Реми-отступник (СИ) - Твист Оливер

Эйфория молча опустилась на стул, тот, что не так сильно скрипел, и прикусила в волнении палец. Мысли ее метались как раненые птицы, сердце билось в тревожном болезненном ритме. Она покачала головой, пробормотав:

— Нет, это просто невозможно. Он не мог так поступить. Никогда…

Потом смахнула набежавшие слезы и произнесла решительно:

— Я должна увидеть Реми.

— Нет, Эйфи! Нет, подумай, как это будет выглядеть. Что скажет твой отец, когда узнает!

— Отец! — воскликнула Эйфория, лицо ее запылало, а в глазах зажегся очень злой, нехороший огонек. — Что ж, он что-то скажет, наверное. Вот только буду ли я его теперь слушать. Все, Джой, пропусти меня.

Но Джой, заступив ей дорогу, не спешил отходить в сторону, схватил за руки и сам не свой от беспокойства, забормотал:

— Нет-нет, Эйфория! Пожалуйста, будет лучше, если я сам схожу, узнаю в чем там дело. Тебе не нужно идти, послушай меня.

Но Эйфория с упрямым, сердитым выражением лица, молча стряхнула его руки, обошла стороной и быстрыми шагами направилась к выходу, но у самой двери задержалась, подобрала грязную, порванную тетрадь с записями Реми, собрав все до единого листочки, и только после этого ушла. Джой с досадой пристукнул по столу крепко сжатым кулаком и, немного постояв в тяжелом напряженном раздумье, двинулся вслед за Эйфорией, не забыв плотно прикрыть дверь в разгромленное жилище.

…В узкое, забранное решеткой окно, лился неяркий вечерний свет, бросая на противоположную стену красноватый отблеск, с каждой минутой все больше тускневший. Реми лежал на голой, каменной скамье, закинув руки за голову и наблюдал, как гаснет день. Час назад его посетил человек из управы и сообщил, что Город больше не нуждается в его услугах и завтра на рассвете он, по распоряжению губернатора, должен покинуть пределы этих земель без права на возвращение. Ему также запретили перед уходом куда-либо заходить и с кем-либо видеться. До границы края его доставят стражи, а пока ему надлежит находиться под замком, как лицу, чья благонадежность вызывает серьезные сомнения. Посетивший его чиновник также добавил внушительно, что в случае, если после выдворения, он будет вновь замечен на территории города или в окрестностях, его объявят опасным для общества преступником, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В чем заключалась вина Реми, человек из управы не счел нужным ответить.

И теперь Реми в сотый раз перебирал в уме, что из событий последних недель могло послужить поводом для изгнания. Но вместо ответа, каждый раз перед его мысленным взором вставал образ Эйфории. С тоской и печалью он думал, что вряд ли им суждено увидеться хотя бы еще раз, что чувства их едва зародившись уже должны быть убиты разлукой. И что вспыхнувшая в нем надежда на счастье оказалась всего лишь мимолетной улыбкой судьбы, а радостные ожидания сгорев, рассыпались пеплом.

За дверью его темницы послышались чьи-то приглушенные голоса, затем в замок вставили ключ и со скрипом повернули. Реми приподнялся, гадая кому в такой поздний час он обязан визитом. Дверь медленно приоткрылась и в помещение, уже погруженное в сумерки, скользнула невысокая, закутанная в темный плащ фигура, а следом страж. Он зыркнул на Реми глазами, искривив в усмешке губы, затем негромко произнес, обращаясь к посетителю и одновременно заталкивая себе за пазуху что-то похожее на пухлый кошелек, с характерным звяканьем монет: «Пять минут, дамочка. Дольше нельзя». Потом неслышно выскользнул за дверь.

— Реми! — Эйфория, а это была она, не стала терять ни секунды и первым делом кинулась ему на шею, заключив в крепкие объятия. И половину отведенного времени они без сожаления потратили на долгий, жаркий поцелуй. Наконец, оторвавшись от ее сладко дурманивших сознание губ, он произнес озабочено:

— Эйфи, тебе не следовало приходить сюда.

— Так ты не рад меня видеть? — она вскинула на него ярко блестевшие от слез глаза.

— Нет-нет, что ты! Очень рад. Я уж и не мечтал увидеть тебя еще раз. Боюсь только, что у меня плохие новости. Не понимаю, как так вышло, но на рассвете мне предписано покинуть Город и эти земли без права на возвращение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я знаю, Реми, милый. Я что-нибудь придумаю, обязательно что-нибудь придумаю, — она снова обняла его, прижавшись к груди и порывисто вздохнула. — Он еще пожалеет об этом.

— Кто он, Эйфи? — Реми слегка отстранился и внимательно взглянул ей в глаза. — О ком ты говоришь?

— Об отце, — Эйфория вновь спрятала лицо у него на груди. — Это из-за него ты сейчас здесь, но…

— Нет, постой, — Реми вновь уклонился от объятий и взяв ее обеими руками за плечи пристально посмотрел в глаза. — Ты же рассказывала, что живешь на ферме с дедушкой, что у тебя больше нет родных. А сейчас ты утверждаешь, что твой отец виноват в том, что я здесь. Как это понимать? Почему ты раньше ничего о нем не говорила? Кто твой отец Эйфория? И почему он хочет выдворить меня из города?

— Советник Лэптон, — опустив голову, едва слышно прошептала Эйфи, стремительно покрываясь краской. — Он считает, что мы не должны быть вместе, что чужаку не место рядом с его дочерью.

— Советник Лэптон, — растерянно пробормотал Реми, отступая от девушки. — Ну, конечно. Близкий друг губернатора и мэра города, среди первых людей городской управы… Да как же ты могла, Эйфория.

Он смотрел на нее потрясенным взглядом, в котором смешались горечь внезапного понимания, боль и разочарование.

— Так значит, все это время ты лгала мне? Зачем?.. Зачем, Эйфи? Ответь мне, пожалуйста. А впрочем, нетрудно догадаться. Чтобы я взял тебя в поход за живыми камнями, чтобы исполнил твой каприз? Ты ведь не привыкла к отказам, верно? И жизнь других не имеет при этом для тебя значения, особенно таких как я, пришлых чужаков. Ведь так, Эйфория? Тебе, наверное, стало скучно в твоем благополучном мире. Ты получила, что хотела, ты довольна?

— Реми, прости меня, — Эйфория не в силах вынести этот его взгляд, опустила голову и спрятав лицо в ладонях, горестно зарыдала. Глубокий стыд и раскаянье охватили ее в один момент. Он снова отступил от нее и сказал потерянно:

— Иди домой, Эйфория. Тебе здесь не место.

Отворилась со скрежетом дверь и стражник, просунув в проем голову, пробурчал торопливо:

— Все, дамочка, вам пора! Не ровен час, кто из начальства заглянет.

Эйфи всхлипнула и умоляюще взглянула на Реми:

— Пожалуйста, прости меня. Я не могу тебя потерять. Только не это. Я так люблю тебя.

Он посмотрел на нетерпеливо переминавшегося в дверях стражника и сказал с глубоким, тяжелым вздохом:

— Да есть ли в твоих словах хоть доля правды… Если тебе нужно мое прощение, Эйфория, то не волнуйся. Я прощаю тебя. А сейчас иди домой, пожалуйста.

Но Эйфи стремительно приблизившись к нему, порывисто обняла и горячо зашептала на ухо, не обращая внимания на недовольное ворчание стражника:

— Да, Реми! Да, я врала тебе, потому что боялась. Боялась, что ты не захочешь иметь со мной дела. Но то, что я люблю тебя всем своим сердцем, всей своей душой — это самая настоящая, истинная правда. Вспомни, я была с тобой в стране мечты, а ведь это должно что-то значить. И в поход я пошла только потому, что хотела быть к тебе ближе. И мне все равно, что другие называют тебя чужаком, для меня нет никого ближе и лучше тебя. Теперь ты можешь презирать меня за обман, и за то, что я разрушила сама того не желая, твою жизнь. Но я не перестану любить тебя никогда. И я обязательно, что-нибудь придумаю, Реми, чтобы все исправить. Вот увидишь! Пожалуйста, поверь мне! Пожалуйста! А иначе, я не знаю зачем мне тогда жить.

— Ох, Эйфи! — только и смог сказать он в ответ, не в силах противиться искреннему порыву девушки. — Несносная ты девчонка.

Когда Эйфория ушла, на прощанье закрепив примирение торопливым, но очень пылким поцелуем, Реми вновь опустился на узкую, неудобную скамью. Он ничего не мог предпринять до утра, а значит следовало набраться терпения, все хорошо обдумать и найти какой-то выход из этой непростой ситуации. Так, в раздумьях он и задремал, уже глубокой ночью. Но сон его был тревожен, в него проникало далекое воронье карканье, заставлявшее его беспокойно метаться на жестком, каменном ложе. Ему опять снилась воронья цитадель, прошлое не отпускало своего пленника.