Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не подходи. Вспорю!
В руках у Хорьки вилы. И Остроухов оторопело отшатнулся от острия.
— Ты что — одурела?
Не настолько пьян Остроухов, чтобы лезть на вилы.
— Леонид, давай по-хорошему. Не хочу я. Понял. Не хочу. Дай мне жить, как все люди живут.
— А я что? Аль принуждаю?
И, злобно выругавшись, Остроухов круто зашагал от Хорьки. «Куда ты денешься, красотка колхозная? Отрезом тебя приворожили правленцы… Дура ты, дура, Хорька. А вернешься — ох, как будет поздненько!»
Закатился от Хорьки Остроухов к старинному дружку-приятелю Мишке Наверехину, двоюродному брату Дарьи Наверехиной. Выпили изрядно. Жарко стало. Мутило Остроухова — все выходил во двор освежаться. А разговор у него все один:
— Специалист я классный. Скажи, а?
— Пить надо поменьше, а то ведь голова не знает, что делают ноги, — советовала ему жена приятеля. — Ведь когда ты трезвый-то, и поговорить с тобою, Леонид, хочется.
— Русаков съел меня. Колхознику честному жить невозможно — каждая соломинка на учете, за каждую палочку надрывай живот.
— Палочка сейчас ни при чем. Платить стали исправно.
— Вот подождите, други, — я и Русакова поймаю. Ты думаешь, он тоже на зарплату живет? Для других учет, караульщиков завели, а себе небось вотчина — гуляй, не хочу! Посмотрим еще, поглядим! На фронте я сколько раз Степану ихнему жизнь спасал…
Остроухов остался ночевать у Наверехиных. Ночью вставал, охал, все пил из ковша холодную колодезную воду. А утром встал мрачный-мрачный. Правый глаз затек и покраснел.
Мишка, наливая по стопочке на похмелку, затронул опять больную струну.
— Да, Серега Русаков хоть бы память брательника чтил…
Но, к удивлению всех, Остроухов разговора не поддержал и даже отодвинул стопку с водкой.
— Ты что?
— Не могу. Мутит, — соврал Остроухов. Надев свой кожух, Остроухов простился с Наверехиными. Ушел. Мишка Наверехин в недоумении:
— Да что с ним стряслось?
— Перепил, наверно.
Нет, не перепил Остроухов. Все дело было в том, что под утро приснился Остроухову не то сон, не то видение какое-то. Будто Степан Русаков на выручку его звал… А кругом фашисты. «Верная смерть, если на выручку пойду…» — думал Остроухов. И пошел. В жаркий бой ринулся Остроухов. И сказал ему Степан Русаков: «На, возьми, дружище, часы. Они от самого командующего…»
Испугался Остроухов — и больше не мог уж сомкнуть глаз своих, не мог уснуть. И передумалось все, и вспомнилось все, что было на фронте.
… После ночи, проведенной у Наверехиных, Остроухов замкнулся, осунулся — ввалившиеся глаза да скулы, и Русаковых он почему-то больше не поминал.
71
Шелест поджидал, когда Клавдия выйдет на правленческое крыльцо. Вот погас свет в комнатах. Потом резко хлопнула дверь. Щелкнул замок. Клавдия — в новом модном пальто, на воротник небрежно наброшен полушалок. Она улыбается, увидела Шелеста: на лице — и удивление, и радость.
— Давно ждешь? Мог бы и зайти.
— Зачем мешать, — немного наигранно, скрывая смущение, пробасил Аркадий.
— А я уж и не работала. Ждала тебя.
— Еще успеем. Сеанс-то в девять…
Ссора в правлении из-за командировки оказалась роковой для Аркадия. Раньше он как-то не замечал Клавдию — ну, подумаешь, цаца, много таких по свету ходит!
А вот после командировки почему-то потеплел Аркадий к бухгалтеру. Не раз приходил в правление, все разговаривал с Клавдией. О том о сем. О Валерке. О командировке. Однажды пригласил в кино. Думал — не пойдет. А она возьми и согласись. По дороге, провожая Клавдию до дома, шутливо заметил:
— Как это у людей бывает? Сначала — знакомство. Затем — дружба. А потом все как по закону — женитьба.
На этот раз и храбрости не надо было набираться — само по себе вышло: значит, освоился.
— Возможно, у людей так. А я за тебя замуж не пошла бы, — сказала Клавдия, просто так, потому что хотелось съязвить.
— Это почему?
— Горяч больно.
— Горячий — это хорошо, — и Шелест засмеялся. — Будет на чем жене щи греть…
И оба рассмеялись.
Договорились встретиться. Аркадий самолично к киномеханику домой ходил, за билетами. Киномеханик догадливо проводил Шелеста до дверей.
А Шелест прямиком через огороды — да к правлению. Кое-где бабы к окнам прильнули.
— Марфа, видала, а? Аркаша-то до Клавдии!
— Да неужто? К бухгалтерше?
— Сама видела — не совру! Во те и на… Чего там, ругались, а теперь через свой огород дорожку протоптал, прямо к правлению — каждый вечер встречаются…
Собака во дворе лает — человек идет. Бабы всполошились — не иначе как к свадьбе…
Бабьи пересуды — пересудами, тропки — тропками… Вся Александровка этими любовными тропками истоптана. Да и пускай! На то и жизнь дана, чтоб любовные тропки протаптывались…
Может быть, и правда, что по той тропке, проложенной через огород Шелестом к правлению, прямой дорогой пойдет сама любовь…
72
Остроухов стоял возле сельмага.
Несколько раз заходил он в магазин и упрашивал продавщицу отпустить пол-литра в долг. Продавщица была неумолима.
Остроухов стоял возле сельмага — то ли ждал случайного дружка, то ли так стоял в ожидании нечаянной удачи. Лицо его выражало усталость и безразличие.
Постоял-постоял Остроухов возле сельмага и тихо, бездомной собакой, побрел вдоль улицы. Встретил Мишку Наверехина. Тот шел с бидоном керосина.
— Кореш, нашел бы ты мне денег!
— Где я тебе возьму? Ты, Леонид, неглупый, соображаешь — все у жинки, она и хозяйка. За каждую копейку отчет дай. — И прибавил кисло: — Разве жизнь?
И вдруг обрадовался Мишка:
— А ты сходи к бабке Мартьяновой. Как раз Егора Егорыча дома нет, ребята — на работе. Лукерья — я видел — вниз к мельнице пошла. Старуха непременно одолжит — точно знаю; в прошлый раз Тимоха Маркелов пошел — много-немного, а десятку дала…
— Пойдем вместе, — жалобно попросил Остроухов. — Егор Егорыч меня сейчас с работы погнал. Может быть, я последний день доживаю, брат…
— Зачем гурьбой? Ты один ступай. Разговор, как говорится, с глазу на глаз получится.
И Мишка Наверехин оставил Остроухова одного посреди улицы. Что дальше было, Мишка Наверехин не знал и знать не хотел. Но дальше была предпоследняя страница в жизни Леонида Остроухова в Александровке.
Дом Мартьяновых оказался заперт. Потоптавшись на крыльце, Остроухов вошел во двор. И там вдруг увидел, что часть крыши дома разобрана — во двор привезена свежая солома, видно, Мартьянов решил постепенно перекрыть крышу. Что-то сообразив, Остроухов с быстротой кошки забрался на крышу, раздвинул солому, хворост и спрыгнул на потолок. С потолка — в сени — и сразу на кухню.
— Кто там? — послышался с печи слабый старческий голос, — это ты, Лукерья? Закрой дверь, холодом оттуда несет…
— Нет, это я, бабуся. — И Остроухов в один мах оказался возле печи. Ступенька первая, вторая, третья… Замяукала кошка, с размаху ударил сапогом. Перевернувшись, кошка полетела кубарем и, жалобно пища, забилась под лавку.
— Это ты, Лукерья?.. Что кошка-то пищит, аль не кормила?..
— Не бойся, бабуся, это я — Остроухов, деньги пришел просить… Помните, я к вам в сад залез, а вы меня еще холудиной…
— Что ты, сынок, какие у меня деньги!
— Как, какие? — удивился и обозлился Остроухов. — На прошлой неделе Тимохе Маркелову десятку дала…
— Не знаю я никакого Остроухова, Христос с тобою… Уходи ради бога, а то кричать буду…
— Все говорят, что у тебя тыща… Зачем она тебе? В могилу не возьмешь, бабка. Умирать пора… Хоть бы сыну, внукам отдала — жмешься, бают, жадничаешь. Сыну незачем, внукам тоже — они богатые, а я за тебя свечку поставлю… бабка, я еще жить хочу, уеду отсюда, добром поминать буду.
Спрыгнул с печки Остроухов, скривил в усмешке лицо.
— Бог с тобой, старая. Уйду. Но не будет тебе покоя и на том свете… Удавишься из-за рубля-то! Все вы такие — Мартьяновы…
Остроухов со злостью хлопнул избяной дверью.
На улице пропел басом петух. Слышно было, как во дворе об столб трется корова, топчутся овцы. Остроухов стоял в сенях, будто заблудившаяся дворняга, не зная, что делать и куда идти.
73
От самолета, не ожидая машины, Волнов пешком пришел домой.
— Мать, — сказал Волнов жене, — хочу чертовски жрать, — сказал, напирая на слово «жрать». Жена удивленно приподняла брови. Нет, она не ослышалась. Ей показалось это ужасным: «жрать»— так грубо Петр никогда не говорил.
— Что с тобой, Петя? У тебя такое настроение…
Возбужденное лицо Волнова перекосилось.
— Дал мне Еремин. На полную катушку. Понимаешь, я понял: надо уходить. Уходить и все.
— Объясни мне: в чем дело?
Волнов вытер бумажной салфеткой рот, развел руками:
- Переходный возраст - Наталья Дурова - Советская классическая проза
- Сестры - Вера Панова - Советская классическая проза
- Аббревиатура - Валерий Александрович Алексеев - Биографии и Мемуары / Классическая проза / Советская классическая проза
- Полковник Горин - Николай Наумов - Советская классическая проза
- Взгляни на дом свой, путник! - Илья Штемлер - Советская классическая проза
- Старшая сестра - Надежда Степановна Толмачева - Советская классическая проза
- Батальоны просят огня (редакция №1) - Юрий Бондарев - Советская классическая проза
- А зори здесь тихие… - Борис Васильев - Советская классическая проза
- Письмо любимой - Шукшин Василий Макарович - Советская классическая проза
- Жизнь Клима Самгина - Максим Горький - Советская классическая проза