Не друг - Мия Шугар

тут будут либо Катька, либо Никита, а то и, не дай Бог, оба.

Видеть я их сейчас не могла. Катька, долбаный недоучившийся психолог, постоянно твердит, как важно общаться и проговаривать вслух претензии, чтобы недовольство не копилось. Прорабатывать, так сказать, проблемы и острые вопросы. Но о чем тут можно говорить, я, честно сказать, не знала. Ну извинятся они и что дальше? Никита опять заведет — это было неважно, это случайность, не принимай близко к сердцу. Катя вообще не поймет суть претензий. Ну переспали и что с того?

Получается, я одна дура в этой ситуации?

Пары ярости и река слез домчали меня до проспекта, где я села в первый, подкативший к остановке, трамвай, забилась в дальний угол возле последней двери и уставилась в окно. Мимо проплывал предосенний выгоревший степной пейзаж с редкими вкраплениями чахлых кустов, гордо именуемых у нас в регионе "кленами", трамвай дёргался и скрежетал невидимыми внутренностями, а я с некоторой долей иронии признавала — все, что меня сейчас окружает, как нельзя лучше отражает мое внутреннее состояние. Я ощущала себя выжженной, уставшей и опустошенной, как пыльное нутро старого городского транспорта, в котором была только я да безучастный кондуктор.

— Станция Никель. Конечная. — Я подняла голову и обнаружила, что трамвай стоит с открытыми дверями, а кондуктор, не меняя выражения лица, отрешенно смотрит в окно на столбы, поддерживающие провода для электричек.

Трамвай, гремя колесами и постанывая на поворотах, уполз на кольцо конечной и надолго затих там, а я, посмотрев на пустой перрон, попыталась понять, что я тут делаю. Да ничего я не делаю! Гуляю, проветриваю голову, остываю.

По крутым, истертым тысячами ног, ступеням я взобралась на пешеходный виадук, немного постояла над железнодорожными путями, подышала креозотом и решила разведать, что там, с другой стороны виадука.

В районе станции мне доводилось бывать не часто — нашей семье да и всем знакомым привычнее и удобнее было пользоваться основным вокзалом. Там пролегала центральная железнодорожная артерия, днём и ночью ходил транспорт и всегда толпился народ. Здесь же, на станции, поезда появлялись не часто и останавливались на две минуты, не больше, да и то — не все.

За пешеходным мостом мне не понравилось и дело даже не в убогих двухэтажках с выбитыми окнами подъездов, и не в вонючих кучах мусора, а в развязной гоп-компании, гогочущей на захламленной детской площадке.

Я, конечно, сильно обижена на Никиту, но не настолько, чтобы рисковать жизнью и здоровьем, прогуливаясь по опасному району.

Мост в обратном направлении я буквально перелетела и так же быстро помчалась к остановке, молясь, чтобы нужный трамвай не уехал. Где тут искать автобусную остановку я не представляла, а включать телефон и рыскать в интернете не хотела. Опять же начнут названивать, а я ещё не придумала, что именно скажу предателям.

Не знаю, на что я надеялась со своей удачей, но трамвая на кольце не было, как и людей, ожидающих его, и я, стоя на высокой заасфальтированной площадке, ощущала себя одинокой и беззащитной. Ощущение беззащитности усилилось, когда на виадук вышла знакомая гоп-компания и свистом оповестила о своем приближении.

Я решила не испытывать судьбу дальше и припустила к ближайшим домам. Отсижусь в каком-нибудь дворе, пусть эти шумные ребята уйдут или уедут, а я уж как-нибудь..

В унылом, заросшем зеленью дворе я проторчала больше часа, периодически выглядывая и убеждаясь, что компания обосновалась на остановке и встречает свистом и воплями каждый трамвай. Уже и солнце к горизонту, и комары из под листьев, а эти неуемные все гы-гы да га-га.

Шаги за спиной застали меня, увлеченную разглядыванием беспокойных соседей, врасплох. Холодок пополз по позвоночнику, сердце противно запнулось и я окаменела от страха и нехорошего предчувствия.

* * *

Предчувствие меня не обмануло, оно у меня замечательное.

Неприятность в виде хмурого Никиты молча стояла, скрестив руки на груди, и я поняла одну вещь — ещё неизвестно, кого мне сейчас хотелось бы встретить больше — его или тех гоготунов с остановки. Утрирую, конечно, с гопотой общаться вот вообще никакого желания нет. Как, впрочем, и с Никитой.

— Пойдём. — Не спрашивая ни о чем, этот предатель и изменник взял меня за руку и пошел вглубь двора. Просто пошел, подразумевая мое полное согласие с его действиями и даже не подозревая того, что мои планы могут не совпадать с его.

На его счастье, в этом вопросе я была солидарна с ним, очень уж надоело прятаться по кустам, потому и пошла рядом, хоть мне и очень хотелось выдрать свою руку из его хватки, а заодно и у него кое-что вырвать с корнем, раз сам не бережет и не следит за шаловливыми конечностями.

Но остатки благоразумия нашёптывали, что этот райончик не очень подходит для разборок и лучше бы мне подкопить злости, чтобы дома устроить настоящий скандал и отвести душу.

Никита привел меня к незнакомой, явно новой и дорогой машине, приветствовавший нас коротким гудком, открыл переднюю пассажирскую дверь и втолкнул внутрь салона. Довольно грубовато, надо сказать.

Сел за руль, чем очень удивил меня. У него есть права? А машина откуда?

Спрашивать я ничего не стала. Очень уж сердитым выглядел мой недо-друг-полу-парень и в какой-то момент я даже вздумала винить себя в его состоянии, но потом разозлилась. Да какого черта, собственно?! Он мне изменил с лучшей подругой! Я, что, должна была мирно обсудить с ней его размеры и особенности первой ночи с большим прибором? Сравнить с ее ощущениями? Может, посоветоваться? Спросить, как ему больше нравится?

— Ты очень громко думаешь. — Никита притормозил на пустом перекрестке.

Я повернулась к нему и обожглась о темный от ярости взгляд. Внутренне дрогнула, но внешне, надеюсь, это никак не проявилось.

— А ты очень громко смотришь.

Получил? И чего злится, интересно? За то, что стряхнула с ушей его заботливо навешанную лапшу?

— Ты хотя бы представляешь, как я беспокоился?! — Никита ударил по рулю и я всё-таки не выдержала — шарахнулась от него, вжалась боком в дверь и прикрыла глаза, чтобы