«Поворот все вдруг!». Укрощение Цусимы - Александр Лысёв

«Сума» вплотную подошел к борту броненосца. С мостика своего крейсера Миядзава рассмотрел корпус флагмана. Неудивительно, что Миядзава не признал собственный броненосец! Перед ним возвышалась огромная бесформенная гора металлических обломков, заключенных в проломленные борта, непонятно каким образом до сих пор державшаяся на поверхности моря.

Миядзава поднялся на «Микасу». Его встретил начальник штаба адмирала Того капитан 1-го ранга Симамура. Голова Симамуры была туго перебинтована, на повязке – запекшаяся кровь. Рукав кителя оторван, левая рука на перевязи. На вопрос Миядзавы, здесь ли адмирал, был дан положительный ответ.

Офицеры прошли по палубе броненосца. Она была безлюдна. Пейзаж вокруг напоминал индустриальные окраины города Осаки, откуда был родом Миядзава, если бы те подверглись немыслимо жестокой бомбардировке и все внутренности фабрик вышвырнуло бы на улицы. Кругом груды металлических обрубков. Определить, к чему они принадлежали, не было никакой возможности.

Прямо через пролом в палубе вели вниз обломки трапа. Спустились в центральный пост броненосца. На устилавших пол циновках лежал адмирал Того. При нем находился штаб-офицер Акияма. Кроме него и Симамуры, оставшихся в строю на «Микасе» офицеров больше не имелось. Тяжело раненного на втором часу дневного сражения японского командующего в бессознательном состоянии перенесли на «Суму». В командирской каюте крейсера Хейхатиро Того пришел в себя. Лицо его казалось вылепленным из желтого воска. Того поглядел на почтительно склонившегося над ним Миядзаву. Пересохшие губы адмирала прошептали только одно слово:

– Зачем?..

Лучше бы он умер в этот роковой для империи Ямато день. А теперь… Теперь японское вступление в международную политику надо переписывать заново. За столом переговоров с Россией. Это уже свершившийся факт.

Хейхатиро обреченно прикрыл глаза и отвернулся к выкрашенной матовой краской стене каюты. Миядзава отвесил глубокий поклон и оставил командующего в одиночестве…

Через несколько часов вызванные по беспроволочному телеграфу с «Сумы» броненосные крейсера Дэва взяли на буксир обезображенный остов «Микасы». Оставляя море русским, японский Объединенный флот кратчайшим путем уходил к своей базе Сасебо на Японских островах.

39

К вечеру 29 июля 1904 года русский флот подошел к острову Квельпарт. Угольщиков так и не встретили. Впереди тяжелыми валами перекатывались воды Корейского пролива. В него вступили ночью, выбрав для прохождения западный рукав. Огней не открывали. Справа в темноте проплыли гористые очертания острова Цусима. Опять опасались минных атак. Однако вопреки ожиданиям ночь прошла спокойно. На рассвете 30 июля встретили шедший из Фузана в Шанхай немецкий пароход. С него сообщили последние новости: японский флот вернулся в Сасебо; крейсера Скрыдлова имели столкновение с отрядом Камимуры; Энквист пришел в Циндао, германскую военно-морскую базу на Дальнем Востоке.

– Зачем он поперся к немцам, ливонская его душа? – ворчал в адрес Энквиста Рожественский. Зиновия Петровича вынесли на верхнюю палубу «Ретвизана» подышать свежим воздухом. Он полулежал в шезлонге, укрытый пледом. Рядом прохаживался Макаров.

– У него же скоро истечет время стоянки согласно международному праву. И куда он теперь сунется? Придется интернироваться и разоружаться.

– Да, мог бы и поискать нас после боя, – задумчиво произнес Макаров. – Видать, побоялся.

– Родионов вон на «Нахимове» не побоялся, – сурово прогудел Рожественский. – Эти две богини, прости Господи, «Диана» с «Авророй», вечно чего-нибудь учудят…

– Пусть интернируется, – махнул рукой Макаров. – Это уже ни на что не влияет. Заберем их у немцев после войны – да и вся недолга…

Перед скалистым островом Дажелет установили контакт по беспроволочному телеграфу с кораблями Скрыдлова. А во второй половине дня благополучно соединились с отрядом владивостокских крейсеров. Над Японским морем долго гремело дружное раскатистое «ура», разносимое ветром с русских судов.

Адмирал Скрыдлов прибыл с докладом на «Ретвизан». Ближе к вечеру 28 июля его отряд, войдя в Цусимский пролив, вступил в бой с пятью легкими крейсерами Камимуры. Японцы сражались с исключительной доблестью, пытаясь сделать невозможное – одолеть четыре русских крейсера, превосходившие их по водоизмещению, артиллерийскому вооружению и броневой защите. Чуда не произошло, несмотря на все старания и проявленное Камимурой недюжинное флотоводческое мастерство. Японцам удалось серьезно повредить наш «Баян» и даже на время вывести его из строя. Имели многочисленные повреждения и остальные крейсера владивостокского отряда – «Россия», «Громобой», «Аскольд». С последними лучами заходящего солнца нашим артиллерийским огнем был потоплен неприятельский крейсер «Кассаги», на котором держал свой флаг адмирал Камимура. Остальные японские крейсера, пользуясь темнотой, ушли к своим берегам. На «Россию» и «Громобой» было принято много японских моряков, спасенных с «Кассаги». По их свидетельствам, адмирал Камимура предпочел сдаче в плен смерть и погиб вместе со своим крейсером, до конца оставаясь на его мостике. После боя Скрыдлов отошел к острову Дажелет. Полученные «Баяном» подводные пробоины заделывали почти сутки. Утром 29-го выслали на разведку «Аскольд». Он задержал у японских берегов английский пароход с военной контрабандой. Пароход утопили, англичан взяли к себе на борт. От них узнали о возвращении японского флота в Сасебо. Скрыдлов благоразумно решил за Корейский пролив пока не соваться, выбрав районом ожидания воды у острова Дажелет. Сутки спустя произошло соединение русских сил.

Вечером 30 июля русский флот продолжил свой путь во Владивосток, ложась на курс норд-ост 23 градуса. На баке проходившего мимо «Цесаревича» крейсера «России» Ключевский заметил забавную картину. В окружении русских моряков стояла группа японских пленных. Многие из них были одеты в наши бушлаты. Опираясь о леерное ограждение, разглядывал русские броненосцы коренастый японец в русской флотской робе и в бескозырке, на ленточке которой значилась надпись «Россия». Как потом, смеясь, рассказывали Сергею Платоновичу офицеры крейсера, это был японский машинист, которого при потоплении «Кассаги» взрывной волной вытряхнуло из одежды и выкинуло за борт совершенно голым. Наши матросы приодели побежденного противника, и теперь он щеголял в бескозырке с названием подобравшего его крейсера.

Утром 31 июля Ключевский навестил лейтенанта Ненюкова, которого перенесли из лазарета в офицерскую каюту. Прикованный к койке, Ненюков был мрачен. Разговор с ним у Ключевского вышел крайне тяжелый. Лейтенант твердо решил покончить с собой. И, несмотря на все уговоры Ключевского, от своих намерений отказываться не хотел.

– Не виноваты вы ни в чем. Это простая случайность, каких на войне бывает тысячи, – с горячностью внушал ему Ключевский. – Дайте слово, что не будете стреляться.

– Сергей Платонович, – повернул к Ключевскому бледное лицо Ненюков. – Это моя вина. Из-за меня погибли мои подчиненные, за которых отвечал я.

– Да чем вы им этим поможете, черт побери?!

– Не просите, пожалуйста, с меня слова, которого я не смогу сдержать…

Ключевский вышел в коридор. Подозвал состоявшего при Ненюкове вестовым матроса, велел забрать у барина револьвер и не оставлять одного. Через минуту вестовой вернулся, протягивая Ключевскому оружие:

– Вот, вашбродь. Они вроде заснули, я и вытащил потихоньку…

– Смотри за ним в оба…

Но не прошло и часа, как в каюту Ключевского забарабанили кулаками.

– Что такое? – отложил книжку на столик мичман Дараган.

Ключевский рывком распахнул дверь. Ненюковский вестовой с ходу бухнулся на колени:

– Простите, вашбродь, недоглядел я…

Кинулись в каюту к Ненюкову. Тот лежал на полу, сжимая в руке маленький браунинг. Бельевая полка была выдвинута, до нее раненый лейтенант, скатившись с койки, добирался ползком. А потом выстрелил себе в рот.

– Не знал я, вашбродь, что у него в белье еще один пистолет-то был, – размазывал кулаком по щекам слезы вестовой. – Не доглядел, простите великодушно. Они проснулись, говорят, что-то плохо мне, сбегай-ка, братец, за лекарем… Я до конца коридора добежать не успел, слышу – ба-бах!.. Я от барина за весь поход слова худого не слыхал…

– Ненюков считался лучшим артиллерийским офицером на «Цесаревиче», – проговорил Дараган. – Образцовый специалист.

Лейтенанта Ненюкова похоронили в море, не доходя до Владивостока. По настоянию Ключевского записали – погиб на боевом посту при исполнении служебных обязанностей…

На рассвете 1 августа 1904 года русские корабли пришли во Владивосток, бросив якоря в бухте Золотой Рог. Получили известие – 30 июля в Петербурге с бастионов Петропавловской крепости прозвучал артиллерийский салют в сто один выстрел. У царствующего императора родился долгожданный наследник! Суда украсились праздничными флагами. Командам выдали винные порции сразу по двум поводам: в честь победы над врагом в Желтом море и по случаю рождения цесаревича.