Краткая история Латинской Америки - Джон Чарльз Частин

исключением. Цветные Игнасио Мануэль Альтамирано из Мексики и Рикардо Пальма из Перу возглавили реформы национальной литературы в своих странах. Литературный гений Рубена Дарио, смуглого метиса-вундеркинда из маленького городка в Никарагуа, получил международное признание. Даже в условиях расистского неоколониального климата латиноамериканское уважение к искусству, особенно к литературе, придавало таким людям, как Дарио, Пальма, Альтамирано и Машаду де Ассис, статус, не имеющий аналога для цветных людей в США. Дарио стал одним из самых влиятельных поэтов, когда-либо писавших на испанском языке. Впервые люди во всем испаноязычном мире, включая Испанию, признали цветного поэта из колоний великим мастером, чьи взгляды и стиль определили высшее художественное выражение их цивилизации.

Эти четыре писателя были исключительными людьми с нетипичными историями. И тем не менее по всей Латинской Америке медленно, но неуклонно происходили перемены, и все больше талантливых метисов присоединялись к среднему классу, добиваясь больших возможностей и сталкиваясь с меньшими предрассудками, чем чернокожие в США. На рубеже веков мексиканский средний класс практически полностью составляли метисы, и другие страны не сильно отставали.

Лишь в середине XX века почти все страны региона стали преимущественно городскими. До 1930 года баланс населения и власти сохранялся в деревне, где землевладельцы контролировали не только национальные богатства, но и избирательную систему. Этот феномен, когда землевладелец в Чили, Бразилии или где угодно еще в Латинской Америке приводил своих клиентов на избирательные участки в день выборов, чтобы «проголосовать за патрона», был опорой каждого сильного правительства в регионе. Политика неоколониализма не могла обойтись без «управляемых выборов», так что в этом отношении люди у власти действительно не заслуживали права называться либералами.

Авторитарное правление: олигархии и диктатуры

Во время их триумфального возвращения в 1860-х и 1870‐х с либералами Латинской Америки произошла забавная перемена. Получив контроль, они забыли о политических свободах, которых требовали при консервативных каудильо. Демократия в их глазах отошла на второе место, уступая первенство материальному прогрессу, связанному с ростом экспорта. Экономический рост требовал железных дорог и экспортных культур, а для их получения нужны были закон и порядок: квалифицированное правительство, твердое и уверенное в решениях, не массовая политика, но «научно обоснованное» правление якобы лучших и умнейших людей нации – в большинстве случаев богатейших и белейших. Такой поворот бывшие либералы оправдывали при помощи философии, именуемой позитивизмом. Эта французская социальная доктрина предписывала авторитарные методы для достижения порядка и прогресса и объявляла европейские нормы фактически универсальными стандартами. Новая бразильская республика даже поместила позитивистский лозунг «Порядок и Прогресс» на национальный флаг!

Управление действительно стало более упорядоченным. По мере роста прибылей от экспортного бума росли и государственные доходы от налогов на импорт и экспорт. Страна за страной приглашали европейских военных советников, и национальные армии и полицейские силы получали не только современное вооружение, но и новый уровень подготовки. Теперь национальные президенты располагали гораздо большей огневой мощью, чем любой региональный каудильо. Железные дороги и телеграф ускорили переброску войск для подавления восстаний. Гражданские войны стали реже, поскольку элитные семьи, которые могли бы их начать, отвлеклись на экспортный бум. Более высокие государственные доходы предоставили людям среднего класса новые рабочие места в строящихся школах и расширяющейся бюрократической системе. Наконец, большая стабильность и процветание привлекали дополнительные инвестиции из-за границы, активизируя торговлю, и цикл повторялся. Примерно к 1900 году в большинстве стран Латинской Америки революции ушли в прошлое. Вместо них неоколониальный период характеризуется стабильными авторитарными правительствами.

А что насчет огромного большинства, оставшегося вне пузыря эйфории? Прогресс их мало привлекал, нередко даже причинял им вред, так стоило ли им на него соглашаться? К сожалению, все это большинство не имело права голоса. Политическое влияние сельского населения ограничивали требования к доходам и грамотности, но еще сильнее – практика управляемых выборов. Авторитарные правительства неоколониальной Латинской Америки превратили фальсификацию выборов в искусство.

Управляемые выборы представляли собой многоуровневое испытание власти, своего рода перетягивание каната между конкурирующими патронажными сетями. На национальном административном уровне власть предержащие назначали представителей избирательных комиссий, поддерживающих нужную партию. Эта практика с самого начала задавала исход выборов. На местном уровне выборы по-прежнему представляли собой борьбу между фракциями, которые старались подать как можно больше бюллетеней – на человека – и одновременно не позволить другой стороне сделать то же самое. Сельская местность, где крупные землевладельцы контролировали голоса и боевую мощь многих клиентов, была естественной средой для управляемых выборов. Пока продолжался великий экспортный бум, большинство неоколониальных правительств пользовались твердой поддержкой землевладельцев, обеспечивая себе надежное электоральное преимущество. Судьи и местные власти, руководившие процессом, тоже, конечно, влияли на результат. Как минимум они хранили списки избирателей и могли дисквалифицировать клиентов своего оппонента («Извините, сэр, вашего имени просто нет в списке!»), допуская при этом даже сомнительные голоса за «правильного» кандидата.

Об этом знали все. Оппозиционные газеты и выборные представители часто осуждали фальсификацию. Но многие избирательные системы слегка изменили для облегчения управления сверху, и помешать было очень трудно. В основном люди просто приняли мошенничество как неизбежность и постарались привыкнуть к тому, что управляемые выборы – это нормально.

После 1880 года авторитарные правительства сохраняли видимость республиканской формы, но фактически функционировали как диктатуры или олигархии (греч. «власть немногих»). В олигархиях выборы служили показателем мощности и разветвленности клиентских сетей. Даже когда бюллетени подавали не свободно и подсчитывали несправедливо, они все равно показывали, кто, что и где контролировал, а с этой информацией уже можно было договариваться о разделе власти. Диктатуры, с другой стороны, сосредоточивались на одном почти всемогущем человеке. Диктаторы проводили выборы в основном ради ауры легитимности или для того, чтобы произвести впечатление на своих иностранных коллег. Возьмите поддержку землевладельцев и демонстрацию институциональной легитимности, добавьте высокие таможенные доходы и немного современных военных технологий, и неоколониальному правительству больше ничего не будет нужно для управления – за исключением, конечно, хороших отношений с Европой, или США, или с обоими.

Эта структура власти, взятая за основу, способствовала полувековой экономической трансформации, от которой четверть населения выиграла за счет всех остальных. Олигархии и диктатуры обеспечивали стабильность – добродетель, которую всегда больше всего ценили иностранные инвесторы. Именно эту добродетель имел в виду бывший госсекретарь США, когда в приступе дипломатического пыла назвал мексиканского диктатора Порфирио Диаса «одним из величайших людей, которых человечество считало героями».

Правление Порфирио Диаса (1876–1911), известное как Порфириат, было квинтэссенцией неоколониальной диктатуры. Диас сохранил конституционный фасад, но на выборах побеждали только его кандидаты. У него был круг советников-технократов, погруженных в позитивистскую «науку» управления, – их называли Сьентификос. При Порфириате