Товарищи - Анатолий Калинин

Поправляя кружева на воротнике и на рукавах платья, она оглянула себя всю в зеркале, вделанном в дверцу шифоньера. Она стояла в бордовом платье, сразу помолодевшая лет на десять, ее шею и высоко открытые руки охватывали кружева. Серые глаза на бледном лице с накрашенными губами ярко горели. По-женски Анна сегодня могла остаться собою довольна.

В ту самую минуту, когда она выходила из подъезда, «мерседес» Ланге поворачивал к воротам.

Он сидел рядом с шофером, по, увидев Анну, вышел из кабинки и, открыв заднюю дверцу, чтобы впустить ее, уселся рядом. Его сапог коснулся ноги Анны, но он поспешил отодвинуться.

Шофер сидел впереди них как истукан, положив на баранку руля руки. В зеркальце над стеклом Анна видела его узкое лицо. На нем не было никакого выражения. И он ни разу не сделал попытки взглянуть в сторону Анны, избегая даже в зеркальце встречаться с ее взглядом.

В армянскую часть города Нахичевань, где находилось казино, ехали через весь Ростов. Был он совсем безлюден. Поднявшись от Дона в центр, машина выехала на улицу Садовую. Ни души не увидела Анна на ее тротуарах. Там, где асфальт был разбит бомбами и снарядами, шофер, объезжая ямы, затормаживал машину. Два или три раза им встретились ночные патрули.

Улица Садовая прорезывала город с юга на север. По сторонам ее в пустых глазницах обугленных зданий стыло мутное небо. Проезжая мимо городского парка, Анна увидела, что ветви деревьев почти не колебал ветер. Погода была летная.

Она подумала, что все пленные теперь спят на соломе, ни о чем не зная. И только Павел с Никулиным напряженно прислушиваются, не появится ли в ночном небе гул самолетов. Они хорошо знают, что самолеты не прилетят раньше двенадцати часов, и все-таки прислушиваются. Анна ясно представила себе, как лежат они на соломе, подняв головы. А вокруг лагеря на вышках стоят часовые. До двенадцати часов остается два часа. Сто двадцать минут. Каждая из них теперь будет тянуться для нее, как вечность.

Но для Павла они, должно быть, тянутся еще медленнее. Он приподнимает с подстилки голову, вслушиваясь, в то время как она едет на мягком сиденье машины рядом с Ланге и сапог коменданта касается ее ноги. Ее жжет это прикосновение, но она не отодвигает ногу. Она поклялась, что Ланге сегодня будет вполне ею доволен.

— О чем вы думаете, фрейлейн Анна? — Он дотронулся рукой до ее колена. Она вздрогнула. — Я вас испугал? — спросил он обиженно.

— Нет, господин Ланге, — сказала Анна, — просто я не узнаю города.

— Да, и наши, и русские летчики поработали неплохо, — согласился Ланге.

Шофер вел машину не быстро. Уплывали назад черные развалины с просвечивающими сквозь них лоскутами неба. Впереди, в кабинке шофера, на щитке фосфорически светился круг часов, мерцали большая и маленькая стрелки. Большая двигалась очень медленно, а маленькая совсем стояла на месте. Глаза Анны впивались в зеленоватый круг. До двенадцати часов оставалось сто семнадцать минут.

Там, у Павла, нет часов. Он приподнимает голову, чтобы своевременно уловить гул в небе. Но он услышит его только через сто шестнадцать минут. И здесь Анна решительно ничем не может ему помочь.

Ланге опять прервал ее мысли.

— У вас такое лицо, фрейлен Анна, точно вы едете на похороны. — Анна уловила в его голосе обиду. Ей и правда следует быть к нему повнимательнее.

— Я сегодня устала, господин Ланге, и прошу вас совсем не принимать это на свой счет.

Между тем шофер свернул машину в тихую улицу и остановил у большого кирпичного дома. Мотор затих. Из прикрытых изнутри ставнями окон дома, возле которого остановились они, лилась приглушенная музыка.

— Мы приехали, — открывая дверцу, сообщил Ланге.

Выходя из машины, Анна в последний раз оглянулась на светящиеся стрелки. Было четырнадцать минут одиннадцатого.

Эта улица уже была знакома ей. Дом, в котором жили Портной и Дарья, стоял за глухим забором, темный, нахмуренный, с плотно закрытыми ставнями. Можно было не сомневаться, что хозяева его спят. Только пес бегает по цепи посреди двора. Когда подъехала машина, он яростно загремел цепью и хрипло, простуженно взлаял, но тут же и смолк.

31

Ее сразу же ослепило ярким светом и оглушило звуками, которые исторгал оркестр, скрывавшийся в нише в глубине зала.

В большом зале, задымленном тем особым голубовато-желтым чадом, который бывает в ночных ресторанах, сидели за столиками и кружились меж ними под звуки оркестра, прильнув друг к другу, мужчины и женщины. Все мужчины были немецкие военные, и их было значительно больше, чем женщин. Поэтому, танцуя, они то и дело передавали женщин друг другу.

Когда Ланге распахнул перед Анной дверь в казино и она остановилась на пороге в своем бордовом с белоснежными кружевами платье, ропот удивления пробежал но залу. В зале сидело и танцевало не так уж много людей — всего три или четыре десятка, и появление каждого нового человека не могло пройти незамеченным. Тем более появление женщины при явном недостатке здесь женщин! Причем женщины, очутившейся здесь впервые и случайно.

Что это так, немецкие офицеры, завсегдатаи казино, определили сразу же, как только увидели Анну.

Офицерам, завсегдатаям этого казино, достаточно было одного взгляда на Анну, чтобы понять, что она не из той полдюжины женщин, к которым они здесь уже привыкли. Когда Анна шла с Ланге по проходу между столиками, они, поворачивая головы, провожали ее глазами, и в их взглядах читалась откровенная зависть. Где он ее подцепил и как ему удалось завести ее сюда? Что ее могло заставить согласиться пойти с ним в это злачное место?

— Этим гестаповцам всегда везет, — громко сказал белокурый, громадного роста, лейтенант в летной форме. Он сидел один за столиком, сплошь заставленным бутылками с вином и шнапсом. Ланге покосился на него из-за плеча, но, встретившись с затуманенным взглядом младенчески голубых глаз летчика, отвернулся и, поддерживая Анну под локоть, повел ее в глубь зала.

— Там есть кабинеты, — пояснил Ланге.

— Нет, посидим здесь, — отказалась Анна. — Я давно уже не слышала музыки.

Ланге выбрал столик. Обежав глазами стены, она обрадовалась. На противоположной стене перед ней — стоило лишь слегка скосить зрачки — оказались часы, большие и круглые, как на вокзале. Их стрелки показывали ровно половину одиннадцатого.

Пока Ланге заказывал вино и ужин, она осматривала зал. Из всех находившихся здесь мужчин только один, черноусый и лысый, хозяин этого заведения, сидевший за стеклянной стойкой, был в штатском. Все остальные были в форме офицеров германской армии. Преобладали погоны различных интендантских ведомств, тыловых частей и мундиры гестапо.

Но не они производили тот шум, который временами заглушал даже звуки оркестра. Горланили за столами песни и отпускали недвусмысленные словечки по адресу танцующих посредине зала и между столиками женщин военные в полевой армейской форме. Одни из них стояли здесь в городе со своими частями на ремонте. Другие ехали на побывку в фатерланд и на радостях предавались разгулу. Третьи возвращались с побывки на фронт. Такие же, как летчик с младенчески голубыми глазами, проводили здесь время между боевыми операциями, парализуя вином взвинченные нервы.

По обеим сторонам зала из невысоких дверей за коричневыми портьерами время от времени появлялись пары, а другие пары вставали из-за столиков и исчезали за ними. Анна догадалась, что там, должно быть, и находились кабинеты, куда приглашал ее Ланге.

Но откуда здесь могли взяться женщины? Их было не так уж много — шесть или семь.

Внезапно она почувствовала то смутное беспокойство, которое испытывает человек от чужого взгляда. Кто-то определенно смотрел на нее из-за столика на другом конце зала упорным взглядом. Кто ее здесь мог знать? Рассеянно отвечая на какой-то вопрос Ланге и полуоборачиваясь, она встретилась с этим взглядом. На нее смотрели подрисованные, с хлопьями краски на ресницах, улыбающиеся глаза Талки. В низко вырезанном впереди зеленом платье, с открытой белой грудью, она сидела за другим столиком в компании трех пьяных офицеров и упорно смотрела на Анну. И в косоватом Талкином взоре было столько бурного торжества, что она не сделала даже попытки затронуть Анну. Она только налила вина из бутылки в стоявший перед ней бокал и, помахав им в воздухе Анне, выпила. После этого она положила руку на плечо сидевшего рядом с ней подполковника с интендантскими погонами и, широко расставляя ноги, как лошадь, которую выводят на корде, пошла с ним танцевать. Все время, пока она танцевала с подполковником, ее косой глаз дружески и миролюбиво улыбался Анне из-за плеча партнера. Затем партнер, взяв Талку под руку, повел ее к двери, задернутой коричневой портьерой. Уже скрываясь за портьерой, Талка еще раз оглянулась на Анну так, что не представляло никакого труда понять ее взгляд: «Милочка, я не сомневаюсь, что скоро и ты последуешь моему примеру».