Око силы. Первая трилогия. 1920–1921 годы - Андрей Валентинов

Солдаты перекинулись несколькими словами с патрульным, а затем направились прямо к гостям. Впереди шел невысокий унтер с повязкой дежурного на рукаве.

– Кто такие, граждане? – поинтересовался он, поднося руку к фуражке. Николай Иванович шагнул вперед:

– Полковник Лебедев. Со мною группа специалистов. Что у вас тут случилось?

Он достал из кармана летной куртки какие-то бумаги и протянул унтеру. Тот поглядел на них, потом на Лебедева, о чем-то пошептался с одним из солдат, а затем опять козырнул:

– Здравия желаю, гражданин полковник! Извините, сразу не признал. Пройдемте в штаб…

– Какой штаб? – удивился Лебедев. – Мне нужно к генералу Боярышникову!

– Генерала нет. Пройдемте, граждане…

Пришлось вновь подчиниться, хотя Арцеулова так и тянуло достать «бульдог» и объяснить «гражданам», как нужно обращаться с офицером. Степа же глядел на солдат с явным недоверием – в январе 20-го обращение «граждане» звучало явно не по-большевистски.

Они прошли через ворота и направились к двухэтажному зданию, возле которого слонялись без дела десятка два солдат с оружием, принявшихся тут же с любопытством разглядывать прибывших. Ни одного офицера здесь тоже не оказалось.

Гостей отвели на второй этаж, в комнату, на двери которой красовалась небрежно выполненная на клочке бумаги надпись: «Революционный штаб авиаотряда Челкель».

К комнате стоял густой сизый дым от горевших самокруток. За большим столом собрались несколько солдат и унтер-офицеров, а в углу верхом на стуле пристроился прапорщик в погонах, но с красной повязкой на рукаве. При виде вошедших все встали, а некоторые даже попытались отдать честь.

– Кто у вас здесь старший? – спросил Лебедев таким тоном, что Степа даже удивился.

– Фельдфебель Гаврилов, – представился один из сидевших за столом. – Начальник штаба. Это – члены штаба, ваше… то есть, гражданин полковник. Здравствуйте, Николай Иванович. Вы меня, может, помните?..

– А, Гаврилов… – всмотрелся Лебедев. – Здравствуйте. Вы, кажется, из команды обслуживания? Слушайте, что у вас произошло?

– Пока ничего трагичного, господин полковник, – ответил вместо Гаврилова офицер с красной повязкой. – Разрешите представиться – прапорщик Остроумов. Граждане, здесь женщина, уступите место…

Один из унтеров тут же уступил свой стул, другой был предложен Лебедеву. Берг кивнула и села, с интересом оглядывая присутствующих. Полковник садиться не стал и лишь облокотился на спинку.

– Гарнизон особого авиаотряда Челкель, узнав об отречении Колчака, постановил перейти на сторону советской власти, – продолжал прапорщик. – На общем митинге был избран штаб для временного руководства отрядом и полигоном. Гражданин Гаврилов – начальник, я его заместитель…

– А где остальные? Офицеры, техники?

– Часть техников перешла на нашу сторону. Что касается офицеров, то мои коллеги проявили совершенно бессмысленный консерватизм…

Арцеулов скрипнул зубами: он хорошо помнил семнадцатый год и то, что делала солдатня с проявившими «консерватизм» людьми в золотых погонах.

– К счастью, обошлось без жертв, – продолжал Остроумов. – Генерал Боярышников бежал, а остальные забаррикадировались в бункере на полигоне. Мы ведем переговоры, но пока безуспешно. Мы не хотим крови, господин полковник!..

«Либералишки, – прокомментировал про себя Степа. – Эсеровщиной попахивает».

– Позвольте, – растерянно произнес Лебедев. – Но скоро пуск «Мономаха»!

– Так точно! – подтвердил фельдфебель Гаврилов. – Вы не подумайте, мы ведь все добровольцы, так что понимаем… «Мономаха» мы чуть не год готовили. Только такое дело получается…

Он замялся, а затем предложил выпить чаю. Никто, даже Арцеулов, не возражал. Чай был разлит в жестяные кружки, откуда-то появились ржаные сухари, а из соседней комнаты были принесены недостающие стулья. В дверь то и дело просовывались любопытные физиономии, но Гаврилов каждый раз решительно приказывал не мешать.

Хлебнув чаю – чай был незнакомый, желтый – фельдфебель начал рассказ, время от времени дополняемый репликами Остроумова и членов штаба.

После бегства генерала Боярышникова революционный штаб постановил обратиться по радио к Совету Народных Комиссаров с просьбой прислать уполномоченного для передачи Челкеля в ведение Республики. Подготовку к старту было решено продолжить, однако большинство офицеров заперлось в бункере и пригрозило взорвать полигон. Переговоры ничего не дали. Ни Столица, ни Иркутск не отвечали. Работы на стартовой площадке, естественно, остановились. Но это было еще не главной бедой. Отряды генерала Мо, все предыдущие месяцы строго сохранявшие нейтралитет, внезапно подошли с юга, блокировав путь на Яркенд и отрезав Челкель от российского Туркестана. Генерал Мо через парламентера приказал в трехдневный срок передать ему полигон со всем имуществом, в противном случае обещая начать штурм.

– Ерунда какая-то! – не выдержал Арцеулов. – Нашли время митинговать, господа! Если вам наплевать на полигон, подумали бы о собственной шкуре, прежде чем на офицеров охотиться!

Ему обидчиво ответили, что никакого зла на офицеров не держат, поскольку здешние офицеры – тоже добровольцы, вдобавок, люди образованные и культурные. Более того, штаб готов всячески ходатайствовать перед Соввластью, дабы разрешить офицерам вновь приступить к своим обязанностям и успешно завершить запуск, но те штабу не верят и считают бунтовщиками.

Лебедев был явно растерян, Арцеулов шипел от злости, Берг о чем-то лихорадочно размышляла, лишь Богораз и Степа казались невозмутимыми. О чем думал Семен Аскольдович, так и осталось в тайне, а Косухин, дожевав сухарь и аккуратно поставив на стол пустую кружку, оправил полушубок и решительно встал.

– Ну вот чего, товарищи, – с достоинством начал он. – Поговорили – и будя. А теперь меня слушай…

Он достал из кармана гимнастерки тонкий лист пергаментной бумаги, украшенной огромной синей печатью и положил на стол:

– Я, стало быть, Степан Косухин, представитель Сибирского бюро ЦК. Что такое Сиббюро, слыхали, товарищи?

Удостоверение обошло всех присутствующих и было возвращено при почтительном молчании. Похоже, о Сиббюро были наслышаны даже здесь.

– Так вот. Полномочий у меня на три ваши авиаотряда хватает, а посему объявляю себя комиссаром Челкеля. Возражения есть?

Возражений не последовало. Члены штаба растерянно и даже с некоторым испугом смотрели на пришедшего прямо из Такла-Макана посланца грозного Сиббюро. Брат глядел на Степу чуть прищурившись, начиная что-то понимать. Если кто и был в бешенстве, так это, конечно, Арцеулов. Ростислав вновь ощущал себя лишним и бесполезным, как на борту «Муромца». И капитан вдруг почувствовал нечто вроде зависти.

– Возражений нет, – констатировал Степа. – А распоряжения такие будут… Караулы выставлены?

– Так точно, гражданин комиссар, – поспешил доложить Гаврилов.

– Товарищ комиссар, – внушительно поправил Косухин. – Хреновые у вас караулы, можно хоть пулемет пронести… Значит, охранять базу, как зеницу ока, потому она теперь собственность трудового народа. Это понятно?

Члены штаба согласно зашумели. Выражение «собственность трудового народа» явно понравилось.

– Подготовку к этому… старту, в виду его научного значения для дела мирового пролетариата будем продолжать. А к офицером и всем прочим посылаем делегацию. Вопросы?

– Они могут не согласиться, товарищ Косухин, – заметил один из членов штаба. – Боятся…

– Ниче, – заявил Степа, взглянув на мрачного Арцеулова. – Мы их попросим – душевно…

Предложение было принято, и члены штаба стали совещаться о составе делегации. Путешественники получили возможность обменяться несколькими фразами.

– Вы молодец, Косухин, – решительно заявила Берг. – Я бы вас даже поцеловала, но вы слишком небритый…

– Думаешь, они будут тебя слушать, Степан? – Лебедев настороженно поглядывал на шумевших солдат. – Ты это хорошо, конечно, придумал, только, боюсь, мы не договоримся…

– Договоримся, Николай, – спокойно ответил Степа, скручивая грандиозную «козью ногу». – Они здесь непуганые…

Полковник не понял и удивленно посмотрел на брата. Арцеулов же, услышав краем уха последнюю фразу, тоже сперва удивился, а потом сообразил. Краснопузый прав – гарнизон Челкеля не участвовал в Смуте. Тут не знали, как поднимать восстание, идти на штурм и провозглашать совдепы. Неудивительно, что на Степу с мандатом Сиббюро здесь смотрели не как на пленного партизана, а как на полномочного посланца грозной Большевизии.

Косухин, несмотря на внешнюю уверенность, сам был в некоторой растерянности от своей наглости. Ни о чем подобном он вначале не думал, но, слушая нестройную толпу «штабных», понял, что дела не будет. Слишком много Степа насмотрелся на всякого рода митинги, после которых полки бросали позиции, на выборные «штабы» и «комитеты», тянувшие в разные стороны. Оставалось одно – рискнуть.