Корабль Древних - Пол Макоули

— Господин Нарьян… он тоже фантом?

— Он был архивариусом города Сенша. Насколько мне известно, он все еще жив. Это было очень давно, но его народ живет долго, намного дольше большинства долгоживущих рас Слияния. Он, конечно, преобразил свой разум и теперь разделяет мои идеи.

— Но Сенш находится там, где война…

Кариатида улыбнулась, разрывая лишайники, которыми поросли ее каменные щеки.

— Я даю им свободу, Йама. Освобождаю от бессмысленной теократии. Дарю им возможность быть собой.

— Хранители нам всем дадут эту возможность.

— Разумеется, но они обещают совершить это в момент гибели Вселенной. Легко давать такие обещания, ведь никто не призовет к ответу, если попытка не удастся: живых уже не останется. Хранители все обещают и ничего не дают, а я обещаю только свободу и уже дала ее жителям города Сенша. Что в этом плохого? А теперь внимание! Я научу тебя, как это делается. Когда я жила в мире, мне приходилось взывать к оракулам о помощи, чтобы преобразить людей Сенша. Теперь я живу внутри пространства оракулов, и все стало проще.

— Нет. Я не буду служить!

Но в своем сне Йама уже плыл под водой, ниже ряби на глади Великой Реки, как частенько плавал в детстве, деля невинные шалости с детворой амнанов. Эти детеныши любили нырять с дальнего конца нового причала и уплывать в заросли ламинарии, где длинные пряди мягко стелились под самой поверхностью. По сравнению с Йамой они были куда более ловкими: быстрее плавали и глубже ныряли, охотясь за аболонами и устрицами, которые целыми колониями гнездились у самых корней бурых водорослей на вязком речном дне. Если Йаме удавалось несильно отстать, он был счастлив, но иногда и он устремлялся вниз, прочь от зеленоватого света, к призрачным теням далекого дна, туда, где шныряли гибкие силуэты других детей. Но добраться до них он не мог: легкие обжигало болью, столб воды нестерпимо давил на грудь, и приходилось возвращаться. Изо всех сил он рвался к поверхности, потом долго отплевывался и кашлял, греясь в теплых лучах солнца. Прохладные бездны реки оставались для него навсегда недосягаемы. Но сейчас, уносясь в ярком потоке, так напоминавшем игру воды и света, он вдруг осознал, что его детское желание наконец осуществилось. Кариатида плыла рядом, и он спросил, почему она не тонет, ведь камень не может плыть.

— Смотри, — сказала она, и он увидел мозг младенца, увидел составляющие его узлы, понял, как их следует изменить, сделав сильнее здесь и вот здесь, чтобы туда могли внедриться крохотные машины, более мелкие, чем невидимые глазу одноклеточные водоросли, которыми кормятся даже самые крупные рыбы и которые населяют каждую каплю воды. Точно так же и тучи машин, незримо витая в воздухе, с каждым вдохом проникнут в тело и начнут терпеливо трудиться, создавая и взращивая первородную искру самосознания.

Кариатида стала таять внизу, медленно растворяясь в потоках света.

— Самоорганизующаяся усложняемость, — бормотала она. — Только семечко бросить…

Теперь Йама понял, а может, вспомнил, что все это сон, как вспомнил, и какова природа явившегося ему создания, но тем не менее он чувствовал, что какая-то доля его существа рвется ей в след, как умирающий с голоду человек будет рваться к еде, любой еде, пусть даже самой несвежей. В приступе отчаянной жажды он бросился туда, где она исчезла, и с криком проснулся, обнаружив склонившуюся над ним Тамору. Он лежал на обломках наоса, перед черным диском оракула. Мелькнул ли в нем тающий свет или просто почудилось? Или это скользнул луч зари, заглянувший в квадратный проем входа?

Тамора смотрела с напряженной тревогой. Йама протянул к ней руку, но она резко ее оттолкнула. Он спросил, что случилось, вместо ответа Тамора указала на вход в маленький храм. Там плотным кольцом стояли люди, окружив что-то, лежащее на земле. Йама почувствовал острый укол вины. Он забыл о ребенке! Заснул! Дитя могло погибнуть! Его могли утащить дикие звери!

Йама бросился наружу, каждая мышца его тела отозвалась ноющей болью. Воздух уже прогрелся, свет заливал склоны Дворца и наполнял небо таким сиянием, что после тенистого полумрака внутри храма Йаме пришлось прищурить глаза. Его встретили громким воплем, и Йама метнулся назад, но тут осознал, что люди ему улыбаются. В центре толпы стоял Луп, он склонился к маленькой девочке, которая что-то ему шептала. Другая малышка взяла Йаму за руку и повела к корзинке с цветами.

Там было так много света, что сначала Йама не понял, почему дитя сводит глаза к переносице и лупит по воздуху своими пухлыми ручками. Потом он увидел.

Над головой ребенка, сверкая бешеным белым огнем, висела корона из светлячков.

14. ПРОЦЕССИЯ

— Они скоро улетят, — прошептал Пандарасу Йама. — Наверное, это я их привлек, но как только я уйду, они улетят. Надо успеть объяснить Лупу и его людям, что все обстоит не так, как они рассчитывают.

— Господин, ты слишком скромен! Ты мог бы жить здесь как Иерарх, а вместо этого идешь на войну!

Продуктовая тележка, на которой они ехали, качнулась, попав в выбоину на дороге. Пандарас подпрыгнул и снова выпрямился рядом с высоким сиденьем, на котором восседал Йама. Юноша был просто пьян. Пьян от шума, музыки, радостных криков процессии, от доброй порции сладкого желтого вина. Его голову венчал зеленый венок из плюща с длинными граммофончиками белых цветов. Впереди на рубахе у него расплывалось большое винное пятно.

— Они его убьют, — мрачно сказала Тамора. — Не эти идиоты, а те, у кого власть. Он им опасен.

Она стояла за спиной у Йамы, сжимая эфес сабли и постоянно вертя головой справа налево. Когда кто-нибудь запускал хлопушку, она вздрагивала и напрягалась. Люди бежали рядом с тележкой, рядом с сопровождающей их колонной зеркального племени, толпились на террасах вдоль дороги, кричали, махали пальмовыми листьями, яркими флагами, бросали цветы, предлагали им фрукты. В одной группе запустили в воздух огромного змея, раскрашенного страшными звериными мордами. С визгом носились шутихи, рассекая сверкающий утренний воздух.

Луп помещался у ног Йамы в парчовом одеянии, расшитом фальшивыми жемчугами и блестками. На руках он держал малыша с целой короной сияющих светлячков.

— Мы никого не хотим обидеть, — говорил он. — Мы просто устремляемся от своего древнего очага ввысь, искать свое место под солнцем.

— Лучше бы вам остаться здесь, — заявляла в ответ Тамора. Временами ей приходилось кричать, чтобы перекрыть радостный гул толпы. — Такие простаки, как вы, легкая добыча любого бандита, налетчика и проходимца в городе.

— Когда я был молод, — отвечал Луп, — то играл в наперстки и неплохо наживался на твоих соплеменниках во время Водяного Рынка, а еще раньше исполнял роль обезьяны в номере фокусника со змеей и веревкой, работал в театре марионеток. Простаки всегда считают, что могут нас обмануть, но они забывают: игра-то идет по нашим правилам. Однако не будем ссориться, молодая воительница, ведь мы теперь идем одной дорогой. Смотри, как радуются люди, видя процессию твоего господина!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});