Генеральша и её куклы - Светлана Шипунова

— Так как все‑таки?

— Ради ребёнка я куда угодно пойду – и в лес, и в гору, и к чёрту в пасть.

— И не страшно?

— Нет, в этом случае не страшно.

— Хорошо. Пойдём дальше. Вот идёте вы по лесу… Закройте глаза.

— Не надо, я и так все прекрасно представляю.

— Хорошо. Вот идёте вы по лесу, идёте, идете… И выходите на полянку, а на ней стоит… ну, некое такое строение. Может, избушка, может, домик маленький, а может, наоборот, большой, а может, землянка… Я вообще‑то не должна варианты подсказывать, вы сами должны сказать.

— М–м… Ну, это такой терем–теремок. Аккуратненький такой, чистенький, уютный…

— Дверь открыта?

— Она открыта, но не настежь, а так, притворена, но не заперта, так что войти можно.

— То есть любой, кто мимо идёт, может войти?

— В общем, да, если хочет, может войти…

— А что там внутри домика? Вот случайный путник вошёл, и что он там увидит?

— Там все тоже чистенько, убрано, половички тканые лежат, стол стоит, на столе самовар, сушки какие‑нибудь, печка есть, можно растопить погреться, лежанка с тёплым пледом…

— «Под святыми стол дубовый, печь с лежанкой изразцовой …». Так, да?

— Да, наверное, я эту сказку и представляла себе.

— Хорошо, пошли дальше. Вот опять вы идёте, идёте по лесу и перед вами – вода…

— Вода?

— То ли река, то ли озеро, то ли ручей, то ли… что ещё бывает? Что представили, то и говорите, только сразу, не думайте. Что вы увидели, когда я сказала «вода»?

— Речку.

— Она глубокая?

— Да, довольно‑таки.

— А вода холодная?

— Так, прохладная.

— А чистая?

— Очень чистая, даже камешки видны у берега.

— И что вы будете делать, когда подойдёте к этой воде?

— Опущу руки, умоюсь…

— А искупаться не захотите?

— Но ведь уже осень, холодно.

— Ну да. А ещё что станете делать?

— Ничего, посижу на берегу, посмотрю, я люблю смотреть на воду.

— Хорошо. Посидели вы у реки и пошли дальше. Идёте, идёте, и встаёт перед вами стена.

— Стена?

— Да, стена. Высокая–превысокая, ничего через неё не видно, длинная–предлинная – ни вправо, ни влево конца не видать. Что вы будете делать?

— А мне надо на ту сторону?

— Да, вам надо попасть на ту сторону.

— Тогда я пойду вдоль стены и буду идти до тех пор, пока она не кончится. Когда‑то же она кончится, правда?

— Безусловно.

— Ну, все?

— Все.

— Рассказывайте.

— Ну, слушайте. Лес – это ваша жизнь. Ранняя осень, вторая половина дня – как раз ваш возраст.

— И без леса ясно.

— Тем не менее. Бывает, человек молодой, а лес представляет, знаете, какой, — голый, заснеженный.

— И что это значит?

— Состарился раньше времени.

— Или ещё не родился. После зимы же всё равно весна.

— К сожалению, только в природе.

— Кто знает!

— Послушайте, кто кому рассказывает, вы мне или я вам?

— Я ничего, я молчу.

— В жизни вы любите и цените красоту – птички поют, запахи… Но вы человек непрактичный. Вам в лесу ни грибов, ни ягод не надо, вы в них даже не разбираетесь (или не хотите разбираться). Вы к жизни относитесь созерцательно. Но не безрассудно – ходите все‑таки по тропинке, поближе к опушке, в чащу не лезете. Вы немного ленивы и, к тому же, трусиха, но только до тех пор, пока это касается вас самой, для своих близких вы готовы на многое.

— Это все вы и так про меня знаете, без теста.

— Да, но тест ведь подтверждает, я же вас за язык не тянула, вы сами говорили именно так, а не иначе.

— А что значит: хвойный – не хвойный лес, берёзки и т. д.?

— Ну… Я бы сказала так, что вы человек скорее консервативный, тяготеете к привычному, к стереотипам, нежели к чему‑то необычному, экзотическому.

— Муж говорит, что рядом со мной Маргарет Тэтчер просто нечего делать.

— При чём здесь Маргарет Тэтчер?

— Она лидер партии консерваторов.

— А, ну да. Слушайте дальше. Терем–теремок – это как бы ваша душа.

— Ну вот, здрасьте.

— Да. Душа у вас не нараспашку, но открыта для хороших людей.

— Я не говорила, что для хороших. Вы меня спросили, может ли случайный путник войти, я сказала: да. А по лесу‑то всякие ходят.

— Вот именно. Вы должны были мне сказать: если человек хороший, пусть входит, а если плохой… Но вы же не сказали этого. Говорит о чём? Что вы слишком доверчивы к людям. Что изначально всех считаете хорошими, и всем готовы душу открыть, приветить, напоить, накормить…

— Ну, допустим. Давайте дальше. Вода – это что?

— Вода – это ваша любовь.

— О господи…

— В любви вы способны на глубокое и чистое чувство, но при этом сдержанны, рассудительны, не бросаетесь, очертя голову, вообще, похоже, что все это уже в прошлом, и сейчас вы скорее позволяете себя любить, чем любите сама.

— Из чего вы сделали такой вывод?

— Во–первых, вода у вас уже прохладная, то есть чувства остыли уже. Потом вы же не захотели искупаться в этой реке, вы только пробуете её с краешка и сидите на берегу, созерцаете. А знаете, как другие на этот вопрос отвечают? Я тут одному доктору в нашей клинике загадывала этот тест, так он, во–первых, сказал: «море», притом, бушующее, и он в него бросается с разбегу и ныряет и плавает и вообще фонтан брызг!

— И что, совпадает?

— Ещё как! Бабник страшный. А девушка у нас там одна, многодетная, так она на лодке по озеру плавает и удит рыбу. Я спрашиваю: а рыбы много там? Она говорит: о, много!

— Интересно. И что там ещё осталось, стена?

— Стена – это, как вы понимаете, трудности, которые встречаются на жизненном пути, и как вы с ними справляетесь. Вот тоже, казалось бы, простой вопрос. А как по–разному все отвечают! Один говорит: я буду карабкаться вверх, чтобы перелезть через стену. Другой говорит: подкоп сделаю. Одна мне сказала: я сяду под этой стенкой и буду ждать, пока кто‑нибудь не придёт. Ещё, помню, кто‑то собирался разобрать по кирпичику и проделать отверстие. А вы, между прочим, молодец, вы будете идти, пока не дойдёте. Говорит о большом терпении и целеустремлённости. Ещё о том, что вы не авантюристка, на рожон не полезете, лбом стену пробивать не станете, рассчитываете сама на себя и не боитесь трудностей. У меня была одна клиентка, которая сказала: повернусь и пойду назад.

— Это все?

— Пока все.

— Ну, спасибо.

— Да не за что. Кофейку не хотите?

— Лучше чайку.

«И вот эту ерунду они называют психоанализом?»  – подумал про себя В. В.

Тут у него зазвонил сотовый, и высветился номер нынешнего мэра, его приёмника.

— Владимир Васильевич! – раздался его ненатурально бодрый голос. – Я вас приветствую! Мне разведка донесла, что вы здесь!

— Хорошая у тебя разведка, — хмуро отозвался В. В.

— Может, помощь какя нужна?

— Спасибо, все в порядке, занимайся своими делами.

— Есть! Мирославе Васильевне – привет! – сказал так же бодро новый мэр и отключился.

«У кого это язык чешется? — раздражённо думал В. В. – Наверняка, бабы уже растрепались – все эти Тамары, Инны, кто там ещё не в курсе?».

Он снова включил кассету, и уже следующая запись заставила его насторожиться.

— Как вы себя сегодня чувствуете?

— Не то, чтобы плохо, но и не хорошо.

— О каком удовольствии вы сейчас мечтаете?

— Об удовольствии побыть одной. На берегу моря или в горах, или в лесу, на поляне, лежать в траве и смотреть в небо, как плывут облака. Словом, среди природы, без людей, без никого. Самое редкое и малодоступное удовольствие. Всё время вокруг люди, люди, люди – родные, чужие, близкие, далёкие, всё время что‑то кому‑то должен, а хочется вот лечь посреди травы и лежать, запахи цветов вдыхать, и чтобы абсолютно никуда не надо было спешить, никто нигде не ждал, даже все забыли бы, что ты есть на свете и им от тебя что‑то нужно. И чтобы ни телефона, ни телевизора, ни звонка в дверь, и самой двери тоже, ни машин, ни огней, ни электричества, ничего такого… Только ты и природа. И чтобы лёгкий такой ветерок дул, цветы пахли, хорошо бы простые полевые ромашки, и день стоял бы тихий, свежий, солнечный, долго–долго, и не вечерело, потому что ночи‑то я как раз боюсь.

— Вам не кажется, что вы сейчас говорили о… смерти? Никого кругом, только земля и трава, а над вами небо? Может, это в вас говорит накопившаяся усталость от жизни? Хотя вам ведь ещё не так много лет?

— Не так. Но всё равно много. Усталость накопилась – это да. Но… Почему такое простое удовольствие – одиночество – так недоступно в жизни? Почему для этого нужно умирать? Может, просто в жизни что‑нибудь изменить? Сказать всем своим: я уезжаю. И уехать, и пожить где‑то одной, там, где вот эта самая природа. Кажется, чего уж проще! Так нет же, невозможно совершенно. Потому что вот это самое – обязанности, обязанности, обязанности… Кто мужу рубашки погладит, кто ему утром кашу овсяную сварит, кто сыночку поможет, если что‑то у него не сладится с работой или с женой, или с деньгами, или ещё с чем‑то. Кто сёстрам, зятьям, племянникам будет на все случаи жизни советчиком и арбитром и палочкой–выручалочкой? Кто?