Избранный - Бернис Рубенс

смысле заменяли ему встречу. Рабби Цвек снова и снова пересказывал ей всю историю — таблетки, галлюцинации, больница и их последующие визиты. Он рассказал ей о Билли, снова и снова задавая себе и ей вопрос, за что людям такие страдания. От разговоров с Сэди ему становилось легче, потому что она не лезла к нему с советами и никого ни в чем не винила, только сочувствовала и повторяла, что Норман непременно поправится. Устав обсуждать Нормана, они говорили о семье, детстве Сары, Сэди вспоминала о матери, об отце, которого рабби Цвек знал и любил. Он тоже рассказывал ей о жизни — начинал с настоящего, которое мучило его сильнее, и постепенно с облегчением добирался до прошлого. Мало-помалу рабби Цвек набирался сил. Он стремился выздороветь лишь для того, чтобы съездить к Норману.

16

В последние недели Министр вел себя престранно. Так сказать, непрофессионально. Выдавал Норману запас на неделю вперед, а не на день, как раньше. Норман заметил, что министру здравоохранения так поступать негоже, на что Министр ответил, мол, ему проще подводить итог раз в неделю. Казалось, дело его набирает обороты. Министр намекнул, что у него масса клиентов, буквально в каждом из корпусов лечебницы, в общей сложности человек двадцать пять, торговля ширится, того и гляди, кто-нибудь захочет ее отобрать.

Норман понятия не имел, где Министр хранит запасы и откуда они берутся, а спрашивать было бы неэтично. Регулярно, дважды в неделю, к Министру приходил посетитель, каждый раз новый. Он называл их «кузенами»; Норман догадывался, что это курьеры, потому и меняются — для безопасности. Оставалось понять, где именно в лечебнице Министр держит запас. Пациентам дозволялось свободно перемещаться из корпуса в корпус, а также в столовую и мастерские. Министр мог спрятать таблетки где угодно. А новая система еженедельной выдачи поставила перед Норманом вопрос, где их хранить. Он не боялся, что поддастся искушению и уничтожит запас за один присест. Воспоминания о днях без белых были достаточно живы, чтобы его остановить. Однако ж нужно было подыскать тайник. С этой проблемой он обратился к Министру.

— Наверняка вы знаете надежные места, — сказал он. — Быть может, что-то посоветуете?

Министр подмигнул.

— Не сердитесь, дружище, — ответил он. — Это строгий секрет. Вы забыли, что я член кабинета. А вы хотите, чтобы я раскрыл вам конфиденциальную информацию.

Норман понял, что с этой стороны он помощи не дождется. Прошелся по палате, но все трещинки и закоулки отлично просматривались. Ни в железной раме кровати, ни в белье ничего не укроешь. Он подумал, не спрятать ли на себе, но в таком месте, как больница, тело более, чем всё остальное, было у всех на виду. Тогда он решил зашить мешочек с таблетками в стеганое покрывало — если, конечно, удастся найти иглу, — но все покрывала были неотличимы одно от другого, и, когда меняли белье, их запросто могли перепутать. Норман укутался в халат, оглядел себя, силясь найти решение. Халат больничный, однако он был единственной казенной вещью, которая принадлежала только ему. Норман сел на кровати, рассеянно пощупал край халата. Загиб достаточно широк, вдобавок идет по всему подолу, и в нем вполне можно спрятать месячный запас так, что тот не оттянет полу и не стеснит движений. Норман с деланой рассеянностью принялся теребить шов. Через несколько минут ему удалось расковырять дыру, куда он и спрятал три целлофановых пакетика. Засунул в самый угол полы, расправил, встал и посмотрел, не заметно ли. Пакетики не выпирали. Норман подошел к кровати Министра. Его халат валялся на покрывале. Норман ощупал загиб, но там было пусто, и он снова задался вопросом, где же Министр прячет запас.

Стояло раннее утро, но пациенты уже высыпали во двор. Норман вышел из корпуса. День выдался погожий, и всё вокруг дышало благополучием: такое подчас бывает даже в больнице. Впрочем, нередко такие дни оканчивались грозой, и порой она бушевала в палате. Тем утром Норману сразу по пробуждении показалось, будто он снова видит их, но наверняка было не понять — то ли они рассеивались на глазах, то ли их просто было мало. Однако же, несмотря на это, его тоже охватило чувство благополучия: ведь теперь у него был недельный запас, а понадобится, так будет и еще, вдобавок Норман гордился, что так ловко припрятал таблетки. Он подошел к сидящему на лужайке Министру.

Близких друзей в больнице у Министра не было. Он не играл в шахматы, лишь изредка в пинг-понг. Читал мало, дни напролет сидел и смотрел в пустоту. Пациенты не отваживались его беспокоить, а поскольку везде, где собирались три и более человека, ему чудились заседания кабинета министров, с ним никто особенно не общался. Он наизусть барабанил давние протоколы, помнившиеся ему по предыдущим заседаниям, которых никогда не было, потом спрашивал и рассказывал о повестке дня, обращался к собравшимся, задавал вопросы, выражал и получал благодарность. И всё это независимо от того, о чем говорили другие. Включившись в этот процесс, выпутаться было невозможно, поскольку, хоть сумасшествие, за исключением собственного, штука чудовищно скучная и однообразная, оно тем не менее требует к себе уважения. Нельзя взять и уйти от чужого безумия. Приходится терпеть, улыбаться и думать про себя: этим психам место в изоляторе. Так что Министр, как правило, был один, и тот, кто вздумал бы к нему присоединиться, понимал, чем ему это грозит.

Норман всё равно направился к Министру. Тот сидел в шезлонге. На нем по-прежнему была пижама, а поверх нее старенький домашний шерстяной халат в дырках от сигарет. Министр кутался в халат. Норман взглянул на край его подола, но отметил, что загиб узкий и вдобавок распорот практически по окружности. Он, как всегда, был в ботинках — больничных тапок он не признавал, — словно эти ботинки доказывали: перед вами королевский министр. Черной кожи, выше щиколоток, начищенные до блеска, с торчащими сзади петельками, за которые то и дело цеплялись края пижамных штанин. Норман взял шезлонг и уселся рядом с Министром.

— Ну как, решили свою проблему? — шепотом спросил тот.

Министр шептал лишь тогда, когда не был Министром. В роли руководителя службы здравоохранения он разговаривал громко и уверенно. В качестве же рядового гражданина, чьего настоящего имени Норман так и не узнал, шептал печально и робко.

— Да, я нашел место, — ответил Норман.

Министр не стал допытываться, где именно. Сидел и смотрел в пустоту. Норман почувствовал, что его что-то тревожит.

— Что-то случилось? — уточнил он.

— Она приезжает. Она