Джон Голсуорси - Кэтрин Дюпре

Еще более внушительным является письмо, написанное им в июле сэру Ивлину Дагглсу Брайзу из комиссии по тюрьмам: «...Во вторник я был в тюрьме X, а вчера в тюрьме V. Виделся с тюремным начальством, беседовал с заключенными...

В тюрьме X мне предложили, чтобы я остался там на несколько дней и поговорил с каждым заключенным. Я бы хотел, если Вы разрешите, провести в этой тюрьме несколько дней, поговорить со всеми заключенными о том, как воздействует на них одиночное заключение, и сделать запись этих бесед. Думаю, они будут со мной откровенны».

Разрешение было получено, и отчет Голсуорси об этих встречах можно прочесть в обращении «Минута в камере-одиночке. Адресовано министру внутренних дел и членам комиссии по тюрьмам. Сентябрь 1909 года». «Я побывал в камерах этих заключенных и беседовал с каждым из них от десяти до пятнадцати минут... Целью данных бесед было выйти за рамки формального допроса и попытаться разобраться в настоящих чувствах этих людей...» Далее следует запись бесед и вывод о том, как действует одиночное заключение на разные типы человеческих характеров. Все это должно было произвести ужасное впечатление на человека, столь отзывчивого к чужим бедам, как Голсуорси: ««Я никак не могу прийти в себя – я постоянно думаю об этом». (Человек, говоривший это, все время плакал...) «Это не жизнь. Я лучше умру, чем останусь здесь». (Этот человек все время дрожал и готов был расплакаться.)» Но не следует забывать, что Голсуорси обладал отвагой и упорством, которые давали ему силы встать лицом к лицу с трагедиями, вызывающими его сострадание. Чтобы увидеть все собственными глазами, он посещал тюрьмы, бойни, трущобы. Он хотел все увидеть и узнать сам.

Благодаря высокому положению его друга К. Ф. Мастер-мена он получил возможность изложить свои выводы лично министру внутренних дел Герберту Гладстону, который большую часть своей жизни посвятил реформе юридических законов. Очевидно, к моменту встречи Гладстон уже ознакомился с отчетом Голсуорси о посещении камер-одиночек, так как он был уполномочен заявить Голсуорси, что правительство согласно сократить срок одиночного заключения до трех месяцев для всех видов заключенных[68]. «Это важный шаг в нужном направлении, – писал Голсуорси Гарнету, – но я надеюсь, что в недалеком будущем с этим покончат совсем».

Кульминацией борьбы Голсуорси за тюремную реформу явилась пьеса «Правосудие» – его последний призыв к гуманному отношению к заключенным. Было бы нарушением хронологии обсуждать пьесу в этом разделе книги; но, с другой стороны, она имеет непосредственное отношение к его борьбе за социальные реформы и возникла на основе тех впечатлений, которые Голсуорси получил во время бесед с заключенными и изучения условий их жизни.

Работу над пьесой Голсуорси начал летом 1909 года; в июле он посетил тюрьмы в Льюисе и Челмсфорде, а в сентябре провел беседы с узниками в Льюисе. Пока все эти беседы, атмосфера мертвой тишины, в которой находились заключенные, были живы в его памяти, он взялся за перо и приступил к созданию образа несчастного Фолдера, «героя» пьесы «Правосудие». Камера, в которой содержится Фолдер, уже была описана Голсуорси в очерке «Дом безмолвия» – та же «маленькая, выбеленная камера»; у заключенных то же жалкое имущество – «щетка с черной щетиной» и «жалкая кучка книг религиозного содержания». Записи, сделанные Голсуорси после посещений тюрьмы в Льюисе, нашли отражение в разговорах, которые ведет Фолдер. «Я очень нервничал из-за всего этого...» «Я продолжаю ходить туда и записывать увиденное. Люди здесь все как помешанные». «Правосудие» – пьеса «документальная», это драматургический отчет о том, что видел Голсуорси во время посещения тюрем. Задача, которую он перед собой поставил, заставляла его страдать: «С начала и до самого конца все это причиняло мне боль. Я потерял покой. Я написал обо всем, веря, что то, что я увидел, почувствовал, передумал, должно стать известно другим и что я не буду верен себе и своему искусству, стану трусом, если не выполню своего задания до конца».

Главная тема и идея «Правосудия» заключается в том, что человек, совершивший даже далеко не самое тяжкое преступление (Фолдер подделывал суммы на чеках), как личность может быть полностью уничтожен «машиной правосудия».

«Правосудие – машина, которая после первого, начального толчка катится сама собой. Нужно ли, чтобы этот юноша был размолот машиной Правосудия за проступок, который в худшем случае был следствием его слабости? Должен ли он стать одним из тех несчастных, которые заполняют темный, зловещий трюм корабля, называемого тюрьмой?»

Такой аргумент в защиту Фолдера выдвигает его адвокат, но «правосудие» свершилось, оно, как и было предсказано, толкает виновного к гибели.

«Правосудие» – необычная, исключительная пьеса в творчестве Голсуорси. Это крик души, в котором выразилась боль, испытанная писателем при виде этих людей в их клетках, сходящих с ума от тишины, – боль, которую он хотел донести до публики. Редкую пьесу принимали столь восторженно, как эту: публика долго не покидала зал после окончания спектакля, «вызывая автора, выкрикивая его имя, распевая это имя, угрожая остаться до утра, если он не выйдет». Несмотря на усилия администрации театра, которая погасила свет в зале, «галерка оставалась на своих местах, скандируя: «Хотим увидеть Голсуорси», «Мы хотим его видеть», «Мы не уйдем домой, пока не увидим его!».

Борец за социальные преобразования или художник? Голсуорси настойчиво повторял, что эти два рода его деятельности нельзя сливать воедино. «Откровенно говоря, хотя публика и звонит в колокола по поводу пьесы «Правосудие» в связи с тюремной реформой, она настолько упустила из виду главную идею пьесы, что это отбивает всякое желание говорить о серьезных вещах, таких, как фундаментальная критика человеческой жизни в целом, ибо все сводится к решению одного незначительного практического вопроса... Публика (да простит ей господь бог) воспринимает пьесу лишь как трактат об одиночном заключении...»

Но, что бы ни говорил Голсуорси, пьеса не оказала бы того огромного воздействия на публику, которое она имела, не будь она в основе своей документальной. Люди вдруг поняли, что Фолдер реально существует, что есть такие, как он, которые страдают от неизбывного одиночества, и это постепенно сводит их с ума. «Я не спал почти всю ночь, размышляя о том бедном юноше в одиночке, который рисует пальцем на стенах», – писал ему Джон Мейзфилд. «Я считаю, это прекрасно, что Вы так детально изучаете отвратительные стороны нашей жизни. Дай бог, чтобы у меня была Ваша зоркость, Ваша ненависть и Ваша правда».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});