Альбинос (сборник) - Андрей Левицкий

Из отсека, где расположился воевода, Ефим с двумя охранниками провел меня во второй, задняя часть которого была отгорожена решеткой. За этой решеткой на железном полу я и просидел некоторое время, вслушиваясь в происходящее снаружи. Голос, смех, ругань, лязг оружия, шелест палаток и звук шагов… Военный лагерь жил своей жизнью. Выстрелы у ворот усилились, в ту сторону кто-то побежал, потом, гудя двигателями, проехали две машины. Донесся взрыв, протяжные крики, после этого опять стало тише.

Не выдержав, я вскочил и стал мерить шагами камеру, сжимая и разжимая кулаки. Лонгин кажется человеком, способным быстро принимать решения, но он не доверяет мне и наверняка колеблется – а вдруг все это очередная интрига хитроумного херсонского управителя? И пока он размышляет, что к чему, караван Миры приближается к склону.

Остановившись у стены, я постучал по ней кулаком. Гусеничный вездеход – машина медленная, но ведь прошло уже много времени – где теперь караван Миры? Близко от склона, очень близко.

Сунув руку в карман, я достал гармошку, которую на «Каботажнике» успел очистить от ржавчины, присел на корточки под стеной и стал наигрывать.

Дверь в перегородке за решеткой открылась. Опираясь на палку, вошла Лада в сопровождении Ефима. Сунув гармошку в карман, я встал перед решеткой. Она попросила:

– Ефим, отойди.

Он не шелохнулся, и девушка повысила голос:

– Пожалуйста, отойди и стань в дверях.

– Херсонец опасен, – ровным голосом произнес старшина. Лицо его оставалось бесстрастным.

– Отойди!

Он достал пистолет и показал мне, с громким щелчком взвел спусковой крючок. Я пожал плечами. Ефим попятился, не спуская с меня глаз, и замер в проеме.

Поставив трость у стены, Лада тяжело прислонилась к решетке, взялась за прутья.

– Тебе нельзя ходить с такой раной, – сказал я.

– Сейчас не об этом надо говорить, Марк… то есть Алви. Эта машина и правда опасна?

Я пожал плечами.

– Из моего описания Орест и Дэу заключили, что оружие, которое я там видел, может убить всех на горе. Или почти всех.

– Но как такое возможно?

– Не знаю. Древние умели многое, чего не умеем мы. Даже если не использовать бомбы, Мире достаточно завладеть автоматами. Их там несколько десятков, и ящики с патронами. И еще я видел что-то, напоминающее гранаты, на стеллажах.

Она прижалась лбом к прутьям. На бледном лице поблескивал пот.

– Тебе надо лечь, – сказал я.

– Нет, подожди. Я убедила отца, что ты не Марк. Он поверил. И все равно он не хочет тебя видеть. Отец считает, что ты виноват во всем, что совершил твой брат, раз когда-то позволил ему стать управителем. Он напрягается каждый раз, услышав ваши имена, и…

– Но он поверил, что под склоном лежит военная машина древних?

– Да. Он спрашивает: что ты предлагаешь и что ты хочешь?

– У вас есть мотоциклетки…

– Мы называем их трициклами.

– Они быстрые?

– Очень. Наш главный механик считает, что это самые быстрые машины на всем Крыме. Мы взяли с собой несколько…

– Я видел. Вот на них и надо ехать за Мирой. Прямо сейчас. Солнце уже в зените?

– Почти. Я постараюсь добиться, чтобы вы выехали до вечера.

– Не до вечера, Лада! Мы должны выехать прямо сейчас.

– Но такая экспедиция требует подготовки. Отец не может…

– Может. – Я обхватил ее пальцы поверх прутьев и придвинулся ближе к решетке, глядя в глаза девушки. Ефим приподнялся на цыпочках, наблюдая за нами.

– Ты не видела, сколько там автоматов. А ведь на борту было много чего еще. Если брат с сестрой вооружат этим своих людей или взвод омеговцев… Или мы выезжаем сейчас – или для вас все кончено. Не только для вас, для всего Крыма.

– Но ведь эта машина лежала там очень долго. Неужели все до сих пор работает?

– Она была под некрозом. Орест считает, что тот консервирует все, что попадет в него. Пятно некроза исчезло, как раз когда мы нашли машину, наверное, это связано с платформой, которая опустилась к ней. Автомат Миры работал, так почему бы не работать и всему остальному?

– Я тебе верю, – сказала она. – Но воевода… Постараюсь убедить его выехать немедленно. Теперь скажи: что ты хочешь за это? За то, что поможешь нам?

– Пусть он пообещает, что не возьмет машину или оружие с нее. Я показываю вам, куда уехала Мира, чтобы вы догнали ее, – а за это вы устраиваете большой обвал, чтобы машину накрыло камнями. Иначе какая мне разница, достанется оружие гетманам или херсонцам?

Она кивнула и выпрямилась, собираясь уйти, но потом снова приникла к решетке, быстро протянула руку между прутьями и легко коснулась моей щеки.

– Отец согласится, – очень тихо сказала Лада. – Но потом, когда увидит машину и оружие… Он не станет уничтожать их, а заберет себе. Ты понимаешь?

Я кивнул, глядя ей в глаза.

– И еще, Алви. Не говори ему заранее, где машина. Отец… он не подлый, но жесткий. Жестокий. Однажды он подавил восстание наших рабов и сделал с ними такое… Он презирает всех херсонцев. Не любит мутантов. И он убьет тебя, если будет знать, куда ехать.

– Ты останешься здесь? – спросил я.

Она оглянулась на Ефима.

– Воевода не возьмет меня в поездку с такой раной. Я… Мы еще увидимся? Если ты выживешь? Наверное, нет. Молчи! – она коснулась пальцами моих губ, когда я собрался заговорить. – Может, мы еще увидимся, а может, нет, но я желаю тебе удачи. Прощай.

Опираясь на палку, она пошла назад. Ефим посторонился, пропуская ее, скользнул по мне ничего не выражающим взглядом и шагнул следом.

Глава 17

Трициклы ехали со скоростью, которой караван Миры мог только позавидовать. К склону Крыма выдвинулись четыре машины – по словам механиков, из семи трициклов путь к Донной пустыне могли выдержать лишь они, да и то неизвестно еще, как поведет себя один из них.

Этот трицикл ехал последним, теряя масло через дыру в картере. Самый большой вместо решетки, где стоял пулемет на треноге, нес решетчатый короб с лавками, высоко приподнятый над багажником. На трициклах поменьше сидели по три человека: водитель, за ним гетман с берданкой и пулеметчик на решетке. Под ними ремнями крепилась поклажа.

Изрыгая дым, машины пронеслись через пустырь, объехали Кладбище и свернули на север, оставив далеко по левую руку древнюю эстакаду, которую я едва разглядел в бинокль, вытребованный у Лонгина.

Воевода сидел на широком кожаном сиденье с гнутой трубой вместо спинки. В железном коробе над их головами разместились я, Ефим и совсем молодой смуглый гетман, которого все называли Геном. Оружия мне не дали, но и приковывать не стали.

Кладбище пропало из виду, мы ехали по пологому скосу, впереди виднелись развалины небольшого поселка, наполовину занесенные песком. Солнце катилось к горизонту – то есть к обрыву, за которым начинался склон горы Крым. Где-то там двигались Мира с омеговцами, там же были кочевники и древняя военная машина, застрявшая в трещине под склоном.

Ветер бил в лицо. Я обмотал голову тряпкой, которую раздобыл в лагере гетманов перед отъездом. Развалины приближались, сверху было видно, что это остатки небольшого поселка домов на двадцать, с треугольной асфальтовой площадью в центре и тремя расходящимися от нее улицами. Дальше раскинулась пустошь, границей которой служил крутой склон Крыма. В бинокль я видел, что слева от площади стоит длинный двухэтажный дом, вдоль которого тянется ряд канализационных люков без крышек.

Лонгин, обернувшись, показал в сторону поселка, и я кивнул. Воевода наклонился к водителю, передал ему приказ, и наш трицикл, вильнув, стал обгонять тот, что ехал первым. Придерживаясь за скобу, Лонгин выпрямился на подножке. На спине его в ножнах висела кривая сабля, на ремне по бокам – два больших двуствольных пистолета с крупными собачками и плавно изогнутыми толстыми рукоятями.

– Дальше – Арка! – прокричал он, снова повернувшись.

– Да! – крикнул я в ответ.

– По ней вниз спустимся?

– Да!

– А потом?

– Я покажу.

Помедлив, он крикнул:

– Скажи сейчас. Если что-то случится в дороге, мы не будем знать, куда ехать.

В этом предложении было столько прямолинейной солдатской хитрости, что я, не удержавшись, протянул руку через борт короба и похлопал его по отнюдь не стариковскому, крепкому широкому плечу.

– Под твоей защитой, воевода, со мной ничего не случится!

Лонгин дернулся, будто собрался выхватить саблю и отсечь мне кисть. Ефим схватил меня за рукав и заставил убрать ладонь.

Воевода сел. Мы почти обогнали первый трицикл, наш водитель привстал и что-то прокричал над лобовой броней – выгнутым листом железа со смотровой прорезью. Другой, в круглых темных очках на резинке, кивнул, поворачивая к поселку, после чего мы снова начали отставать от его трицикла.

– Всем такие очки надо было выдать, – проворчал я, протирая слезящиеся от ветра, дыма и пыли глаза.

Сзади раздались негромкие взрывы – один, второй, третий, – и все мы, кроме водителя, обернулись. Последний трицикл замедлил ход. Взрывы не смолкали, каждый сопровождался струей дыма и искрами, бьющими из-под сиденья.