Жизнь наверху - Джон Брэйн

— Прошу тебя, Сьюзен, прекрати это. Я не хочу с тобой ссориться.— Я невольно повысил голос.— Господи Иисусе, да неужели ты не видишь, глупая ты корова, что я не хочу ссориться с тобой.

— Ты разбудишь ребенка,— сказала она.— Тебя, конечно, мало волнуют дети.— И снова на губах ее появилась безрадостная усмешка.— Она родит тебе других детей, правда?

— Кто это — она?

— Хватит притворяться, Нора.— Сьюзен открыла сумочку и протянула мне письмо.— Ты недостаточно внимателен к своим вещам,— сказала она.

Я сунул письмо в карман, и на секунду мне почему-то стало ужасно стыдно.

— Но я же не могу отвечать за то, что она пишет,— сказал я.

— Понятно.— Сьюзен налила себе стакан виски.— Ты хочешь сказать, что она помешалась на тебе? А ты не спал с ней? И ты не обещал на ней жениться?

— Я не сделал ничего такого, чего бы не сделала ты. Ты что же, думала, что я не попытаюсь с тобой поквитаться? А потом, как к тебе попало это письмо?

— Твоя секретарша переслала его по почте, когда ты был в Манчестере. Пожалуйста, не ругай бедняжку. Ведь на нем стояло «лично» и «срочно».

— Ты не должна была его вскрывать,— сказал я.— Красивый поступок, ничего не скажешь.

Она посмотрела на меня, как бы не веря собственным глазам.

— Бог мой, неужели я дожила до этого! И мы становимся джентльменом? Что ж, продолжай в том же духе, Джо. Скажи, что это было нечестно.

— Предоставляю подобные высказывания твоему бывшему поклоннику,— сказал я.— Если он, конечно, бывший.

Она допила коньяк.

— Между нами все кончено. Хочешь — верь, хочешь — нет. Во всяком случае, он в больнице.

— Отлично. Надеюсь, что у него рак.

— Вот это уже другое дело. Вот это уже больше похоже на тебя. Если верить Сибилле, то возможно, что у него и рак. И все-таки он джентльмен. Потому-то главным образом ты его и ненавидишь.

— Бога ради избавь меня от этого проникновенного анализа моей личности. Что же ты намерена делать?

— Да ничего. Потому что я знаю, что ты не женишься на ней. У тебя не хватит мужества, Джо. Не откажешься же ты от хорошей работы и всего этого…— Она обвела комнату рукой.— Ради Норы Хаксли. Ты бы это сделал, если б любил ее. Но ты никогда никого не любил, кроме себя. В свое время я думала, что ты любил Элис Эйсгилл. Я даже ревновала ее к тебе. Но сейчас я уже не ревную, мне жаль ее…

— Меня удивляет только, что ты и дальше собираешься жить со мной.

— А я не говорила, что собираюсь. Но, возможно, я и не стану разводиться с тобой. А если стану, то сама выберу для этого время. Возможно, у меня тоже есть гордость. Возможно, мне не нравится, что эта толстая коровища Нора Хаксли отбирает у меня мужа. Забавно, как все повторяется, правда? Тебя всегда тянуло к толстым коровищам, всегда тянуло к матронам, не так ли?

Я заметил слезы на ее глазах. И подошел к ней. Она отодвинулась.

— Все в порядке,— сказала она.— Иди на свое заседание. Да не забудь позвонить в клуб, чтоб получить последние инструкции от отца. Кстати, ты еще не сказал ему, что Тиффилд предлагал тебе место?

Я молча смотрел на нее. Я видел ее злой, я видел ее в истерике, я видел, как, обидевшись, она осыпала меня величайшими оскорблениями, желая в свою очередь меня обидеть, но я ни разу еще не видел, чтобы она так долго держалась этого спокойного, ледяного, издевательски высокомерного тона. Впервые — и, поняв это, я сразу почувствовал уважение к ней — она дала мне понять, что я женат на дочери богатого человека.

— Нет,— ответил я.— Я еще не уверен в том, что приму его предложение.

— Конечно, не примешь,— сказала она.— Так же, как ты не женишься на Норе Хаксли. Но об этом отцу ты, конечно, ничего не скажешь.

— А почему я должен ему об этом говорить? Ведь он же не все мне говорит.

— Безусловно нет. Он ни словом тебе не обмолвился о слиянии, не так ли?

Я со стуком поставил стакан на стол, так что выплеснулось виски.

— Заткнешься ты наконец?

— А слияние-то идет своим чередом, нравится тебе это или нет.— Она растянулась на диване.— Я, пожалуй, поваляюсь сегодня вечером,— заметила она. И холодно посмотрела на меня.— Чего же ты ждешь?

* * *

Браун сидел за столиком возле окна, когда я вошел в бар Клуба консерваторов.

— Приветствую вас, дружище,— сказал он.— Что-то вы раскраснелись. Поссорились со Сьюзен?

— Не сошлись во мнениях,— сказал я.

Он хмыкнул.

— Подождите, проживете вместе лет тридцать, тогда такие вещи перестанут вас волновать. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, благодарю,— сказал я.

— Ерунда. Если я не могу больше пить, это вовсе не значит, что и вы, молодежь, тоже не можете.— Он заказал мне двойную порцию виски.— Выпейте-ка это,— сказал он, когда принесли виски.— Сразу оживете.— Он потер руки.— Выпейте за меня,— добавил он.— Ей-богу, ну и позабавлюсь я сегодня, глядя на физиономию Хьюли.

К столику подошли Джордж Эйсгилл и Артур Уинкасл, застенчивый человечек, имевший несколько галантерейных магазинов. Обычно галантерейщики, как бы желая доказать, что они не пользуются своим товаром, наращивают себе бицепсы и отпускают усы, и то, что Артур был среди них исключением, лишь подтверждало правило.

— Извините за вторжение,— сказал Джордж.

— Мы уже все обсудили,— сказал Браун.— А почему у Артура такой вид, точно он наделал в штаны?

Джордж сел.

— Его волнует проблема принудительной продажи участков.

— Меня не было, когда обсуждали этот вопрос,— сказал Артур.

Браун расхохотался.

— Ну, еще бы, конечно, не было. Корсеты-то ведь приносят денежки, а? Последнее время, Артур, вас совсем не видно в Уорли. Что это вы затеваете?

Артур смущенно заерзал на стуле.

— По-моему, неправильно это — насчет принудительной продажи,— сказал он.— А ведь мы даже включили это в нашу программу на текущий год. И дали слово…

Браун поднял руку.

— Одну минуту, Артур. Бани ведь тоже входят в нашу программу. Все согласны с тем, что они необходимы. И бани эти будут открыты как можно скорее. Но кто сказал хоть слово, что речь идет об участке, предназначенном под «Палас»?

— Да, но комиссия по охране здоровья решила…

— А разве мы не можем передумать? Уж конечно, можно найти участок лучше, чем тот, что отведен под «Палас».

— Вы хотите сказать, что все доводы в пользу принудительной продажи участка, отведенного под «Палас», ничего не стоят?

Браун вздохнул.

— Странный вы человек, Артур. Ну почему вы не хотите поверить вашему председателю, что он все делает так, чтобы заинтересованные лица выиграли от этого? Почему вы хотите знать все тайные пружины, сокрытые за каждым дурацким пунктом повестки дня?

— Но это же моя обязанность,— сказал Артур.— Не могу же я голосовать вслепую.

— Хорошо,— согласился Браун.— Я все вам объясню. Только не поднимайте шума, когда дело дойдет до обсуждения этого пункта. Джордж воздерживается от голосования, потому что он заинтересованная сторона, а каждый голос имеет значение.— Он вздохнул.— Почему вы не можете быть как все? Почему вы не можете быть, например, как Джо? — Он похлопал меня по спине.— Джо не станет раскачивать лодку и перебегать с одной стороны на другую, правда, Джо?

— Если я это сделаю, она может потонуть,— сказал я.

— Если любой из нас это сделает, она потонет,— поправил меня Браун.— Но ты, Джо, никогда этого не сделаешь. Ты знаешь, что наша партия не ошибается. Если в это не верить, тогда зачем быть в партии?

Он снова похлопал меня по спине — так похлопывают послушную собаку. И принялся объяснять Артуру, почему в конечном счете решено было в данном случае не применять указа о принудительной продаже участков, но я даже не прислушивался: я знал о доме с комфортабельными квартирами, который предполагалось построить на месте «Паласа». И я знал разницу между той суммой, которую Эмборо получил бы за этот участок от муниципалитета, и той, которую он получит от компании по строительству жилого дома.

Мое мнение об этической стороне дела не шло в счет: ведь я здравомыслящий человек, на которого можно положиться, который не станет раскачивать лодку,— у меня не хватит на это духу, у меня никогда не хватало духу поступить так, как я бы хотел; я продался первому встречному и теперь всегда буду лишь здравомыслящим человеком, на которого можно положиться и который, не задавая вопросов, выполняет приказания. Я предал Элис, я предал Нору; у меня было две возможности обрести свободу, и у меня не хватило духу воспользоваться хотя бы одной из них. Я ненавидел эту комнату, ненавидел эти зеленые леса и желтую землю, и все-таки я буду жить здесь до самой смерти.

Мне вспомнилось, как я впервые увидел Нору. Ветер, ночь. На Норе было белое полупальто и голубая косынка. Она с минуту постояла на ступеньках вот этого самого здания. И зашагала прочь. Она ушла. А я поднялся по ступенькам клуба и прошел по выложенному плитами холлу в эту комнату. Но ведь с Норой все кончено. Зачем же я терзаю себя?