Параметры риска - Леонид Репин

Так и сделали. Скоро пламя ожило, и никакой ливень ему уже не был страшен.

Дождь нарастал. Я подумал, что, если и завтра он; не утихнет, придется весь день просидеть под укрытием. Бессмысленно вылезать в такую погоду на улицу.

Укладываясь спать под частую трескучую дробь дождя, заглушавшую все остальные лесные звуки, Толя сказал очень вежливо:

— Леша, включи, пожалуйста, свет, а то совсем темно стало.

Алексей молчал, продолжая укладываться. Тогда Коваленко уточнил просьбу:

— Люстру, пожалуйста.

— Да он выключатель найти не может! — ответил я за Лешу.

— Не в этом дело, — печально сказал Алексей, — пробки перегорели.

И пришлось нам ложиться спать в кромешной тьме, изредка нарушаемой слабыми проблесками от огненных языков, лижущих мокрые коряги. Когда-то, очень давно, они были корнями старых деревьев…

Прибор для определения…

Столько животных мы здесь загубили! Собаку, кабана, теленка, барана, кролика, акулу… Так мы назвали живописные коряги, найденные в лесу для костра. Удивительно, до чего они напоминали этих животных. Поистине нет пределов возможностям природы, когда она берется сотворить что-то подобное тому, что в ней обитает. Баран, например, так выразительно жарился, что мне показалось: еще немного, и донесется невыносимо

Притягательный запах шашлыка… Увы…

У меня на этой стоянке есть и любимая коряга — персональное кресло. Она похожа на собаку, изогнувшуюся в характерном движении, когда та на бегу оглядывается. Сидеть на таком кресле очень удобно. Жаль с ней расставаться — як ней уже привык. Хоть с собой бери!

Как же быстро мы привыкаем к вещам, о существовании которых еще недавно не помышляли… Вот эта коряга. Что она для меня? А теперь привычная вещь, собственность. Как те ложки, которые мы только что сделали. И вот уже подлый, хваткий инстинкт нашептывает: "Возьми! Она твоя! Она тебе пригодится! Тебе будет с ней удобнее!"

Удобнее, может, и будет, да только я ее не возьму. А вообще-то ведь именно так — постепенно и незаметно для себя самого — человек становится рабом вещей. Привыкает к ним и уже не представляет своей жизни без них. А ведь если вдуматься, то окажется, что рядом с нами крайне немного вещей, без которых мы действительно не могли бы обходиться.

Что нам нужно? Крыша над головой, простая, удобная постель, предметы первой необходимости в домашнем обиходе. А чем мы окружили себя? И не упомнишь всего! Многие вещи, приобретенные не то по горячности, не то по безрассудности, лежат дома бесцельно, забытые в разных укромных местах, и, только случайно натыкаясь на них, мы вспоминаем: "Ах, черт возьми! И как я мог забыть о ней? Какая хорошая штука!" А раз забыл — значит, она не нужна.

Мы отказывались от всего этого. Конечно, легко, даже приятно, отказаться на время, зная, что потом вернешься к привычным вещам — своим сомнительным сокровищам.

Но нам очень хорошо в эти дни. Почти все необходимое у нас есть. Понадобилась крыша — мы ее сделали. Понадобилась максимально удобная в таких условиях постель — она у нас есть. Понадобились столовые приборы — мы и их сделали. А в других вещах пока потребности никакой не испытывали.

И все-таки думаю: нет, не умеем мы — во всяком случае, подавляющее большинство из нас — отказаться в повседневной жизни от ненужных вещей. Жажда накопительства — вот что еще приобрел человек в процессе развития цивилизации. Приобрел в этой погоне вместе с инфарктом, инсультом, раком и разнообразным ассортиментом нервных болезней. А жил бы человек спокойнее, разумнее, скромнее — ничего бы этого не было. Во всяком случае, в массовом масштабе.

Эта ночь показалась теплее. Пламя костра благодаря нашим усилиям все время оставалось высоким и хорошо согревало ступни, до нестерпимого жара разогревая подошвы на обуви. А выше колен все тело мерзло.

Рано утром, когда еще и шести не было, Леша поднялся, с полузакрытыми глазами вылез наружу, убедился, что дождь перестал, принес корзину с десятком грибов, оставшихся после вчерашнего дня, и мы принялись чистить их. И еще на завтрак есть остатки малины… Случилась странность какая-то: она нам опротивела тоже. Видимо, за последние три дня мы переели ее. Но зато появилось новое блюдо: чай из смородиновых листьев.

На этот куст мы наткнулись случайно во время последнего перехода. Ягод на нем не нашли, а листьев набрали, решив приготовить отвар. Чай получился чудесный — цвет, вкус, аромат — ничуть не хуже, чем у настоящего!

Пока мы с Лешей занимались грибами, Толя взялся за изготовление давно обещанного прибора. Спрашиваю его: "А что это все-таки будет?" Отвечает: "Он будет указывать части света". Спрашиваю: "Значит, компас?" Отвечает: "Нет. Он называется "Прибор для точного ориентирования на местности в трудных условиях".

Спрашиваю: "Трудные условия — это то, что мы все Время ходим голодные?" На этот раз я получил в ответ лишь презрительный взгляд. Можно безнаказанно обидеть изобретателя, но безнаказанно обидеть его создание вам никогда не удастся. "Дай-ка лучше булавку", — угрюмо попросил он.

Толя трудился в одиночестве не слишком-то долго, а потом торжествующим голосом разрешил подойти. Приблизившись, я сразу увидел самое последнее слово науки и техники, если только в ту же секунду неведомый изобретатель где-нибудь в дебрях Африки или Южной Америки уже не завершил работу над своим изобретением.

В крышке от котелка в воде, набранной из родника, плавала моя булавка с распрямленными концами. Разумеется, моя булавка ничем не отличалась от всех остальных и не обладала какой-то особой плавучестью. И, видимо, Толя подумал об этом, потому что насадил ее на два маленьких кусочка коры.

Стараясь не задеть самолюбия моего Кулибина, я бодро отреагировал, втайне сожалея о потере булавки:

— Очень интересно получилось! Потом не удержался и спросил:

— И это что, все?

— Да посмотри, как работает! — Толя подтолкнул сооружение пальцем, и оно, естественно, поплыло в одну сторону, потом медленнее в другую. И наконец, замерло.

— Дай я потолкаю немножко, — робко попросил я, смутно ожидая неожиданных результатов и готовый, как экспериментатор, на все.

— Да ты посмотри, как точно указывает!

Я вгляделся. Действительно, головка булавки с непостижимой точностью указывала на Алексея, которому именно сейчас впервые за все истекшие дни вздумалось расчесывать бороду. Увидев и сопоставив все это, я подивился наблюдательности и проницательности прибора.

— Вот-тут север, — уверенно сказал Коваленко и ткнул пальцем в небо.