Золотой теленок - Илья Ильф

-- Но ведь я ехал на извозчике! -- кипятился инженер. -На из-воз-чи-ке! Я спешу на вокзал в интересах службы. Ночью я опоздал на поезд. Что ж, и сейчас опаздывать?

-- Товарищ, будьте сознательны!

-- Почему же я должен быть сознательным, если я ехал на извозчике! -- негодовал Талмудовский.

Он так напирал на это обстоятельство, будто езда на извозчике делала седока неуязвимым и лишала хлор-пикрин, бром-ацетон и бромистый бензол их губительных отравляющих свойств. Неизвестно, сколько бы еще времени Талмудовский переругивался с осоавиахимовцами, если бы в газоубежище не вошел новый отравленный и, судя по замотанной в марлю голове, также и раненый гражданин. При виде нового гостя Талмудовский замолчал и проворно нырнул в толпу пикейных жилетов. Но человек в марле сразу же заметил корпусную фигуру инженера и направился прямо к нему.

-- Наконец-то я вас поймал, инженер Талмудовский! - сказал он зловеще, - На каком основании вы бросили завод?

Талмудовский повел во все стороны маленькими кабаньими глазками. Убедившись, что убежать некуда, он сел на свои чемоданы и закурил папиросу.

-- Приезжаю к нему в гостиницу, -- продолжал человек в марле громогласно, -- говорят: выбыл. Как это, спрашиваю, выбыл, ежели он только вчера прибыл и по контракту обязан работать год? Выбыл, говорят, с чемоданами в Казань. Уже думал -- все кончено, опять нам искать специалиста, но вот поймал; сидит, видите, покуривает. Вы летун, инженер Талмудовский1 Вы разрушаете производство!

Инженер спрыгнул с чемоданов и с криком: "Это вы разрушаете производство! "-схватил обличителя за талию, отвел его в угол и зажужжал на него, как большая муха. Вскоре из угла послышались обрывки фраз: "При таком окладе... ", "Идите, поищите", "А командировочные? " Человек в марле с тоской смотрел на инженера.

Уже лектор закончил свои наставления, показав под конец, как нужно пользоваться противогазом, уже раскрылись двери газоубежища и пикейные жилеты, держась друг за друга, побежали к "Флориде", уже Талмудовский, отбросив своего преследователя, вырвался на волю, крича во все горло извозчика, а великий комбинатор все еще болтал с Зосей.

-- Какая фемина! -- ревниво сказал Паниковский, выходя с Балагановым на улицу. -- Ах, если бы гири были золотые! Честное, благородное слово, я бы на ней женился!

При напоминании о злополучных гирях Балаганов больно толкнул Паниковского локтем. Это было вполне своевременно. В дверях газоубежища показался Остап с феминой под руку. Он долго прощался с Зосей, томно глядя на нее в упор. Зося последний раз улыбнулась и ушла.

-- О чем вы с ней говорили? - подозрительно спросил Паниковский.

-- Так, ни о чем, печки-лавочки, - ответил Остап. - Ну, золотая рота, за дело! Надо найти подзащитного.

Паниковский был послан в "Геркулес", Балаганов-на квартиру Александра Ивановича. Сам Остап бросился на вокзалы. Но миллионер-конторщик исчез. В "Геркулесе" его марка не была снята с табельной доски, в квартиру он не возвратился, а за время газовой атаки с вокзалов отбыло восемь поездов дальнего следования. Но Остап и не ждал другого результата.

-- В конце концов, -- сказал он невесело, -- ничего страшного нет. Вот в Китае разыскать нужного человека трудновато: там живет четыреста миллионов населения. А у нас очень легко: всего лишь сто шестьдесят миллионов, в три раза легче, чем в Китае. Лишь бы были деньги. А они у нас есть.

Однако из банка Остап вышел, держа в руке тридцать четыре рубля.

-- Это все, что осталось от десяти тысяч, -- сказал он с неизъяснимой печалью, - а я думал, что на текущем счету есть еще тысяч шесть-семь... Как же это вышло? Все было так весело, мы заготовляли рога и копыта, жизнь была упоительна, земной шар вертелся специально для нас -- и вдруг... Понимаю! Накладные расходы! Аппарат съел все деньги.

И он посмотрел на молочных братьев с укоризной. Паниковский пожал плечами, как бы говоря: "Вы знаете, Бендер, как я вас уважаю! Я всегда говорил, что вы осел! " Балаганов ошеломленно погладил свои кудри и спросил:

-- Что же мы будем делать?

-- Как что! - вскричал Остап. -- А контора по заготовке рогов и копыт? А инвентарь? За один чернильный прибор "Лицом к деревне" любое учреждение с радостью отдаст сто рублей! А пишущая машинка! А дыропробиватель, оленьи рога, столы, барьер, самовар! Все это можно продать-- Наконец, в запасе у нас есть золотой зуб Паниковского. Он, конечно, уступает по величине гирям, но все-таки это молекула золота, благородный металл.

У конторы друзья остановились. Из открытой двери неслись молодые львиные голоса вернувшихся из командировки студентов животноводческого техникума, сонное борматанье Фунта и еще какие-то незнакомые басы и баритоны явно агрономического тембра.

-- Это состав преступления! - кричали практиканты. - Мы и тогда еще удивлялись. За всю кампанию заготовлено только двенадцать кило несортовых рогов.

-- Вы пойдете под суд! -- загремели басы и баритоны. -Где начальник отделения? Где уполномоченный по копытам? Балаганов задрожал.

-- Контора умерла, -- шепнул Остап, -- и мы здесь больше не нужны. Мы пойдем по дороге, залитой солнцем, а Фунта поведут в дом из красного кирпича, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены толстые решетки.

Экс-начальник отделения не ошибся. Не успели поверженные ангелы отдалиться от конторы на три квартала, как услышали за собой треск извозчичьего экипажа. В экипаже ехал Фунт. Он совсем был бы похож на доброго дедушку, покатившего после долгих сборов к женатому внуку, если бы не милиционер, который, стоя на подножке, придерживал старика за колючую спину.

-- Фунт всегда сидел, -- услышали антилоповцы низкий глухой голос старика, когда экипаж проезжал мимо. -- Фунт сидел при Александре Втором "Освободителе", при Александре Третьем "Миротворце", при Николае Втором "Кровавом", при Александре Федоровиче Керенском...

И, считая царей и присяжных поверенных, Фунт загибал пальцы.

-- А теперь что мы будем делать? -- спросил Балаганов.

-- Прошу не забывать, что вы проживаете на одном отрезке времени с Остапом Бендером, -- грустно сказал великий комбинатор. - Прошу помнить, что у не-го есть замечательный саквояж, в котором находится все для добывания карманных денег. Идемте домой, к Лоханкину.

В Лимонном переулке их ждал новый удар..

-- Где же дом? -- воскликнул Остап. -- Ведь тут еще вчера вечером был дом?

Но дома не было, не было "Вороньей слободки". По обгорелым балкам ступал только страховой инспектор. Найдя на заднем дворе бидон из-под керосина, он понюхал его и с сомнением покачал головой.

-- Ну, а теперь же что? -- спросил Балаганов, испуганно улыбаясь.

Великий комбинатор не ответил. Он был подавлен утратой саквояжа. Сгорел волшебный мешок, в котором была индусская чалма, была афиша "Приехал жрец", был докторский халат, стетоскоп. Чего там только не было!

-- Вот, -- вымолвил, наконец, Остап, -- судьба играет человеком, а человек играет на трубе.

Они побрели по улицам, бледные, разочарованные, отупевшие от горя. Их толкали прохожие, по они даже не огрызались. Паниковский, который поднял плечи еще во время неудачи в банке, так и не опускал их. Балаганов теребил свои красные кудри и огорченно вздыхал. Бендер шел позади всех, опустив голову и машинально мурлыча: "Кончен, кончен день забав, стреляй, мой маленький зуав". В таком состоянии они притащились на постоялый двор. В глубине, под навесом, желтела "Антилопа". На трактирном крыльце сидел Козлевич. Сладостно отдуваясь, он втягивал из блюдечка горячий чай. У него было красное горшечное лицо. Он блаженствовал.

-- Адам! - сказал великий комбинатор, останавливаясь перед шофером. -- У нас ничего не осталось. Мы нищие, Адам! Примите нас! Мы погибаем.

Козлевич встал. Командор, униженный и бедный, стоял перед ним с непокрытой головой. Светлые польские глаза Адама Казимировича заблестели от слез.

Он сошел со ступенек и поочередно обнял всех антилоповцев.

-- Такси свободен! - сказал он, глотая слезы жалости. Прошу садиться.

-- Но, может быть, нам придется ехать далеко, очень далеко, - молвил Остап, - может быть, на край земли, а может быть, еще дальше. Подумайте!

-- Куда хотите! - ответил верный Козлевич. - Такси свободен!

Паниковский плакал, закрывая лицо кулачками н шепча:

-- Какое сердце! Честное, благородное слово! Какое сердце!

ГЛАВА XXIV. ПОГОДА БЛАГОПРИЯТСТВОВАЛА ЛЮБВИ

Обо всем, что великий комбинатор сделал в дни, последовавшие за переселением на постоялый двор, Паниковский отзывался с большим неодобрением.

-- Бендер безумствует! -- говорил он Балаганову. - Он нас совсем погубит!

И на самом деле, вместо того чтобы постараться как можно дольше растянуть последние тридцать четыре рубля, обратив их исключительно на закупку продовольствия, Остап отправился в цветочный магазин и купил за тридцать пять рублей большой, как клумба, шевелящийся букет роз. Недостающий рубль он взял у Балаганова. Между цветов он поместил записку: "Слышите ли вы, как бьется мое большое сердце? " Балаганову было приказано отнести цветы Зосе Синицкой.