Хищное утро (СИ) - Тихая Юля

Я знала старые истории о войнах, — и это были истории, от которых в жилах стыла кровь. Мой давний предок, Нелей Бишиг, погиб на материке геройской смертью: он сражался один против орды росомах, и многих из них убил, а затем, истекая кровью и яростью, взорвал и себя, и выживших врагов. Его внучатую племянницу, Сидику Бишиг, пытали калёным железом, а затем утопили, смеясь, что настоящая колдунья должна бы уметь дышать под водой. Её брат, Арет Бишиг, мой многократно пра- дедушка, создал горгулий из костей своих родственников, потому что больше у него ничего не осталось; его называли в хрониках Ведущим Мёртвых, и дети его спаслись, но сам он — лишился рассудка. Только его правнук по имени Силл нашёл, наконец, покой в склепе, а не грязи войны, — после того, как юная Ликаста была вмурована в скалу.

И потом — потом было немногим лучше. У Данаи было одиннадцать детей, и десять из них похоронены в родовом склепе в мешках вроде наволочек: все они умерли голодом в младенчестве. Место их захоронения было похоже на стеллаж, только внутри — не книги. И заспиртованные в банках уши были такими крошечными, что я против воли старалась проходить мимо потише и побыстрее.

Всё это помнила моя кровь, и она не желала больше знать такого.

— Род Маркелава, — твёрдо произнёс Мигель, — ходатайствует о переносе голосования по делу на срок, позволяющий сбор дополнительных доказательств. Порядка трёх месяцев, я полагаю.

— Волки торопятся, Мигель, — Кристиан покачал головой. — Они не дадут нам столько времени.

— Род Маркелава ходатайствует о переносе, — тяжело повторил он. — Мы в своём праве, уважаемое колдовское сообщество.

Мы свои, напоминал нам Мигель между слов, а сдвинутые брови добавляли: и нас нельзя смешать с грязью, нами нельзя пренебречь, и волки уступят — во имя нашего содружества и ритуальных зеркал, закалённых в песках чёрных пляжей острова Маркелава.

Серхо вздохнул и покачал головой, а потом поднял открытую ладонь и объявил:

— Прошу уважаемых Старших огласить решение по ходатайству…

Голосование перенесли на май.

xli

Сегодня Лира не плакала.

Она выслушала меня молча, — я пересказала ей кратко и без особых деталей, которые ей было бы лучше узнать от отца или семейного адвоката. Она стояла с ожесточённым лицом и сжимала кулаки, а потом развернулась на каблуках и бросила мне:

— Поехали.

У меня не было ни времени, ни желания сидеть в очередном ресторане, но Лира даже не вспомнила об этом, — жестом отпустила своего водителя, вскарабкалась на переднее сидение моей машины, кое-как собрала свои пышные меха и бросила:

— Наша контора у Красного моста.

Для колдуна юрист — второй человек в жизни, сразу после наставника: они учат нас понимать смыслы, стоящие за словами Кодекса, а, значит, отличать хорошее от плохого. У кого-то в Роду есть младшая ветвь, посвятившая себя закону, кто-то нанимает специалиста из издревле занимающихся юриспруденцией Родов, а кто-то может позволить себе адвоката из лунных — что скорее модно, чем действительно полезно.

Маркелава обслуживались у Ветавербусов, в старой, дорогой фирме: из всех южных они дольше всего практиковали на материке. Контора занимала двухэтажный особняк у моста, окружённый высоким забором с часто посаженными шарами фонарей; от ворот к крыльцу тянулся накрытый стеклом холодный коридор, а в фойе на высоком стуле сидела важная секретарь лет десяти-двенадцати на вид — вероятно, младшая дочка.

Сам юрист, занимавшийся делом Родена, был пожилым, очень сдержанным колдуном с явной страстью к фиолетовому цвету и бахроме, — мы были представлены, но я помнила его смутно. А он, только увидев моё мрачное лицо, сразу протянул документы.

Их было двадцать четыре, сшитых на чёрную нить листов, заполненных бледными розоватыми буквами и пронумерованных карандашом; это была, должно быть, третья или четвёртая копия. Вопросы были разделены на шестнадцать блоков и исчислялись многими десятками, и — Мигель был прав — это были плохие вопросы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Волки хотели знать: представители каких Родов замечены в недовольстве внешнеполитической ситуацией? Известны ли допрашиваемому случаи, в которых представители колдовского сообщества обсуждали Волчий Совет в негативном ключе? Если да, кто участвовал в этих разговорах? Были ли в этих обсуждениях предложены какие-либо действия для изменения существующего порядка? Если да, кем они были озвучены? Какую реакцию вызвали? Перечислите тех, кто поддержал озвученное предложение (относительно каждого из эпизодов)…

Легко было понять, почему Маркелава не понравились эти вопросы, — потому что по ответам на них можно было пересажать решительно всех. Не найти такого колдуна, кто никогда не говорил бы о том, что материк — это наша земля, а мохнатые — падшие дети отступников; не найти и тех, кто считал бы установленный ныне порядок «справедливым», или верил бы хоть в какую-нибудь справедливость в целом. Гениальные идеи об автономной земле на материке звучали за ужином дежурной шуткой, несбыточной мечтой, и все об этом знали, — так же, как знали о том, что такой земли, конечно, никогда не будет.

Будучи предметно запротоколированными, эти ответы были трескучей сухой листвой, прикрывшей торфяник. Достаточно крохотной случайной искры, чтобы в дыму пожара зажглись глаза Бездны.

Двоедушники мало знали о нас: это было ясно и по этим вопросам, и по тем, что задавала мне Става. Мы жили в одном городе, ходили по одним улицам, покупали хлеб в одной лавке, и вместе с тем мы были для них странными иноземцами, практикующими чудные обряды и соблюдающими бессмысленные ритуалы. То, что мы помнили и несли в своей крови, они — давно забыли.

В списке были, конечно, и другие вопросы: про Крысиного Короля, про запретную магию, про место встреч, про порядок проведения испытаний артефактов и количество жертв, про финансовые потоки, про источник материалов и снова про Крысиного Короля.

Ни один колдун не стал бы работать на Крысиного Короля, — это скажет любой, но в документах этого не было.

— Что мы можем сделать? — тяжело спросила Лира.

Я подняла на неё взгляд. Она так и не села: стояла в центре ковра, в перекрещении кругов рождённого бра света, сжимала кулаки и имела страшное, полное решимости лицо.

Мне всегда тяжело с ней такой, а вот адвокату было, похоже, не привыкать, потому что он спросил невозмутимо:

— Для чего, мастер Лира?

— Для Родена.

— Всё зависит теперь от результатов голосования, мастер Лира, — мягко сказал юрист, глядя на неё немигающим взглядом. — Если Конклав согласует экстрадицию, ни один знаток Кодекса не сможет помочь Родену Маркелава.

Лира медленно кивнула, а затем требовательно протянула руку:

— Мне нужны будет зеркала.

Что собиралась делать Лира, я не знала в точности, — но, вероятно, разговаривать, и разговаривать, и разговаривать; убеждать, давить, просить и торговаться с десятками людей, которые могли что-то знать, могли кого-то знать, могли иметь влияние. Для Лиры любой вопрос решался через людей; как паучиха, она годами сплетала вокруг себя кокон бессмысленных знакомств, чтобы однажды иметь возможность потянуть за нужную ниточку.

Иногда мне казалось, что Меридит была бы рада назвать Лиру своей внучатой племянницей. Она говорила, конечно, будто распущенная Маркелава имеет на меня дурное влияние, и вместо с тем вот это лирино умение легко нашло бы в сердце Меридит отклик.

Я попросила к документам папку, спрятала бумаги от посторонних взглядов, попрощалась. Села за руль с твёрдым намерением ехать домой, — но повела автомобиль совсем в другую сторону.

Если и был в Огице человек, понимающий что-то в подоплёке странных вопросов и готовый мне о ней рассказать, это была Харита Лагбе. И я твёрдо знала, где искать её в послеобеденный понедельник: в стрелковом комплексе.

Когда-то именно Харита учила меня стрелять. Не сказать, чтобы я была хорошей ученицей и впитала в себя всю её науку: сложно относиться серьёзно к какому-то огнестрельному оружию, когда в твоей власти гигантские монстры, слепленные из металла и камня. Сама Харита в реальной драке тоже наверняка предпочла бы посох и свои коронные площадные заклинания, а пистолет был для неё скорее чем-то вроде спорта.