Заступник. Твари третьего круга - Арина Свобода

Ему совсем не хотелось тащиться в какой-то там парк, чтобы посмотреть на деревья «времен Первоматери».

Но Ланка настаивала, и он уступил.

Странности начались уже на окраине города. Было что-то пугающее в отсутствии детей на площадках — в середине выходного дня! — во множестве слепых окон, отражающих низкое зимнее солнце… На веревках сушилось бельё, и оно тоже было неправильным. Будто его повесили месяц назад, да так и забыли.

Потом были тени, мелькающие вдоль дороги. В лесу, с которым тоже было что-то не в порядке. Неуловимое чувство угрозы вытекало из него, как гной из раны.

И парк… Нет, об этом лучше не вспоминать!

Грай тряхнул головой. Ланка выскользнула из его объятий, и рукам сразу стало пусто и скучно.

— Надо бы к Нику съездить! — крикнула она уже из ванной, сквозь шум падающей воды.

«Надо бы… Что на него нашло тогда? Ни с того ни с сего закатил настоящую истерику. Он, конечно, всегда был немного того, но швыряться цветами?.. Проклятье, да он же влюбился в Ланку! Вот это да. Неуклюжий смешной подросток. Неужели навыдумывал себе, что он и Ланка… Они и виделись-то всего пару раз. Хотя много ли нужно в таком возрасте? Достаточно одной улыбки, прикосновения, призрачной надежды. А она его еще и поцеловала. Как же смешно. И глупо. Из-за дурацких мальчишеских фантазий теперь и дружба врозь?»

— Лана! Я в больницу! — крикнул он и принялся одеваться, стараясь не смотреть на картину. Она пугала и в то же время притягивала, как подживающая ранка, — так и хочется сковырнуть хрупкую корочку, чтобы увидеть яркие капельки крови.

— Подожди, я с тобой.

— Нет, — немного слишком быстро отозвался Грай. Тут же добавил: — Мне надо… поговорить с ним. Я скоро.

Толстая обрюзгшая медсестра на посту твердила одно: «Выбыл. Нет, не знаем. Справок не даем. Ничем не могу помочь». Грай орал, брызгал слюной и вообще вел себя отвратительно. Перед глазами все время стояла Ланкина картина, в ушах звучал ее голос: «Беда… Беда…»

Телефон Ника сообщил, что «абонент недоступен». Телефон Эррана сверлил ухо длинными тоскливыми гудками. Тогда Грай поехал в лабораторию — оставалась еще слабая надежда, что оба они увлеклись очередным экспериментом и просто-напросто позабыли обо всем на свете.

Стеклянная будка охранника была пуста. Холодный ветер лениво качал распахнутую настежь дверь. Грай подумал и вернулся в машину. Что там могло случиться? Может, все это совпадение? Охранник случайно отошел и забыл закрыть ворота. И жизнь в Центре кипит, как обычно.

Он старался гнать от себя плохие мысли. Услужливое воображение подкидывало жуткие картинки — яркие и безжалостные, отвратительные и притягательные одновременно: разбитые очки Эррана, горы трупов, брызги крови на стенах, части тел — как в запрещенных фильмах, которые они с мальчишками смотрели когда-то. Грай пошарил под сиденьем, достал монтировку, подавляя тихое ледяное отчаяние. Нащупал сквозь рубашку зеленый камешек на груди. Надо держать себя в руках! Одно неосторожное движение, и Ланка пострадает.

Монтировка оказалась лишней — лаборатория была пуста. Разбитые склянки, опрокинутые шкафчики и сдвинутые с места койки говорили о том, что здесь случилось неладное. Стол возле кушетки Ника, на котором всегда стоял онейрограф, был пуст. Грай упал в кресло, схватился за голову. Что происходит? Что случилось за те три дня, которые он провел с Ланкой, забыв обо всем и отключив телефоны? Кто стоит за всем этим?

Какая-то мысль блескучей рыбкой мелькала в глубине сознания, не желая подниматься на поверхность… Грай напрягся. Что-то еще… О чем-то он не подумал. Где-то таится опасность…

«Протянутую руку» прихлопнули… Кто-то обыграл могущественного старика. Накрыл «Живых». Или сами «Живые» взбунтовались против Элина? Узнали, чем они занимаются на самом деле… Тогда ему тоже грозит опасность.

Ланка! Она там одна! Если кто-то начал охоту на близких ему людей, лучшей цели не придумаешь!

Хрустнула под каблуком уцелевшая пробирка, хлопнула дверь — Грай бежал к машине, задыхаясь от страха и непрерывно ругаясь. Упал на сиденье, одновременно повернул ключ зажигания, выжал сцепление, дернул рычаг и утопил педаль газа…

Он гнал, как сумасшедший, распугивая истошными гудками редких прохожих. Неужели на улицах всегда было так мало народу? Или раньше он просто не обращал на это внимания?

Мирно стоящий на перекрестке светофор вдруг полыхнул всеми тремя огнями, изогнулся — гибко, как хлыст, — бросился навстречу лобовому стеклу… Грай ударил по тормозам и, судорожно вцепившись в руль, закаменев на сиденье, почувствовал, как автомобиль неудержимо рвется на встречную, прямо в лоб неспешному тяжелому грузовику. За высоким стеклом фуры маячило разинутое в крике лицо водителя…

Не с помощью руля и педалей, а, кажется, одним только усилием воли, Граю удалось взять под контроль две тонны железа. Машина покорно замерла, развернувшись поперек дороги. Медленно проплыл мимо бесконечный бок того самого грузовика. Кажется, шофер что-то кричал и потрясал кулаком. Грай с трудом, как приржавевший кран, повернул голову в сторону светофора. Тот невозмутимо подмигнул желтым глазом. Неподвижный, железный, прямой.

— Возьми себя в руки, — вслух сказал Грай. — Ты никому не поможешь, если сдохнешь сейчас. А ей только навредишь…

Он зажмурился и постарался выровнять дыхание. Открыл глаза. Покосился на взбесившийся светофор. Серый столб прикидывался обыкновенной железякой. Грай завел машину и поехал к дому. Старательно контролируя обстановку вокруг и чувствуя себя, как в Темном Городе.

— Я дома!

Из ванной доносился шум льющейся воды. «Все еще моется?» — успел удивиться Грай. Наклонившись, чтобы развязать кроссовки, он заметил на полу маленький фиолетовый камешек на порванной веревочке. Протянул руку…

Тяжелый удар по затылку, и наступила темнота.

В сознание его вернула холодная вода, выплеснутая в лицо. Грай закашлялся, открыл глаза и тут же зажмурился — незнакомое помещение, похожее на зубоврачебный кабинет, было залито ярким белым светом. Однако два человека, стоящие рядом с креслом, к которому был намертво примотан Грай, совсем не походили на врачей.

— Очухался? — спросил лысый верзила.

Грай дернулся, проверяя крепость широких кожаных ремней, туго обхвативших запястья, лодыжки, колени, талию… Бесполезно. Затылок ломило. Чем это его приложили, сволочи?

— Где я?

— Грай Саттик. Числился в списках членов секты «Живые» с шестнадцати лет, — вместо ответа забубнил верзила, словно зачитывая приговор. — По нашим сведениям — преемник Триара. Бродяжничал, занимался мелкими грабежами. Принимал участие в экспериментах доктора Кесселя. Вместе с Аланой Грош приходил в больницу три дня назад. О чем говорили, неизвестно, но после их посещения у Никела произошел нервный срыв.

— Где она?!

— Это ты мне сперва ответь, где Ник? — спросил второй.

Грай подумал, что уже видел это широкое добродушное лицо и стылые глаза убийцы. Верзила, не дожидаясь ответа, звезданул Грая по уху так, что противно хрустнуло в шее. Голова мотнулась к плечу. В ухе расплылась неприятная тишина, словно в него натолкали ваты.

Это не подвалы старика. А двое «врачей» явно не из его свихнувшейся на безумных проповедях братии. Там все иначе — лампа в лицо и психологические приемы. Скелеты в шкафах напоказ. Запугивание Темным. Взывание к совести.

Грай осторожно попытался вернуть голову в прежнее положение.

— Откуда мне знать, где он?

— Где Кессель?

— Я не знаю!

— Врешь! — в этот раз удар пришелся под дых. Потом еще один, вырвавший из глотки придушенный всхлип.

— Это ты их сдал Триару?

Грай разевал рот, пытаясь глотнуть воздуха.

Лысый хрустнул толстыми, как сосиски, пальцами и снова замахнулся. Грай слабо дернулся, инстинктивно пытаясь отвернуться.

— Погоди, — неожиданно сказал второй. — Он же умный. Мы зададим несколько вопросов. Он ответит. И с его девкой ничего не случится. Хорошая девка, красивая. Мы с ней старые знакомые. У нее редкостный талант.

Он говорил так, будто Грай был вещью. Или бессловесным животным. Это почему-то пугало больше, чем зверские гримасы Лысого и боль от ударов. Грай задергался. Если бы он только мог выпростать руки и дотянуться до нагло ухмыляющейся рожи…

— Не трогайте ее. Я не знаю, где Ник. Не знаю!

— Когда ты видел его в последний раз?

— В больнице, три дня назад.

— О чем вы говорили?

— Так… Ни о чем серьезном.

— Слушай, Саттик, мне кажется, ты не въезжаешь. От твоих ответов зависит благополучие твоей девки и твое собственное, — добродушный покачал головой, будто сокрушаясь о глубине человеческой глупости.

Нельзя показывать им свой страх.