Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II - Владимир Пичета

П. В. Завадовский

Государь поручил им составить проект устройства Сената, и в заседании 9 декабря 1801 г. Строганов прочел его; здесь сенату предоставлялась власть административная и судебная. Обсуждение вопроса о преобразовании Сената происходило еще в трех заседаниях. При этом рассматривалось предложение Державина (как его передает Строганов в своих записях) предоставить выбор кандидатов в Сенат в каждом уезде из лиц первых четырех классов, дворянам первых восьми классов. Эта мысль не была одобрена членами неофициального комитета, во-первых, потому, что лица первых четырех классов недостаточно известны, а потому нельзя ожидать дельного выбора, и, во-вторых, нынешние выборы находятся в слишком сильной зависимости от воли правительства, а тем более это будет при избрании сенаторов. Вообще комитет полагал, что еще рано думать об этом, и государь, по-видимому, согласился с их мнением. Очевидно, боялись, что настроенный консервативно высший круг дворянства избрал бы таких кандидатов в Сенат, которые своей косностью и невежеством помешали бы осуществлению государственных преобразований в либеральном смысле.

В заседании 10 февраля 1802 г. была прочтена записка кн. Чарторийского об общем плане государственных преобразований. Предлагая здесь введение министерств, он устанавливал, что министры должны ежегодно давать отчет Сенату. Государь и комитет были очень довольны этой работой, но позднее император пожелал, чтобы тремя членами комитета был предварительно обсужден вопрос о праве Сената делать представления государю в том случае, если бы министр привел в своем докладе факты ложные или выдуманные и тем ввел государя в заблуждение. Все трое, Новосильцев, Строганов и Кочубей, нашли, что без этого права Сената весь манифест потеряет значение, что отсутствие ответственности министров еще более усилит деспотизм. Когда в заседании комитета 16 марта император Александр возбудил вопрос, можно ли предоставить Сенату это право и в тех случаях, если доклад министра уже утвержден, то получил ответ, что только таким образом можно предотвратить обман государя; тогда и император согласился на это[68].

Проект указа Сенату, переданный на рассмотрение Совета, был рассмотрен в нескольких его заседаниях в апреле и мае 1802 г. Из 13 членов Совета, мнения которых напечатаны в «Архиве Государственного Совета» — 3 предложили частные поправки, 9 отрицательно отнеслись к нему, находя его ненужным, несвоевременным или, напротив, недостаточным и, наконец, гр. С. П. Румянцев, в общем одобряя проект, предложил, однако, другой[69].

В заседании 1 мая прочел свое мнение о правах Сената И. С. Мордвинов, основная идея которого состоит в желании, «чтобы Сенат соделался телом политическим», причем «права политические должны быть основаны на знатном сословии весьма уважаемом, дабы и самые права восприяли таковое же уважение». Императрица Екатерина, продолжает Мордвинов, предоставила дворянству свободу избирать своих судей и предводителей; вероятно, Россия не созрела еще тогда до распространения этого права на «первое правительственное место». Теперь, по мнению Мордвинова, обстоятельства благоприятствуют «введению избрания части сенаторов»: каждая губерния может посылать в Сенат по два депутата, выбираемых на том же основании, как губернские предводители, т. е. одним дворянством и также на три года[70]. «Право… свободного избрания, — говорит Мордвинов, — есть существенное и коренное основание тела политического или власти, содействующей в управлении царств земных».

Мордвинов являлся среди людей старого поколения представителем англоманских течений, что яснее видно из его позднейших проектов[71].

Жильбер-Ромм (грав. XVIII в.)

27 мая 1802 г. гр. П. А. Строганов имел совещание с известным англоманом гр. С. Р. Воронцовым по вопросу об учреждении министерств, в котором Воронцов с большим одобрением отнесся к установлению надзора Сената над министрами. По его мнению, «не нужно много сенаторов, но необходимо, чтобы это были люди неподкупные, неспособные ни на малейшую низость, пользующиеся общим уважением, находящиеся в независимом положении». Воронцов выразил желание, чтобы им дали чин первого класса и доход (revenue), по крайней мере, в 30.000 рублей[72]. В этой беседе было сделано сравнение Сената с верхней палатой, с которой, по мнению Строганова, он сближался правом наблюдать за ведением дела министрами, и поднят был вопрос о наследственности звания сенатора (sur l'heredite). Строганов отнесся к этой мысли весьма одобрительно, но Воронцов заметил, что «это справедливо относительно Англии, но что у нас дело иное, и что пока будут существовать те принципы, которые мы почерпаем в нашем воспитании, подобное учреждение у нас будет опасно». Эта беседа приподнимает уголок завесы относительно отдаленных планов молодых англоманов: им было бы симпатично введение у нас наследственной аристократии, очевидно с целью ограничения посредством нее самодержавия. Эту мечту не захотел разделить с ними гр. С. Р. Воронцов, не желавший, как и его брат Алекс. Ром., идти далее стремления к монархии, основанной на незыблемых законах, хранилищем которых должен был быть Сенат.

Но если старики-вельможи отступали пред желанием молодых аристократов прямо стремиться к введению английского государственного устройства, то был уже талантливый деятель в бюрократических сферах, который носился как раз тогда с этой мыслью: это был Сперанский.

К сожалению, мы точно не знаем, когда Сперанский впервые сделался лично известным членам неофициального комитета.

Постоянные же отношения между Кочубеем и Строгановым, с одной стороны и Сперанским — с другой, устанавливаются с 8 сентября 1802 г., когда, одновременно с изданием манифеста об учреждении министерств, статс-секретарю Сперанскому повелено было «быть при министерстве внутренних дел», министром был назначен Кочубей, а Строганов — его товарищем; но еще ранее Сперанский, по поручению Кочубея, втайне занялся разными приготовительными работами к предстоявшему учреждению министерств. Едва ли, однако, можно сомневаться в том, что между ними были и еще более ранние сношения: это заставляет предполагать сходство некоторых мыслей, высказываемых Строгановым в неофициальном комитете, с тем, что писал Сперанский в это время. Так, в неизданной его рукописи «Отрывок о комиссии уложения. Введение», которая не могла быть написана ранее августа 1801 г. и позже 12 сент. 1802 г., автор говорит, что основные правила будущего «государственного постановления» (т. е. конституции), с «духом» которого должно сообразоваться уложение, «должны быть известны только тем», кто будет его составлять, при чем он полагал, что от «зарождения его» (государственного постановления) в правительстве до обнародования, вероятно, пройдет еще полвека: «путь до народа еще не близок и не приготовлен». Обе эти мысли — о необходимости выработки основ конституции втайне и о нескором ее осуществлении — соответствуют идеям, высказанным в неофициальном комитете императором Александром и его друзьями (см. выше). Выработанный комиссией проект Сперанский предлагает передать на рассмотрение представителей различных сословий, не всех сразу, а одного сословия за другим; но сначала нужно выработать уложение. И члены неофициального комитета держались, при обсуждении вопроса о преобразовании Сената, того мнения, что для выборов еще не настало время. Государь также сказал Строганову, что прежде, чем дать силу конституции, нужно будет составить простое и понятное для всех уложение законов.

В «Отрывке записки о комиссии уложения» Сперанский упоминает об уже написанном им в 1802 г. (для самого себя) рассуждении о конституции.

Сперанскому были известны мнения по поводу проекта преобразования Сената, так как он был начальником экспедиции при совете, когда этот проект там обсуждался, и, быть может, мнения по этому предмету Державина, Мордвинова и гр. С. П. Румянцева побудили его написать записку о конституции. Что он много готовился к ней, мы видим по цитатам из Блэкстона, Монтескье, Филанджиери, истории Дании «Маллета» (Mallet). В эту пору, как и многие другие, Сперанский был в периоде сочувствия к английскому государственному строю. В записке 1803 г. встречаются еще цитаты из Стюарта и Бентама и видно знакомство с Юмом[73].

Сперанский мог и искренно прийти к убеждению, что наследственная аристократия наиболее удобное средство для обеспечения народа от самовластия государя, но убедить себя в этом ему все же было не легко, как это выдают зачеркнутые места в его записке. Первоначально он написал, что «призывать» в высший класс «достойнейших по избранию народа было бы, может быть, всего справедливее». Но тут его одолевают сомнения относительно способа выборов. Плебей-попович выдает свои истинные чувства, называя наследственное дворянство «нелепым учреждением», но потом зачеркивает все это и приходит к выводу, что высший класс, эти «стражи» интересов народа, должны уже ими родиться.