Подселенец - Марк Элгарт

Потьмина с бандой тогда уничтожили — информаторы постарались. Большой кровью, кстати, — из роты, на его поимку отправленной, лишь два взвода вернулись. Но и Потьминых всех вырезали начисто. Просто массой задавили. Того же Илью Тимофеича когда брали (и откуда у него пулемёт взялся!), положили человек двадцать пять. И всё равно живым схватить не удалось — на своей же гранате подорвался кулак, трёх красных бойцов с собой забрал в буржуйское Царствие Небесное.

И Трофима Егорова неизвестно чья пуля в затылок клюнула. Может, красная, может, кулацкая — какая разница. Только что сидел вместе со всеми человек, курил, шутки какие-то про буржуя Чемберлена шутил — и нет его. Сползает тихо по грязи, как тряпочка, причём лицо как у живого, просто заснувшего, а затылка нет. Ошмётки кровавые какие-то и всё…

Когда до Дуськи молва дошла, что она не только сирота, но и вдова, почти ничего в лице её не переменилось. Просто кивнула, словно соглашаясь с услышанным, — не более. Железная женщина была. Да и вся порода у них, у Потьминых, такая. Только глаза чуть потускнели, словно умерло в ней что-то…

Зато дочка осталась. В неё-то Дуська всю свою любовь и вкладывала. И в дело. Потому что росла Ленка копией матери во всём…

Лет десять минуло. Ленка уже в рост пошла, стала на мать в юные годы походить. А Дуська — наоборот: куда только культурность и утончённость делись. Как Трофима и отца убили, так она просто зубы сжала и работать принялась. Без разницы, что делать: навоз убирать — так убирает лучше всех, коров доить — так за ней никто не угонится. Причём слава была ей совершенно безразлична, хоть и писали о ней как о лучшей доярке многие газеты местные, в бригадирши выдвинули потом. Когда фильм "Светлый путь" сняли и показывать начали, все вокруг ей так и твердили: "Дуся, про тебя фильм. А кстати, ты и покрасивше Орловой будешь — та кукляшка-неваляшка какая-то, а ты — настоящая красавица".

Дуська только усмехалась. Просто умерло в ней что-то, когда осенним тёплым вечером грустный красноармеец сообщил ей, что она не только мужа, но и отца потеряла. Поначалу хотелось завыть, броситься грудью на что-нибудь острое, грызть зубами и рвать ногтями, но это очень быстро прошло. Остались только всхлипы и судорожное подёргивание плеч. Ненадолго.

С той поры все видели перед собой только "Железную Евдокию". Без слёз. Без эмоций. Передовицу производства. Идеал советской женщины.

Тогда в председатели совхоза Дуся так и не выбилась, может, потому, что не очень и стремилась, зато бригадиром доярок сделалась знаменитым на всю страну благодаря газете "Правда" и прочим "Известиям". В партию вступила уже после, но без всяких проблем, даже невзирая на кулацкое происхождение.

Но по-настоящему жила Дуська только для дочки. Я-то у них в доме обитал, мне всё видно было. Ленка для Евдокии была как один свет в окошке, ничего мать для неё не жалела, и себя не жалела тоже. Казалось бы, девчонка от такой заботы избаловаться должна, принцессой какой себя почувствовать, так ведь нет — на удивление правильная дочка у Дуськи росла. Как мать за ней присматривала, так и она за матерью, хоть и соплюха соплюхой. Дуська, бывало, со смены еле ноги домой притащит, а ещё готовить-убирать, глядь, а и не надо ничего — всё готово. В доме чистота, ужин горячий, Ленка сидит, уроки делает. Хорошая девчонка была. Я, конечно, тоже в меру своих сил помогал, но не очень-то моя помощь и требовалась — Ленка сама со всем справлялась прекрасно.

Кстати, видела она меня. И странно это, потому как после четырёх лет от роду вы, люди, нас, домовых, видите, если мы только сами этого захотим, как я с тобой, к примеру. А Ленка меня замечала, когда она сама хотела. Поначалу немного пугало это, потому как дар подобный — первый ведьминский признак, но потом я успокоился. Не похожа была Ленка на ведьму, хоть и была сила в ней. Небольшая, но была. Её бы к бабке Акулине в ученицы отдать — знатная бы ведьма получилась, но та давно учениц уже не брала, мирно себе на болоте в двух верстах от Танаевки жила, мухоморы сушила и самогон гнала для личного пользования. Иногда только грозу какую-нибудь вызывала или на кладбище хулиганила, если не видел никто. Потому как старенькая уже была по вашим меркам человеческим — лет под двести. Но больше чем на сто не выглядела, что правда, то правда, врать не буду. Про Акулину я чуть попозже расскажу, потому как в истории этой без неё, понятно, не обошлось, в нашей местности без неё вообще редко какая история обходится.

Сейчас самое время вспомнить о Власе Мутном. Бывают на свете плохие люди. Просто плохие. Это только ваши философы городские говорят, что люди по определению все хорошие, только обстоятельства их портят. Это всё потому, что они с Власом Мутным не встречались.

Поганцем он был редкостным с детства. С ним даже тогда никто из пацанят водиться не хотел, потому как все знали: с Власом свяжешься, так розог обязательно получишь, а он так сухим из воды и выйдет, дурачком непонимающим прикинется. Никогда его на деревне не любили. Вся гниль и пакость от него шли: подбить кого на драку с кольями и мордобоем чуть не до смертоубивства — тут он первый, а как отвечать, так и нет его. Прикинется агнцем: ничего не знаю, ничего не ведаю… А потом ещё какую-нибудь пакость учинит. И виноваты всегда другие. И били его за паскудность эту, и по-другому наказывали, а всё впрок не шло. Дерьмо, а не человек. Когда его на войну забрали, вся деревня с облегчением вздохнула. Да рано…

Правда, видать, говорят, что богу на небесах плохие тоже без надобности. Серёга Носков, Олежка Боков, да и другие парни, что с германцами воевать ушли, все сгинули — кого пуля немецкая подкосила, кого болезнь неожиданная, кого революционная метла. А Влас вернулся.

Одна рука, правда, плетью висит, ранили его где-то в Польше, и челюсть перекосило, так что понять его только с трудом можно, но гадости всякой он поднабрался с избытком.

Теперь я отступлю от темы немного. Вот мы, нечисть по-вашему, мы ведь тоже разные бываем. Я, к примеру, или Васька-леший, да хоть и Кузьма, пусть и не любим мы друг друга… Ну так вот, мы — нечисть спокойная, местная, нас не задевай — мы не тронем. А если чего, так и договориться можем.

Нежить — дело другое. С ними не договоришься. Упыри всякие, вроде Варьки Сапожниковой, или другие мертвяки ходячие. У них мозгов нет, только цель. С ними говорить без толку — их сразу уничтожать надо, если получится.

А ещё черти есть, или бисы по-нашему. Мы с ними не общаемся, да и не надо нам это: мы — нечисть честная, а бисы — они паскудники известные, им зло делать, как нам дышать. Подчиняют себе человека обычно, потому как сами-то по себе они слабые и мелкие, с мыша размером, не больше, а потом начинают человека этого всякие паскудства совершать заставлять. Если человек сильный, так он их сам себе подчиняет, и черти эти на него работать начинают. Почти все колдуны такие. Если человек не очень силён, он с ума сходит. Да-да, те же убогие бисов видят постоянно, но не поддаются им, борются с ними, но… Не всегда получается. Дурачков у церкви видал? Так это то, о чём я говорю.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});