Криминалистка - Мария Ветрова

Конечно, внешне я своего удивления никак не проявила.

— Оба интересующих нас постояльца пока что сидят на месте, хотя доктор, по последним данным, навострил куда-то лыжи. Утверждает, что отпуск у него там испорчен.

— Уверена, что за ними хорошо приглядывают?

— Да. Родионов взял это лично под свою ответственность, да и Катя вот-вот возвратится в Белозуево, так что тут все в порядке… Где мой отзыв из отпуска?

— В верхнем ящике твоего стола, куда ты, судя по всему, еще не заглядывала… Вчерашним числом, между прочим…

— Уж не собираетесь ли вы вычесть вчерашний день из моей и без того хилой зарплаты? — поинтересовалась я.

Грифель сердито посопел и бросил на меня один из самых убийственных своих взглядов.

— Вечно ты найдешь приключений на задницу — ладно бы, только на свою, так еще и на мою тоже… Счастье, если Петровка эту пакость у нас заберет, признает за всей этой кучей дерьма «своего маньяка». А пока они не торопятся — считай, стопудовый «висяк» ты мне сюда приволокла! Мерси, причем большое!.. И Катьке твоей — тоже привет передай!

Я скромно опустила глаза и легонько вздохнула: когда Грифель злится, именно так и следует себя вести, дабы не довести его до состояния ярости. Помолчав секунду и оценив свой вид со стороны как очень виноватый, я распахнула глаза пошире и посмотрела на начальство умоляюще:

— Ну вот… Я хотела посоветоваться с вами, а вы…

— Что — я?! — Он все-таки взорвался. — Еще я же и виноват?! Посоветоваться она хотела… Можно подумать, у самой головы на плечах нет!

Он сердито фыркнул, поерзал на стуле и тяжко вздохнул:

— На пенсию, что ли, податься?..

— Ага… — не вынесла я. — И — к теще на дачу, кверху задницей!

Грифель выпучил на меня глаза, покраснел, как крымский помидор, и… махнул рукой, сдаваясь — что и требовалось.

— Ладно, давай, что там у тебя?..

В течение следующего часа я сливала на него всю имеющуюся информацию, периодически останавливаясь, дабы выслушать Грифелево мнение. Между прочим, на самом деле, при всех завихрениях, профессионал он хороший, с ясной головой и, конечно, огромным опытом. Так что его советы действительно имеют реальную ценность.

Дважды за время нашего общения мы пили кофе, в результате чего у меня началось сердцебиение, зато голова оставалась дееспособной. Увы, ясности самому делу ни кофе, ни Грифель не прибавили…

— В первую очередь ищи связи между этой твоей троицей, — уже спокойно сказал он в конце. — Что-то тут есть, ты права, даже с твоих слов — и то чувствуется нечто таящееся, понимаешь? Какое-то очень важное обстоятельство, может быть, и вовсе крохотная деталька, благодаря которой вся эта чертова мозаика должна сложиться… А в таком виде скинуть дело Петровке — и надеяться нечего, — снова завздыхал он о своем, а я поспешно перевела стрелку:

— У меня чувство, что я сама где-то что-то упустила, а что — никак не ухвачу…

— Уж пожалуйста, постарайся! — сухо сказал Грифель и красноречиво посмотрел на часы. — Через пару дней доложишь, что и как.

На этом аудиенция завершилась, и я направила свои стопы к дому.

И, между прочим, совершенно не удивилась, когда дверь родной квартиры открыла не Светка и даже не Катя, а любимый оперативник, явно успевший за это время передать свои полномочия Николаше.

— Привет! — буркнула я, вообще-то не слишком приветливо, обнаружив за Володиной спиной сияющую Катину мордашку. — Только не начинайте докладывать прямо с порога, терпеть этого не могу! Я голодна, как собака… А Светка где?

— Я здесь, мамусь… Я зачет сдала…

Дите тоже обозначилось на пороге прихожей, в которой сделалось окончательно тесно, причем с самым невинным видом: словно это не она утром проделала фокус с ванной!

— Может быть, вы дадите мне раздеться? — поинтересовалась я раздраженно, и моих стремительно увеличивающихся количественно домочадцев как ветром сдуло.

Ужин прошел ни шатко, ни валко — разумеется, из-за моего действительно снизившегося настроения. Но совесть меня от этого почему-то не мучила… Уж очень паршиво сделалось вдруг на душе. Как-то не складывалось ничего — ни дело, ни вообще…

«А что «вообще»-то? — задала я сама себе мысленный вопрос. И сама же ответила: — Родионов… Неужели я из-за него злюсь и нервничаю? Хотелось бы знать почему… Ну встретились, ну…»

Дальше я решила не размышлять, тем более что и ужин очень кстати исчерпался, а впереди был очередной вечерок подбивания бабок. Судя по всему, я просто устала. От всего сразу и от каждой из возникших проблем по отдельности… Ведь как хорошо жила, пока не позволила Грифелю отправить себя в отпуск! Прекрасный урок на будущее — прежде чем отступать от принципов в следующий раз, припомню, что за все приходится расплачиваться…

Вот в таком хилом настроении я и присоединилась к остальным, молчаливо поджидавшим меня в гостиной.

— Первым говорить будет Володя, — безапелляционно заявила я. — Меня интересует, куда двинулась Коломийцева после храма и на каком этапе ты передал ее Николаше.

— У нее, Светлана Петровна, — сразу сосредоточился Володя, — как выяснилось, больной ребенок есть… сын.

— Господь с тобой, Вовочка, какой еще ребенок?! — изумилась я. — В ее-то возрасте?.. И вообще, с чего ты это взял?..

— Ну… — Он внезапно смутился. — Я решил, что слово «чадо» в переводе с церковно-славянского «ребенок»… Разве нет?

Катька не выдержала и фыркнула, а я, чтобы не присоединиться к ней ненароком, нахмурилась и сухо продолжила:

— Допустим… И что из этого следует? Пояснее нельзя?

Володя окончательно смешался:

— Можно… Ну, когда вы ушли, я подобрался к Коломийцевой как можно ближе: меня-то она ведь ни разу в жизни не видела… Какое-то время Коломийцева еще стояла там, возле иконы, а потом, когда народу стало совсем немного, пошла и встала в очередь к прилавочку, где иконками торгуют, крестиками и записки разные принимают…

— «За здравие» и «За упокой»! — вмешалась Катька. — Нельзя таким безграмотным быть, а еще крещеный небось!..

— Я не безграмотный! — обиделся вдруг Володя. — И прекрасно это все знаю… Словом, Лидия Ивановна разговаривала с женщиной, принимающей записочки, а я стоял следующим и слышал все дословно. Коломийцеву женщина, видимо, хорошо знает и сама первая спросила, как ее сыночек себя чувствует, а у той — сразу же слезы в три ручья… «Решила, говорит, попробовать за него, мое болящее чадо, на сорок дней заздравную заказать… Вдруг поможет?..» И все это — сквозь слезы, даю голову на отсечение, без притворства… Ну, женщина ей в ответ закивала, одобрила, значит, замысел. И сама взяла и бумажку, и карандашик, сама и записывала за ней. «Как ты его крестила-то, как в паспорте?» «Ну, почти, — отвечает, — Александром он у меня крещенный, потому и в детстве Алексашей звала…» И продолжает реветь, та ее успокаивать кинулась, мол, все хорошо будет, поправится он, вот увидишь, ну и… Словом, на этом месте я решил уйти из очереди по-английски. Коломийцева вышла минут через пятнадцать и поехала в сторону Дмитровского шоссе, затем — к центру, но в районе Лесной улицы свернула во дворы, припарковалась у одного из домов — адрес я записал — и вошла в крайний подъезд. К счастью, где-то через полчаса я догадался брякнуть ребятам и еще через полчаса выяснилось, что этот дом и есть адрес, по которому она прописана… В однокомнатной квартире старого типа. Думаю, Николаша и по сей момент там сидит — пасет двери ее подъезда… Лично я просидел в машине часа три, пока его дождался… Все… Хотя — нет, не все! Я ребят два раза переспрашивал, но никакого «болящего чада», вообще никого, кроме самой Коломийцевой, в ее однокомнатной квартире не прописано. Вот теперь все.