Преданная. Невеста (СИ) - Мария Анатольевна Акулова

себя.

Мы правда почти все разрушили. Я почти все разрушила. Он не дал. Он научил не только нырять, но и выныривать.

Я слышу, что его телефон жужжит и жужжит. Но отвлекаю собой, как могу.

Я тоже в официальном отпуске, но нам не нужно, чтобы степень загара связывали. Уже не из-за Смолина, а потому, что вывести меня надо красиво.

Отвечать на сообщения и звонки Лизиного отца Слава мне запретил. Они так и висят целой чередой не прочитанных. Что будет дальше — я пока не знаю. Но Тарнавский четко дал понять: дальше уже без меня.

Теперь я знаю, зачем он ввел меня в свой испугавший до колик в желудке круг. Ему казалось, это гарантирует мне защиту на случай… На случай, который я не хочу произносить даже в голове. Он правда очень верит Власову.

А я снова верю ему.

Чувствую, как сдвигает ткань плавок. Трогает пальцами между ног. Я отрываюсь от губ и нетерпеливо в них дышу.

Мы уже занимались сексом почти везде. В шезлонге тоже. Это неудобно, но я согласна.

Смотрю в глаза, позволяя впитывать свое желание. Знаю, что ему это нравится. Ему это важно.

Он обводит клитор и надавливает. Я упираюсь лбом в лоб и приподнимаюсь.

— Ещё? — киваю в ответ на вопрос.

Повторяет. Вводит палец, а я хочу член.

Сама тянусь к губам за поцелуем и приспускаю плавки. Мы почти спаиваемся, но мобильный судьи начинает жужжать входящим звонком.

Я оглядываюсь, по щеке едут его губы и раздраженное:

— Сука.

Вижу имя на экране и непроизвольно сжимаю плечи. Торможу.

— Это Аркадий Дмитриевич, — я с Власовым не знакома и уже вряд ли буду, но знаю о нем много. И почему-то уважаю. Это сложно объяснить. Что-то на интуитивном.

Пальцы Славы тоже замирают. Мы несколько секунд просто смотрим друг другу в глаза.

В прошлой жизни моих страхов, сомнений и неуверенности в себе и в нас, предпочти он сексу со мной разговор по телефону — восприняла бы это, как удар. Теперь все иначе. Теперь я куда больше верю в нас.

Слава выдыхает и смыкает веки. Я, качнувшись, прикасаюсь к его губам.

— Бери. Я в душ схожу.

Прежде, чем слезть, покрываю поцелуями подбородок, грудь, живот. Колеблюсь немного, но обхватываю пальцами член и беру глубоко. Разок.

— Юлька, блять.

— Оно само! — поднимаюсь и отскакиваю.

Это не спасает. По заднице все равно прилетает. Я оглядываюсь и обиженно дую губы. У Тарнавского глаза так горят, что я не сомневаюсь — поговорит и мне пиздец.

Я согласна.

Отдираю взгляд от него, успев увидеть, как он тянется за мобильным и подносит к уху, произнося:

— Добрый день, Аркадий.

Чтобы не подслушивать — ускоряюсь.

Захожу в контрастно прохладную спальню. Мажу взглядом по расслабленно расстеленной кровати с белоснежными простынями и прохожу прямо в душ.

Сбросив низ купальника — встаю под тропический душ, чувствуя под ногами крупную гладенькую гальку. Закрываю глаза и снова как будто ныряю.

Я почти полгода отработала перекупленной шпионкой судьи Тарнавского. Уже неделю я просто его любимая «ебаная малолетка». Я счастлива настолько, насколько человек может быть счастлив в принципе. И единственное, чего я боюсь: это что мой выход из большой игры будет стоить ему слишком дорого.

* * *

Прежде, чем выйти из ванной, я забрасываю в рот маленькую таблетку. Это ОК. Запиваю их, набивая воду в ладонь прямо из-под крана.

В нашем со Славой анамнезе было слишком много прерванных половых актов, чтобы до бесконечности откладывать вопрос надежного предохранения. Перед поездкой я сходила к врачу и начала прием. Не могу сказать, что страх забеременеть преследовал меня день и ночь, но по состоянию на сейчас так мне нравится значительно больше. Мы со Славой свободней. А дети… Обсудим позже.

Туго затягиваю полотенце на груди и позволяю влажным волосам фривольно разметаться по загорелым плечам.

Разговор судьи по телефону затягивается. Выйдя и осознав это, я стараюсь не нервничать. И не подслушивать. Мне более чем ясно, что его спонтанное решение вывести меня из игры и укатить на две недели в отпуск вызвало много вопросов, а то и сразу проблем.

Стыд становится моим фоновым чувством, но чтобы не портить ни себе, ни Славе настроение, я его старательно гашу.

Меня подмывает закрыть дверь в спальню, чтобы совершенно точно ничего лишнего не услышать и не накрутить себя, но я держусь.

Застилаю кровать и устраиваюсь на ней.

Лежу на животе, просматривая бесконечную ленту Родосских фотографий. Здесь есть мои любимые — и это не виды, а те, где мы со Славой вдвоем. Я до сих пор не верю, что он так просто согласился сфотографироваться вместе. И никак не могу налюбоваться тем, какие мы на них красивые.

Улыбаюсь, отвлекаясь от сидящих на подкорке «крысиных» повадок прислушиваться если не к его словам — то хотя бы к тону, когда телефон начинает щекотать вибрацией пальцы.

Мама.

Сначала глаза чуть расширяются, потом я беру себя в руки.

Она так и не знает о моем романе с судьей Тарнавским. Как и его семья не знает, что Слава укатил в Грецию со своей помощницей.

Возможно, это прозвучит удивительно, но острота момента спала, как только я поняла, что существуют другие, не менее важные, маркеры серьезного отношения ко мне. Другие маркеры любви.

Теперь знакомство с семьями мне и самой кажется скорее переживательным, чем желанным, пусть и неизбежным будущим.

Для родных я отдыхаю с подругой. Мы захватили осенние каникулы и чуть-чуть учебы.

Я не забываю сбрасывать фотографии вкусной еды, красивых закатов, прозрачной воды и немного себя. Но Славы — ни кусочка.

Оглядываюсь. Он сидит на шезлонге, но уже иначе. Немного сгорбившись, устроив локти на коленях. Рассматривает свою кисть — то сжимает кулак, то разжимает. Хмурится и что-то говорит.

Сложно.

Кусаю губы и поднимаю трубку.

— Алло, мамуль…

— Привет, Юль. Что ты там, дочка? Не сгорела?

Разве что от любви, мам. От огромной-огромной любви…

Я улыбаюсь и начинаю щебетать. Делиться безобидной полуправдой. Я не говорила, что отдыхаю с мужчиной. Не говорила, что он снял для нас целую виллу. Не делала маме ошеломительный рум-тур. Не говорила, что высовываю руки в панорамный люк, когда он гонит по нагретым бешеным солнцем дорогам. Что мы купаемся нагишом. Бесконечно занимаемся сексом и признаемся в чувствах.

Но и без этого мне есть, что рассказать.

Слышу, что навесные двери съезжаются, когда отсчет времени звонка с мамой показывает уже почти десять минут. И для