Не друг - Мия Шугар

остатки, как оказалось, пустой обиды, подошла к нему и обняла.

— Если не хочешь — никуда не поедем, — голос глухой, безэмоциональный, словно Никита смертельно устал.

Я подумала немного, потерлась носом об атласное плечо и, неожиданно для себя, предложила:

— До учебы ещё есть время, можем и съездить.

Вот не спрашивайте, зачем я это сделала. Может, почувствовала, что Никите это сейчас нужно? Я же видела, как ему понравилось общение с отцом. Никита столько лет изводил мать вопросами о втором родителе и вот он объявился. Теперь и отец и сын горят желанием лучше узнать друг друга, но Никите нужно ещё и оглядываться на меня. И какое я имею право отказывать ему в общении с близкими? Даже если отбросить момент с нашим непростым переходом из статуса друзей в статус пары, я, как близкий человек, обязана поддержать Никиту.

Есть ещё вариант, что внутри у меня засело чувство вины после вчерашней импульсивной выходки и своим предложением съездить к Радо в гости, я хотела загладить неприятное послевкусие.

По вспыхнувшим от надежды и скрытой радости глазам Никиты я окончательно поняла — нужно ехать.

— Ты правда этого хочешь? — уточнил, словно не до конца мне поверил, Никита, и я с готовностью закивала головой. Хочу-хочу, даже не сомневайся.

Позже я убедилась — мой выбор был правильным. Почему? Да потому, что Никита пел в ванной! А после, завернувшись в большое банное полотенце на манер тоги, закружил меня в глупом танце, неком миксе из вальса, танго и польки.

Танец наш закончился ожидаемо — в постели, где Никита бесконечно долго и невыносимо сладко благодарил меня за предстоящую поездку, и к этому вопросу мы, кстати, возвращались ещё не раз.

Только к вечеру Никита угомонился и прекратил ослеплять меня своей улыбкой, и произошло это в тот момент, когда он выяснил, что нужно заехать домой за загранпаспортом.

— Хочешь, я пойду с тобой? — Я примерно представляла, как ему не хочется оставлять меня одну после вчерашнего и, к тому же, я и сама была не прочь прогуляться.

Никита опять воспрял духом и, после предварительного звонка, мы с ним отправились к его маме.

— Никитка… Настенька… - заметно похудевшая и порядком измученная на вид тетя Люба порывисто обняла сына и ласково погладила меня по голове.

Она суетилась и нервничала, дрожащими руками накрывала стол и с бесконечной тревогой посматривала на Никиту, а он просто поражал спокойствием и выдержкой. А ещё — раздражал меня немногословностью да так, что я даже раздумывала, — а не пнуть ли его хорошенько, чтобы эта маска самоуверенности слетела с лица. Але! Это же твоя мама! Вон как радуется, бутерброды тебе режет, а ты сидишь с неприступным видом. Царевна-несмеяна.

Я опять слишком громко думаю? Ничем другим внимательный взгляд Никиты объяснить не могу.

— Ну что ж вы детки, кушайте. Насть, котлетки будешь? Свежие, только навертела. С работы прибежала и что-то прям так захотелось жареного. Дай, думаю, сделаю. И вот, как знала.

— Буду, теть Люб, конечно буду. У вас самые вкусные котлеты, вы знаете?

Благодарная улыбка послужила лучшей приправой и я с большим удовольствием поужинала потрясающими котлетами.

Никита, кстати, тоже ел, вызывая у мамы умилительную улыбку и неумолимое желание подложить в его тарелку добавку.

А после ужина Никита легко и непринужденно поставил нас с тетей Любой в неудобное положение, раскрыв наш маленький секрет и сообщив маме о том, что мы уже не просто друзья. Почему в неудобное? Да потому, что он додумался поцеловать меня на глазах у мамы и проделал этот фокус с явным удовольствием. Его даже не смутило мое сопротивление и изумлённый мамин взгляд.

— Так вы..? — тетя Люба выписала пальцами в воздухе непонятную фигуру, долженствующую изобразить нашу связь, оценила цвет моих щек, получила подтверждающий кивок от сына и издала нервный смешок. — Все с вами ясно.

Позже, чуть успокоившись, она подловила момент, когда Никита ушел искать свой паспорт, и устроила мне допрос.

— Настенька, я рада за вас, честное слово. Прости, если что не так.

— За что простить? — я усердно натирала тарелку мыльной губкой и бросала осторожные взгляды на сутулую фигуру за столом. Тетя Люба сидела тяжело и кособоко, завалившись грудью на столешницу, как до крайней степени вымотанный человек, не имеющий сил даже выпрямить спину. — Все хорошо, теть Люб. Правда хорошо.

— Да где же..? Вон он какой, — оплывший подбородок указал на дверь кухни, — сердитый. Простить не может. Так хоть ты прости, что не радуюсь сильно. Привыкла я к тебе с детства, вы с Катей на моих глазах росли, давно если не за дочь, то за племянницу считаю. Я почти и не удивилась, правда. И так вместе и эдак… Только целуетесь теперь. — Никитина мама невесело усмехнулась и вскинула голову — в кухню вошёл Никита, продемонстрировал найденный паспорт и небольшую спортивную сумку.

— Я готов.

— К чему готов? — тетя Люба нахмурилась. — Зачем тебе паспорт?

Никита открыл рот, но я его бесцеремонно перебила.

— Вы только не волнуйтесь, теть Люб! У нас же учеба начинается с понедельника, и мы решили на пару дней в отпуск слетать, пока время есть.

— Так куда ж вы? Это ж заграничный паспорт. А деньги откуда?

— Мы подрабатываем. Правда? — я незаметно ткнула Никиту локтем под ребра и он с ленивой улыбкой подтвердил мои слова.

— Никита! Так же нельзя, сынок! — от надрыва в голосе матери Никита все же дрогнул, растерянно пошевелил губами, но промолчал. И правильно сделал — бедной женщине нужно было выговориться. — Я же все для тебя… Всю жизнь тебе под ноги. Все ждала, когда ты вырастешь, выучишься, в люди выйдешь. Зачем ты так со мной?

Теть Люба поднялась на ноги. Её лицо некрасиво искривилось, крупные слезы выступили из глаз и покатились по щекам, и Никита не выдержал — шагнул к матери и крепко обнял.