Время меча - Юрий Нестеренко

— Когда мы сможем поесть в следующий раз? — осведомилась Элина.

— Подробной карты я не видел, но, полагаю, через день-два мы доберемся до какой-нибудь деревни.

— Ну, это не так много. Знаете, я, пожалуй, откажусь от своей порции.

— Дело ваше, — пожал плечами Эйрих, — мне больше достанется. Вообще-то на востоке едят змей, ящериц, жаб и кузнечиков — и правильно делают.

Окончательно добив аппетит Элины этим сообщением, он приступил к трапезе. Ежиное мясо было довольно-таки вонючим, но его это не смущало.

— Теперь ваша очередь охранять мой сон, — изрек он, закончив.

— Разбудите, как рассветет.

Элина осталась наедине с ночным лесом. Было тихо; лишь потрескивал костер, да изредка всхрапывали во сне привязанные к дереву кони (а вот Эйрих спал совершенно беззвучно — можно было подумать, что он даже и не дышит). Потом где-то вдали заухал филин; Элина вздрогнула, хотя и поняла, что это всего лишь птица. Ей подумалось, что в те времена, когда так легко было разжечь огонь, на свет его из ночного леса могло выйти что-нибудь похуже заблудившихся путников или даже вражеских солдат. О, конечно, она и ее меч дали бы достойный отпор лесной нечисти, однако даже самому доблестному воину тяжело драться с противником, многократно превосходящим численно, не знающим усталости, не чувствующим боли и весьма трудно убиваемым. Правда, в те времена существовали и методы защиты помимо меча. Вокруг костра очертили бы магический круг, а в огонь были бы брошены специальные снадобья. Впрочем, в эпоху расцвета магических империй вообще не было места для героизма. Говорят, законы чародеев охраняли даже нечисть, не позволяя ей нападать на людей, но одновременно и оберегая от их справедливого гнева. Хотя… если нечисть людей не трогала, то почему гнев справедливый? Странно, что Элина раньше не задумывалась над этим вопросом. Героические легенды и баллады, на которых она воспитывалась, не углублялись в философию, а прославляли подвиги рыцарей, убивавших всех, непохожих на них самих (да и похожих, впрочем, тоже). Баллады эпохи, когда долго сдерживавшаяся агрессивность человечества наконец-то вырвалась на свободу…

Ночь прошла спокойно. Небольшой костерок не привлек внимания не только давно вымершей и перебитой нечисти, но и вполне реальных лихих людей. Под утро снова закапал дождь, заставивший Эйриха проснуться даже без помощи Элины. Не говоря ни слова, он раскидал сапогами и затоптал остатки костра и пошел отвязывать лошадей.

Через пару часов они достигли дороги, но не стали выезжать на нее, а двинулись параллельным курсом. Через какое-то время Эйрих заприметил едва различимую тропку, ответвлявшуюся от дороги, и они свернули на нее. На закате, когда Элина уже активно жалела о своем отказе от ежатины накануне, эта тропка привела их в деревню.

Деревня была невелика, в пару десятков дворов. Приземистые дома, придавленные тяжелыми бревенчатыми крышами, глубоко вросли в землю. Дома были большие, срубленные на века; во многих жило по несколько семей. Возле домов имелись огороды, однако полей здесь не было: пропитание жителям доставлял не столько традиционный крестьянский труд, сколько охота и сбор дикого меда в лесу. Спать здесь ложились рано, не считая нужным придумывать себе занятия в темное время суток и затворяя ставни с последними лучами солнца; Эйриху пришлось долго стучаться в крайнюю избу, прежде чем им отворили.

Хозяин, разбойничьего вида детина, заросший до глаз рыжей бородой, долгое время оглядывал пришельцев подозрительно, молча выслушивая просьбы Эйриха о ночлеге и еде для них и лошадей, и наконец нехотя кивнул и кликнул жену. Вышла хозяйка, беременная баба с круглым, похожим на непропеченый блин лицом, а за ней, топоча босыми пятками, выбежало из горницы с десяток разновозрастных ребятишек; отец, однако, властным окриком отослал их назад и велел спать. Похоже, только этих детей и интересовали гости издалека; хозяин с хозяйкой хотя и выслушали рассказ о падении Чекнева, но остались к нему равнодушны. Даже само название «Чекнев» было им едва знакомо, а «Тарсунь» и «Крислав» звучали вовсе как легендарные имена заморских стран; за всю свою жизнь эти люди не покидали своей деревни — не считая походов главы семьи в лес за добычей — и не собирались делать этого впредь; весь остальной мир для них словно не существовал. Элина испытала настоящий ужас при мысли о таком образе жизни.

Не все, впрочем, в деревне жили столь замкнуто; некоторые ездили торговать в город (не в Чекнев, в другой, поближе и поменьше), выполняя при этом роль торговых представителей всего селения. Благодаря этому обстоятельству хозяин и согласился принять в качестве платы деньги; обычно в деревне прибегали лишь к натуральному обмену. Была и другая форма связи с внешним миром — некоторые жители брали себе жен из соседних деревень или выдавали туда дочерей, но это случалось редко, большинство браков заключалось внутри деревни, так что больше половины ее обитателей уже состояли между собой в родстве.

Заканчивать ужин пришлось почти в полной темноте; хозяева не удосужились зажечь для гостей лучину. Спать пришлось на широких лавках, которые хозяйка накрыла старыми истершимися шкурами каких-то зверей. Легли не раздеваясь, сняв только сапоги; а Эйрих еще и не стал отстегивать меч.

Утром после завтрака Эйрих попытался распросить о дальнейшей дороге на восток — и, к удивлению Элины, получил довольно подробный ответ от хозяйки, у которой была подруга родом из соседнего селения. Путники набрали себе еды в дорогу, и затем Эйрих полез в кошель за деньгами. Ни о какой меди хозяин слышать не хотел, и Эйрих протянул ему ральдовскую серебряную полукрону, полагая, что это весьма щедрая плата. Лесовик посмотрел на монету презрительно, и крикнул: «Жена! Принеси гривну! « Хозяйка вышла в другую комнату и вернулась с толстым серебряным незамкнутым обручем, украшенным затейливыми узорами. Весу в нем было не менее трех фунтов. На Западе за такую вещь — учитывая не только вес драгоценного металла, но и искусную работу — можно было бы купить целую деревню, и получше, чем эта. Но еще больше, чем богатству этого лесовика, Элина поразилась его беспечности — он демонстрировал свое достояние двум вооруженным незнакомцам, в то время как его собственные дубина и копье стояли у стены в отдалении. Это не очень вязалось со словами Эйриха, что луситы готовы прирезать за пару сапог — будь они таковы, логично было бы им и от других ожидать подобного. Или луситу так хотелось утереть нос пришельцам, что он забыл об осторожности? Элина метнула настороженный взгляд на Эйриха и поняла, что он подумал о том же самом. Ей даже показалось, что рука ее спутника чуть сдвинулась в сторону меча. Но под взглядом Элины тот, должно быть, вспомнил свое согласие честно платить, а не брать силой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});