… Полк необходимо отвести в тыл… на 3–4 месяца».

Особенно тяжелой ситуация стала к декабрю. Так, в 9-м Сибирском казачьем полку, «вследствие недостаточного отпуска фуража, конский состав пришел в совершенную негодность; обмундирование… снаряжение… имущество требует капитального ремонта… полк… в настоящее время серьезной боевой единицы из себя не представляет, и восстановить его… нет возможности»[323].

Таким образом, во второй половине 1917 г. казачьи формирования оказались совершенно без какой-либо тыловой поддержки и потому не способны были уже продолжать активные боевые действия. Материальная часть, обмундирование, снаряжение, ремонтная база пришли в полную негодность, более-менее значительных запасов провизии, денежных средств не имелось. Система снабжения оказалась в глубоком кризисе, все более усиливавшемся по мере радикализации происходившей в стране революции и развала тыла.

Однако не в одних революционных событиях лежит причина случившегося снабженческого кризиса. Обеспечение казачьих частей Кавказского фронта было всегда далеко от совершенства — слишком многое пускалось на самотек, слишком много позволялось самодеятельности. Оно было скорее пригодно для постоянных гарнизонов, вечно сидящих на одном месте, нежели для таких подвижных войск, как казаки, особенно в диких условиях османского и персидского Закавказья.

Главное — в организации снабжения отсутствовали четкая централизация и действенный контроль, зато в изобилии присутствовали практически свободные рыночные отношения, немыслимые в военной обстановке. Интендантство, формально являвшееся главным снабженческим органом, на войне оказалось лишь одним из поставщиков требуемых довольствия и вещей. Оно почти не влияло на рынок, не устанавливало для него жестких ограничений и четких предписаний. Одним словом, тыловое снабжение казачьих войск заранее не способно было выдержать долгой войны, особенно войны массовой. Необходима была коренная реорганизация его работы.

Глава 3

Восприятие казаками войны и революции

3.1. Отношение к войне и неприятелю, личные боевые качества

Ф.И. Елисеев вспоминает, что, когда 20 октября (2 ноября) 1914 г. был обнародован Высочайший манифест Николая II о начале войны с Османской империей, в его родном 1-м Кавказском полку Кубанского казачьего войска состоялось собрание офицеров, на котором командир полка полковник Мигузов произнес речь: «Господа! Турция объявила России войну, и нашему отряду приказано немедленно же наступать на Баязет. С нами Бог! — И он снял папаху и перекрестился. Его примеру последовали и все мы (казаки)». Первое ощущение после этого — «радость и любопытство», сильное желание воевать: «…на душе так радостно и приятно: мы идем на войну».

Начало военных действий с османами казаки восприняли как очередной поход против старого врага, который непременно будет разгромлен. Никаких скептических раздумий, сомнений, нежелания воевать ни у кого не было. Тот же Ф.И. Елисеев пишет: «Мы были тогда „империалисты“, мы — это армия, будь то русские или казачьи части, и считали, „что завоевано оружием, кровью — то должно быть наше“, а потому мы думали, что занятая нами турецкая территория безусловно останется за Россией»[324].

Сама же война, как таковая, для казаков была обычным явлением в их жизни, явлением настолько привычным, что они умудрялись психологически отрешаться, отгораживаться от нее, как только это позволялось боевыми условиями, поражая всех своим спокойствием в, казалось бы, совершенно неспокойной обстановке. Вот короткое наблюдение очевидца: «После боя в одной деревушке такая картина. Пленные турки; наши раненые сидят, тут же десятка два убитых пластунов, выкопана яма, суетится попик, весьма нервно выражая свое недоумение отпевать, не зная имен убитых, а в центре — уцелевшие в бою пластуны жарят барана и уплетают его вовсю…Эта картина довольно необычна…»[325]

Более того, казаки вообще не любили тыловую и пограничную службу и упорно рвались на фронт. Об этом постоянно делали ходатайства перед вышестоящим начальством войсковые атаманы и окружные начальники, на подвластных территориях которых находились казачьи войска или части. Причин такого огромного стремления попасть в действующую армию было несколько. Первой из них был высокий патриотизм казаков, второй — желание приобрести боевой опыт, чтобы быть достойными казачьего звания, ибо станичник, не бывший на войне, не считался полноценным членом станичной общины.

Так, 3 (16) марта 1917 г. командующий Туркестанским военным округом генерал А.Н. Куропаткин просил августейшего Походного атамана послать на географически близкий Кавказский фронт все три полка Семиреченского войска, несшие в то время в Туркестане пограничную службу, а взамен прислать на границу любых два фронтовых полка. Генерал мотивировал свое прошение необходимостью «обстрелять» семиреченцев, ибо их войско за всю свою историю никогда не принимало участия в войне и могло похвастаться только мелкими стычками с кочевниками, что отрицательно сказывалось на моральном состоянии семиреченцев, так как они чувствовали себя ущемленными по сравнению с казаками других войск, имевших богатую военную «практику». Подобное же прошение присылали и тыловые полки Оренбургского войска, желавшие быть отправленными на Кавказ.

Третьей и довольно показательной причиной стремления попасть на фронт было крайнее нежелание станичников участвовать во всевозможных полицейских и карательных операциях, к которым, как уже говорилось выше, их постоянно привлекало правительство, видевшее в казаках оплот своей власти. Единственным избавлением для последних от участия в подобных непопулярных акциях была скорейшая отправка на театр боевых действий, где враг был ясен и понятен и его уничтожение не влекло за собой мук совести и морального противоречия[326].

Но и будучи на фронте, казаки не успокаивались. Службу при армейских корпусах и армиях, где казачьи конные формирования в основном выполняли функции поддержки пехоты, они считали неопасной, скучной, не позволявшей им проявить всю свою отвагу и умение воевать. Поэтому казачьи командиры постоянно ходатайствовали перед командованием с просьбой отправить их