Для тебя - Кристен Эшли

— Сегодня я узнаю подробнее. Когда я уезжал, группа ещё работала.

— Что вы нашли?

— Мне надо в душ.

— Колт... — начала я, но он уже вышел.

Я ещё долго таращилась на коридор, в котором он исчез. Даже когда услышала, как в ванной включился душ.

Через некоторое время до меня дошло, что он защищает меня. Не только тем, что остаётся поблизости, настолько близко, что спал со мной в своей огромной кровати. Он защищает меня тем, что не рассказывает мне всего, и я решила не думать об этом.

Подозреваю, что некоторые захотели бы знать подробности.

Я не хочу.

Я знаю достаточно, и это знание разрывает меня изнутри. Мне не помешает передышка.

К тому времени как Колт вернулся — с влажными волосами, которые были зачёсаны назад, но всё равно завивались около шеи, одетый в джинсы, ботинки, рубашку, со значком на поясе, пистолетом в наплечной кобуре, держа в руке куртку, — я сделала кофе и тосты. Кофе я налила в термокружку, где он сохранится тёплым.

Колт вошёл в кухню, натягивая куртку, и я повернулась к нему, держа в одной руке его кружку, а в другой тарелку с четырьмя намазанными маслом тостами.

— Я сделала тосты и кофе.

Колт смотрел на мои руки, но, когда я заговорила, поднял глаза на моё лицо. Что-то в них вызвало во мне странные ощущения, не в плохом смысле, а в очень даже хорошем. Этот взгляд устроился рядом с его вчерашней улыбкой, той, которая всё ещё жила в укромном уголке глубоко внутри.

Я думала, что, подойдя ближе, Колт остановится, но он этого не сделал, и мне пришлось развести руки в стороны, когда он подошёл вплотную. Он положил руку мне на затылок, стянул волосы в кулак и потянул вниз. Я удивленно ахнула, и мне ничего не осталось, кроме как откинуть голову назад, прежде чем он обрушился на мой рот.

Этот поцелуй не был голодным, мокрым и отчаянным. Без языков. Он был жёстким и быстрым, одними губами.

И всё равно я сильно отреагировала на него, почувствовав приятный спазм между ног.

Колт отпустил меня, взял кружку и самый верхний тост с тарелки.

— Про этот поцелуй мы тоже поговорим, — сказал он, развернулся и вышел из кухни. Возле входной двери он ещё раз повернулся ко мне и приказал:

— Запри за мной. Я пришлю Джека. Не оставайся одна, Феб, никогда. Даже в кладовке в «Джек и Джеки». Даже если решишь дойти до кофейни Мимс. Куда бы ты ни пошла, ты должна быть уверена, что у тебя есть тень. Хорошо?

Я кивнула, продолжая держать тарелку в руке.

— Береги себя, малыш, — сказал он. В его голосе больше не было властности полицейского, эта фраза была сказана тихо и нежно и проследовала прямо в то укромное местечко у меня внутри, где и уселась, намереваясь остаться, как и другие.

— Ты тоже, — ответила я, и Колт ушёл.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы взять себя в руки. Единственная причина, по которой я это сделала, — незапертая дверь, которая пугала меня до чёртиков, хотя я и ненавидела это чувство.

Я поставила тарелку, прошла через гостиную и заперла дверь. Когда я шла обратно в кухню, зазвонил телефон.

Войдя в кухню, я взяла трубку. Это был устаревший телефон, который крепился к стене, жёлтый, прямоугольный, с кнопками и длинным закрученным в пружинку проводом, так чтобы можно было передвигаться по кухне и заниматься своими делами, зажав его между плечом и шеей. Мне он нравился, в основном потому, что я представляла, как передвигаюсь по кухне Колта, зажав телефон плечом.

Я понесла трубку к уху:

— Алло.

Молчание.

Я снова ощутила спазм, на этот раз выше, в животе, и совсем не приятный.

— Алло, — осторожнее повторила я.

— Эм... Здравствуйте. А Колт дома?

Вот дерьмо, это Мелани.

— Мелани? — спросила я, хоть мне и не хотелось.

— Фебрари? — спросила она в ответ, и я поняла, что ей тоже не особенно хочется.

Вот дерьмо. Дерьмо-дерьмо-дерьмо.

— Уф... Да. Как дела?

Боже, как же я это ненавижу.

— Эм... Хорошо. Как ты?

Она тоже это ненавидит.

Всё, о чем я могла думать, — это Ромео, Джульетта и Нэнси, и я собиралась устроить Ди выволочку в нашу следующую встречу за то, что она забила мне голову подобной хренью.

— Не очень-то. Может быть, ты не слышала, но я обнаружила Энджи... — начала объяснять я: мне не хотелось, чтобы она сделала неверные выводы из моего присутствия в доме Колта.

— Я слышала, — перебила меня Мелани и, помолчав, добавила: — Бедняжка Энджи.

— Да.

— Колт дома? — повторила она.

— Нет, он... ушёл. Только что.

— Я позвоню ему на мобильный.

— Мелани...

— Всё равно это не важно.

— Мел...

— Береги себя, Феб.

— Мел...

— Увидимся.

И она положила трубку. Я крепко зажмурилась и повесила телефон на базу. Я услышала, как в боковой двери повернулся ключ, и в дом вошёл папа.

— Утро, дорогая.

Меня вполне устроило, что папа не добавил «доброе». Потому что это утро не было добрым, это было просто утро, а точнее это было хреновое утро.

— Утро, папа, — ответила я.

* * *

Мой телефон зазвонил примерно через пять минут после того, как мы с Морри и папой открыли «Джек и Джеки». На экране светилась надпись: «Колт».

Я открыла телефон и поднесла к уху:

— Алло.

— Привет.

— Всё хорошо?

— Помнишь, о чём я тебе рассказывал вчера вечером? — спросил он. — Прежде чем сделал тебя в бильярд.

Я хорошо играю в бильярд. Я всю жизнь работала в барах и много практиковалась. И всё же Колт не соврал, когда сказал, что сделал меня. Это меня раздражало, но так и есть. Мне было стыдно.

— Ты не сделал меня, — соврала я.

— Милая, ещё как сделал.

Я закатила глаза:

— Как скажешь.

Я услышала его тихий смех и поразилась тому, что он смеется, ведь в последние дни было мало поводов для смеха.

— Я помню вчерашний вечер, — сказала я.

— Мы его взяли.

Странное радостное чувство зародилось у меня в животе и постепенно охватило всё тело. Я не работала над этим делом, мне не нужно было выезжать и смотреть на трупы. Но я радовалась тому, что слышала в голосе Колта облегчение, смешанное с толикой триумфа. Он поймал плохого парня и был доволен.

— Кто это?

— Кэлвин Джонсон.

В это можно было поверить, хотя я всё равно удивилась. Я знаю Кэла Джонсона всю жизнь. У него на всё имеется своё мнение, и он выражает его часто и громко. Также он очень вспыльчив. Он хороший человек, я это знаю, потому что он всегда хорошо ко мне относился, ведь я не была отморозком. У него есть своё понятие о том, что такое хорошо и что такое плохо, и, думаю, ему достаточно ничтожного повода, чтобы ринуться творить добро, даже если он будет делать это не самыми лучшими способами.