Незнакомка. Снег на вершинах любви - Барбара Картленд

— Я знаю все это! — горячо воскликнула Вирджиния. — Именно об этом написано на каждой странице их семейных хроник. Об этом же говорят выражения лиц всех Риллов на портретах, которыми увешаны стены картинной галереи и парадных гостиных. Наверное, вы правы! И для Себастьяна семья значит действительно больше всего на свете. В таком случае, когда он явится сюда в поисках своей жены, скажите ему, что я умерла! Ибо сердце мое уже мертво.

— Как ты можешь требовать от меня, чтобы я сказала такую заведомую ложь?

— Потому что это совсем не ложь! Я умру без него, тетя! Я не хочу жить без него! Это вы, тетя, воскресили меня, спасли от смерти, и вот теперь я молю вас об одном: не мешайте мне умереть!

Потянулись дни, наполненные страданиями и тоской. Тетя Элла Мей видела, как глубоко переживает Вирджиния свою драму. Она совсем перестала есть, часто по ночам тетя просыпалась оттого, что девушка бродила по комнатам словно тень, или рано-рано утром, еще до восхода солнца, выходила на веранду, садилась в кресло-качалку и устремляла свой взгляд в пространство, далеко, за околицу, за поля и долы, к самому горизонту, где узенькой полоской синел лес.

Наверное, мысленно она искала защиту в прохладной тени его вековых елей и сосен. А может, они напоминали девушке английские леса в окрестностях Рилла, которые так полюбились ей.

Наблюдая за племянницей, за тем, как она гуляет по саду, как неслышно ступает по дому, тетя Элла Мей с грустью отмечала, что Вирджиния тает на глазах. Еще немного, и она превратится в скелет, который лежал у нее в доме, когда девушка и не умирала, и не жила, а пребывала в своем непонятном и недоступном для других мире.

— Будь он неладен, этот человек! — снова и снова повторяла тетя Элла Мей, тяжело вздыхала и шла на кухню или отвлекалась другими домашними хлопотами.

Вот и теперь, понаблюдав еще немного за Вирджинией, склонившейся над каким-то цветком, женщина возвратилась к своему тесту.

Но не успела она возобновить изготовление печенья, как услышала, что к дому кто-то подъехал. Она выглянула в окно и увидела карету в упряжке из двух лошадей, основательно покрытых пылью.

Женщина торопливо вытерла руки о фартук, привычным жестом поправила волосы и, недовольно поджав губы, отправилась открывать дверь. Открыла и увидела выходящего из кареты герцога.

Некоторое время он смотрел на нее в явной нерешительности, словно затрудняясь сказать точно, эта ли женщина нужна ему сейчас. Но наконец он узнал, улыбнулся и протянул руку для приветствия.

— Не виделись с вами целую вечность!

— Здравствуйте! — довольно сухо ответила тетя Элла Мей. — Пожалуйста, проходите в дом.

Он пошел за ней следом через прохладный холл в уютную гостиную с деревянными балками на потолке, большим открытым камином. В зимние холода так приятно посидеть перед ним, наблюдая, как ярко горят поленья, создавая тепло и атмосферу совершенно непохожего на городской дом семейного очага. Вокруг стояло несколько огромных кресел и таких же громоздких и старомодных диванов.

— Пожалуйста, садитесь! — пригласила тетя Элла Мей герцога. — Не хотите ли чаю с дороги?

— Нет, благодарю вас! Ничего не надо! — поспешно ответил герцог. — Мне нужно поговорить с вами. И безотлагательно.

Он говорил отрывисто, нетерпеливо, как человек, у которого нет в запасе и минуты свободного времени. Тетя Элла Мей уселась в кресло напротив и принялась незаметно разглядывать своего собеседника. Герцог был просто неотразим, хотя ей показалось, что с момента их последней встречи молодой человек сильно похудел. И вид у него был какой-то подавленный. Казалось, перед ней сидел человек, который многое пережил и много страдал, особенно в последнее время.

— Я полагаю, что вы удивлены моим появлением, — начал герцог. — Я должен был бы предупредить вас о своем визите, но так случилось, что я покинул Англию в большой спешке.

— Мы рады вам в любое время, — спокойно сказала тетя Элла Мей.

— Я был бы у вас еще раньше, но дела заставили меня задержаться в Нью-Йорке, — продолжил герцог, не обращая внимания на эти радушные слова. — Мне нужно было обязательно нанести визит в Чейз-банк. Как вам, наверное, известно, они являются… банкирами моей жены. — Чувствовалось, что последняя часть предложения далась ему с трудом.

— Да, это так, — подтвердила тетя Элла Мей.

— Я хотел лично переговорить с управляющим и вернуть в сейфы банка сумму в четыреста тысяч фунтов стерлингов. В вашей валюте это составит ровно два миллиона долларов.

Последовала короткая пауза.

— Но что побудило вас на такой шаг? — поинтересовалась тетя осторожно.

И впервые за все время их разговора губы герцога тронула легкая улыбка.

— Я сделал бы это значительно раньше, если бы только позволили обстоятельства. Ради того, чтобы объяснить вам свой поступок, я и приехал сюда.

— Слушаю вас! — Женщина устремила внимательный взгляд на герцога.

— Из всех людей, которые крутились вокруг меня во время моего прошлого приезда в Нью-Йорк, я не запомнил никого. А вот вас запомнил хорошо! Все произошло одновременно и сразу: этот чудовищный инцидент с моей женой, потом удар с ее матерью. Казалось, все вокруг потеряли голову. Но только не вы! Вы остались спокойной, уравновешенной, готовой прийти на помощь в любую минуту. Для меня вы были единственным человеком, с кем я тогда мог посоветоваться. Поэтому и сейчас я хочу именно вам объяснить мотивы своего поступка.

— Я с радостью выслушаю вас.

— Счастлив, что вы сказали мне это, — проговорил герцог растроганно. — Тогда, пожалуй, я начну.

Он замолчал, словно подыскивая нужные слова.

— Мой отец был прекрасным человеком во всех отношениях. Он пользовался всеобщим уважением и любовью, а для меня он с детских лет был героем. Свою мать я тоже любил. Ведь она была настоящей красавицей и мне всегда казалась сказочной принцессой. Но чем старше я становился, тем все отчетливее понимал, что она доставляла отцу бездну хлопот. И хотя он тоже очень любил ее, но часто сердился на нее.

Герцог наклонился к своей собеседнице и тихо добавил:

— Разумеется, то, что я говорю вам, — строго конфиденциально, не так ли?

— Об этом не стоит и упоминать, — согласилась тетя Элла Мей.

— Мне было лет четырнадцать или пятнадцать, — продолжил герцог, — когда я понял, что так сердило моего отца в отношениях с матерью. Это ее неуемная страсть к азартным играм. Она была картежником по натуре и не могла устоять против искушения. Мне кажется, по-настоящему счастливой она чувствовала себя лишь тогда, когда брала в руки карты. Каждый день она делала не менее двенадцати ставок, а каждую ночь усаживалась с горящими глазами за картежный столик или рулетку. Впрочем, ее устраивали все виды тотализаторов и азартных игр, которые только она могла отыскать. Позднее я узнал, уже не помню от кого, скорее всего от слуг, что мой отец неоднократно оплачивал ее долги. И всякий раз она клятвенно обещала не играть или хотя бы ограничить свой азарт мизерными ставками. И всякий раз она нарушала данное слово, начинала играть по-крупному и проигрывать огромные суммы, доводя отца до отчаяния. Два года назад мой отец серьезно заболел, и врачи сказали, что любое потрясение может оказаться для него фатальным. Тогда моя мать стала тщательно скрывать от него свои картежные похождения. Ведь она любила отца и хотела, правда по-своему, чтобы он был счастлив. Словом, она скрывала от него все свои долги до тех пор, пока это было возможно. Пока не случилось страшное.

Герцог замолчал, чтобы перевести дыхание, потом встал с кресла и стал нервно прохаживаться по комнате. И это при том, что говорил он тихо и совершенно бесстрастно. Но, глядя на него пожилая женщина понимала, чего стоит этому сдержанному человеку такая исповедь, когда наружу выплескивается все самое интимное, то, что он годами хранил в себе.

— Весной прошлого года моя мать явилась ко мне в совершеннейшем отчаянии. Она созналась, что попала в крайне затруднительное положение, что боится расстроить отца и усугубить его и без того тяжелое состояние и потому не осмеливается просить его о помощи. Она была просто убита горем, и я сказал, что согласен на все, чтобы помочь ей, и что мы справимся со всеми ее бедами вдвоем, не тревожа отца. Но когда я узнал, о какой сумме шла речь, я едва сам не лишился чувств.

Герцог взглянул на тетю Эллу Мей с горечью.

— Вы уже, наверное, догадались! Да, именно столько! Полмиллиона фунтов стерлингов! А поскольку отец мой был еще жив, то таких огромных денег у меня, конечно, не было. Даже если бы я решился распродать все, что мне принадлежало, и тогда я едва бы набрал нужную сумму. Обращаться к ростовщикам было бесполезно. Ведь в этом случае любой уважающий себя банкир потребовал бы поручительства или финансовых гарантий за подписью отца.