Мальчики да девочки - Елена Колина

– Ты всегда выглядишь как клоун, вот и сейчас – к тебе эта кофта совсем не идет, – немедленно сказала Ася, когда Павел попрощался и они остались одни.

«К тебе это не идет...» – говорила она, увидев сестру все равно в чем. И сейчас она хотела сказать еще жестче – «к тебе с твоей грудью вообще ничего не идет», но ее что-то удержало.

– Почему не идет? – удивилась Дина и тут же расплакалась: – Хорошо, пусть я клоун, а ты... ты поэтесса. – Она хотела сказать «бездарная поэтесса», но и ее что-то удержало.

– Девочки, не ссорьтесь, – примирительно заметил Леничка. – Когда вы умрете и вместе с Павлом попадете в рай, вы сможете стать двумя скамейками у его ног, на тебя, Ася, он обопрет правую ногу, а на тебя, Дина, левую...

– Это такой обычай? – подозрительно поинтересовалась Дина. – Красиво...

– О-о... да, Динуля, это такой обычай, – улыбнулся Леничка. – Вы знаете, я каждое утро благодарю Бога за то, что я не родился женщиной.

– Почему? – сквозь слезы удивилась Дина.

– Во-первых, у иудеев принято каждое утро благодарить Бога за то, что не сотворил тебя женщиной, – притворно важно объяснил Леничка. – А во-вторых, будь я женщиной, я был бы влюблен в Павла. Вот я каждое утро и благодарю Бога за то, что я не влюблен в Павла Певцова.

Вот такой получился антагонизм, а невинный как младенец доктор Павел Певцов, казалось, и не подозревал, что является причиной всех этих шекспировских страстей...

Но что же Павел? Неужели он действительно был такой дурачок и не понял, что из-за него рушатся отношения между сестрами?.. Или же он вовсе не был милым и достойным, а был таким бессовестным ловеласом, что позволял любить себя обеим? Или...

Ничего подобного – доктор Певцов не был ловеласом, не был дурачком, и ничего от него не укрылось. Просто он уже выбрал и даже с выбранной им сестрой спал. И сегодня он подумал: пора бы уже объясниться, а то получается нехорошо.

Ему было необыкновенно славно в этой семье, – семья была открытая, любопытная к людям, совсем не такая, как у его родителей – замкнутый душноватый мирок, в котором никогда не бывало чужих. Больше всех в этой семье его привлекали Леничка и Илья Маркович, с его образованностью, умом и нестерпимым, льющимся из глаз одиночеством. В этих двоих чувствовалась постоянная жизнь духа, а все остальные были просто милые, обычные. Но так удивительно приятно все это – широкий мир, открытый дом, девочки читали, играли, пели. Единственная, кто казался ему чужим, – это Лиля, она даже внешне ему не нравилась, слишком тонкая, слишком прямо держалась, слишком подчеркнуто воспитанная и, главное, вся чужая. А вот девочки Левинсон были земные, теплые, – и обе влюблены, и обе ему нравились. Как человек душевно здоровый, он понимал, что нельзя же просто стоять и смотреть, как тебя любят, нужно ответить, выбрать...

Ася была нежная, кудрявая, большеглазая – загляденье. Они были бы отличной парой, он северного типа, она южного, оба крупные, красивые. Какие у них будут чудесные дети, думал Павел, представляя себе мальчика и девочку: мальчика светловолосого, а девочку в темных кудряшках. По всему получалось – Ася.

Но все решилось помимо него. Можно, конечно, было бы сказать, что Дина сама пожелала, но это было бы непорядочно, не по-мужски... Однажды он пришел днем, застал дома только Дину, но, вместо того чтобы провести его в гостиную, она провела его в свою комнату, и... он же мужчина, не сопротивляться же ему, если девушка так явно дает понять, что он ей мил. Павел не думал, что Дина хитрит, хочет таким образом закрепить его за собой, – Дина такая искренняя, она не способна на расчет, Дина просто его любит.

В любви Дина оказалась и такой же, как он ожидал, – приятной телом, с большой мягкой грудью и крепкими ножками, и совсем другой – нежданно-негаданно страстной, с ласковыми словами и сдавленными криками. У Павла был весьма ограниченный любовный опыт, во всяком случае, никто еще никогда так горячо не говорил ему, какой он удивительный мужчина и как замечательно он умеет любить.

Павел недолго размышлял – не будет ли нехорошо бывать в семье и спать с дочерью, и решил – нет, НЕ НЕХОРОШО. Дина сама этого захотела, и теперь не старые времена... Связь их продолжалась нерегулярно, от случая к случаю – и он, и Дина жили с родителями. Изредка все счастливо совпадало – приятель готов предоставить комнату, Дина свободна от школы, он свободен от пациентов, – но не часто. А иногда при наличии всех совпадений Павел предпочитал просто прийти в гости на Надеждинскую, в общем, любовные отношения с Диной были приятны, но не поглотили его целиком.

Но потом как-то потихоньку вышло, что Дина стала занимать в его мыслях совсем особое место, и началось это с обиды за нее. Семья была к Дине несправедлива... Они, семья, видели Дину совершенно иначе, неправильно! Считали, что Дина рождена, чтобы стать старой девой, помешанной на работе. Но это было не так – Дина, такая внутренне сильная, благородная, прямая, была рождена для того, чтобы стать чьей-то опорой, женой.

Динина полная открытость, отсутствие каких-либо «поэтических странностей», ее НОРМАЛЬНОСТЬ – все это было хорошо, и правильно, и НОРМАЛЬНО. С ней ему не грозят никакие темные углы, никакие капризы и неожиданности, любовный жест с Диной тут же превращается в дружеский жест, и это означает, что Дина – надежная. С Диной ему будет хорошо ПРАВИЛЬНО СТРОИТЬ ЖИЗНЬ.

Он всегда хотел связать свою жизнь с умной энергичной женщиной, с которой у него будет общее дело или почти общее дело. Но жена-учительница даже лучше, чем жениться на враче, это могло бы повлечь за собой столкновение профессиональных интересов. А жена-учительница – это то, что нужно.

Сегодняшняя некрасивая сцена показала, что медлить не удастся: девочки ссорятся – Ася нападает, Дина защищается... Теперь он будет напоминать Дине, чтобы надела юбку, подумал Павел и улыбнулся растроганно. То, над чем смеялась семья, – Динина непосредственность, рассеянность, неловкость, – казалось ему особенно мило. Они скоро поженятся – завтра же он скажет ее родителям.

...Дина, милая Дина.

* * *

Павлу Певцову не удалось сделать Дине предложение стать его женой. Когда вечером следующего дня он пришел на Надеждинскую, ему пришлось выступать не в роли счастливого жениха, а в роли врача.

Фаина уже несколько часов неподвижно сидела за своим ломберным столиком в гостиной с письмом в руке, молчала, смотрела в одну точку, на просьбу выпить лекарство не реагировала, письмо из руки не выпускала.

– Папа, – сказала Фаина, увидев Павла, – папочка...

– Мама сошла с ума? – прошептала Ася.

– Мама сошла с ума, – рыдала Дина.

– Ну что вы, Диночка, это просто шоковое состояние, – ласково ответил Павел, и Ася, несмотря на беспокойство за мать, тут же ревниво вскинулась: почему он жалеет Дину, а не ее?

Павел с Мироном Давидовичем приподняли Фаину, сдвинули с места, – и так-то тяжелая, она не держалась на ногах, мгновенно обвисла, как мешок, и они поспешно усадили ее на прежнее место. Павлу удалось разжать ее пальцы, вынуть письмо.

– Я знала, – тяжело сказала она.

Телеграф не работал, письма доходили с опозданием, и все это время Фаина волновалась за отца и брата, и успокоилась немного, лишь получив известие о том, что Илья Маркович Белоцерковкий, больше месяца добиравшийся до Белой Церкви, благополучно приехал домой, к отцу. Успел застать отца живым, успел попросить прощения и был если не прощен, то хотя бы принят. Но отец был такой старый, что Фаина, понимая, что он вот-вот умрет, все замирала от ужаса и все раскладывала пасьянс на плохое и хорошее известия... Пасьянсы не складывались, и она каждую минуту ожидала плохих известий, но ждать – это, как известно, одно, а знать – совсем другое.

– Фаина Марковна, это большое горе, но ведь ваш отец был уже очень старый, – успокаивающим докторским голосом сказал Павел.

– Но ведь Элиша был еще совсем молодой! – неожиданно сильно выкрикнула Фаина.

* * *

О том, что же в действительности произошло с Ильей Марковичем Белоцерковским, ни сестра его Фаина, ни сын Леонид так и не узнали. В письме уцелевшей соседки из Белой Церкви не было подробностей, а только краткое сообщение о том, что в доме старого Маркуса живых никого не осталось, и сама лично соседка мертвого Элишу видела, – «и зачем Элиша вернулся, как будто чтобы умереть вместе с нами», – так что все сведения ее самые точные.

«...Пропаганда Петлюры представляет нас всех коммунистами, а какие же коммунисты старый Маркус и сын его Элиша, и все мы... У нас один атаман вещал: «Бейте их всех, они большевики», а я сама даже не знаю, коммунисты и большевики – это в точности одно и то же или есть между ними разница...

Нас спас Пташников, хозяин магазина портновского приклада, в его доме кроме нас были и другие жильцы-евреи, а он на ворота повесил иконы и сам дежурил у ворот с иконами, как будто в доме живут одни православные. А ведь его могли убить. Если адрес ваш правильный и Фаина читает мое письмо, то помнишь ли ты, дорогая Фаина, как мы девочками у его отца покупали нитки и пуговицы, а он нам отсыпал в коробочку разноцветные блестки, такие яркие кружочки с дырочкой посередине, ты, Фаина, хранила их в деревянной копилке, а я свои потеряла и ты мне половину отдала?.. Вот я выжила, но радоваться стыдно, когда других людей убили» – писала соседка.