Мера Любви - Франц Энгел

— Все плохо и дальше будет только еще хуже, — произнес Джованни с полной обреченностью человека, уставшего бояться.

Тибо Полосатый не знал, как возразить, он смог бы утешить кого угодно другого, но не Джованни, ибо считал епископа умнее себя, и потому не находил уместным высказывать ему свои соображения. Ничего, думал Тибо, не может прийти ему в голову такого, что не было бы наперед известно епископу много лучше него.

Многоопытный торговец решил, как говорится, всегда держать стрелу на луке, а в той ситуации, какая сложилась к тому времени в Силфоре, это было отнюдь нелишне. Силфорцы возымели великую надежду на то, что болезнь в скором времени избавит их от епископа, и когда Джованни вопреки их чаяниям начал вдруг ни с того ни с сего поправляться, это явилось для них совершеннейшей неожиданностью. Подпольный силфорский совет собирался все чаще по мере того, как Джованни становилось лучше, туда начали допускать и каноников, чего до сего времени никогда не водилось за горожанами. Тибо Полосатого на такие тайные заседания не приглашали, и он предпочитал сам не навязываться, однако приказал одному из своих слуг постоянно вертеться поблизости епископского дома и сообщить ему сразу, если тот вдруг заприметит что-либо неладное. Другого своего слугу он частенько посылал следить то за одним горожанином, то за другим, то же относилось и к ушлым силфорским каноникам. А в его конюшне всегда стоял наготове быстрый жеребчик, чтобы в случае чего незамедлительно послать в Стокепорт надежного человека.

В день Всех Святых Джованни, хоть и слабый еще от болезни, отслужил торжественную мессу, что могло означать только одно — он не собирается вскорости покидать этот бренный мир. Прямым следствием столь нежелательного для силфорцев заключения явилось следующее: недалеко за полдень в ноны ноября Тибо Полосатого оторвал от дел встревоженный слуга, сообщивший с большим волнением, что горожане, собравшиеся в своем обычном кабаке, временно, до победы их коммуны служившем им ратушей, часто ходят туда-сюда, то домой, то обратно в кабак, и прячут под плащами оружие. Не нужно и говорить, как растревожился Тибо. Он тут же отправил к де Бельвару гонца с наказом сообщить графу: «силфорцы готовят бунт», — а сам бросился в упомянутый лучший в городе кабак под неожиданно изысканным для любого привычного к местным повадкам названием «Белая лань». Намерением Тибо было не дать заговорщикам перейти от слов к делу, иначе говоря, тянуть время, насколько представится возможным.

ГЛАВА XXXIX

Заговор силфорцев

В «Белой лани» все были в сборе: пара десятков горожан из тех, кто мог позволить себе оружие, и с дюжину каноников, безоружных. Едва Тибо вошел в кабак, как заговорщики, словно по команде, оборотились на него.

— Я с вами, — заявил Тибо Полосатый, — с вами душой и телом! Как вы могли ничего мне не сказать? Так не доверять мне! Я ведь веду с вами дела! Разве я когда-нибудь обманывал хоть одного? Эймар, Турольд, Альмерик, ну, отвечайте, я когда-нибудь поступал с вами нечестно? — Тибо обращался к более решительным из горожан, давно мечтающих о коммуне, из которых один был мясник, второй занимался продажей шерсти, а третий, родственник повешенного недавно мыловара, торговал сыром. — Я точно так же, как и вы все, хочу, чтобы наш город получил права и иммунитеты, ибо, что греха таить, я так же, как и вы все, желаю себе процветания, — Тибо старался говорить располагающе, проникновенно. — Послушайте, я воевал в свое время, я могу оказаться вам полезным, у вас есть уже точный план, что делать? Я хочу помочь!

Ответом на тираду Тибо Полосатого было исполненное замешательства молчание. Горожане переглянулись с канониками: что бы это значило? С чего вдруг явился этот предатель Тибо?

— Откуда известно тебе о наших планах, откуда тебе вообще известно, что у нас есть какие-то планы? — недоверчиво сощурился архидьякон Фольмар.

Ну, братцы, вы даете, — Тибо выдавил из себя дружелюбную улыбку, — я же здесь живу как-никак, не в Шотландии.

- Это не ответ! — закричал мясник Эймар.

Ответ не хуже и не лучше любого другого, — парировал Тибо. Я что, по-вашему, глухой, слепой или еще какой убогий, «А» и «Б» сложить не в состоянии?

— Ты-то в состоянии, — процедил сквозь зубы архидьякон, — шустрый больно, тебя бы укоротить.

— На полоски порезать, — предложил родственник мыловара и, довольный своей шуткой, торжествующе оглядел всех присутствующих.

— Ага, порежьте, — с вызовом ответил Тибо, положив руку на свой короткий меч, — кто первый?

— Да бросьте вы ссориться, — встрял между ними владелец «Белой лани», — порушите мне тут все, не дай Боже!

— Действительно, я пришел не ссориться, я пришел поддержать вас в вашем благородном начинании, — великодушно убирая меч, провозгласил Тибо, стараясь и виду не подать, что беспокоится, не слишком ли он подпустил пафоса.

— Ладно, — вдруг согласился мясник, — пошли. Только чур не выпендриваться, ясно? Мы тут скумекали помочь нашему епископу иноземному переселиться в дальние края, откуда никто еще не вернулся. Так-то.

— Вы с ума сошли! — воскликнул Тибо. — Я-то надеялся, вы только припугнуть его собираетесь, но чтоб такую дурь затеять? Не ожидал я от вас.

— Чего это дурь-то сразу? — обиделись все.

— А вот чего, — подхватил Тибо, — мы его прикончим, хорошо, но это же ясно, как божий день, что именно мы его «пересилили», как ты сказал, — Тибо кивнул мяснику, — на нас все шишки и посыплются. От одной беды избавимся, так тут же целый ворох — добро пожаловать. Стоит оно того?

— Прочь с дороги, не мешай! — огголкнул Тибо торговец шерстью Турольд. — Пошли, ребята, кончать эту иностранную сволочь.

— Стойте! — Тибо поднял руки, лихорадочно соображая, что бы такое придумать, остановить их, задержать. — Дело нешуточное. Тут хитрость нужна. А так-то нас же всех перевешают!

Пошел ты, нытик! оскорбленный в родственных чувствах Альмерик пригрозил Тибо кинжалом. — Тварь полосатая!

Альмерик пробормотал в сторону Тибо еще пару ругательств покрепче, и горожане и каноники, отпихнув Полосатого от двери, высыпали на улицу. Тибо ничего не оставалось, кроме как бежать за ними.

Едва начинало смеркаться, но короткий ноябрьский день спешил покинуть Силфор, к тому же небо было с утра затянуто тучами, того и гляди дождь пойдет, поэтому когда заговорщики толпой пришли на площадь, в окнах нижней залы епископского дома горел слабый свет. До вечерни оставалось еще немало времени, ставни и дверь стояли еще незатворенные. Тибо ничего не успел предпринять. Главарь силфорцев Мясник Эймар — подал пример к наступлению, первым бросившись к епископскому дому.

Джованни сидел у растопленного камина, ибо день выдался холодный, и задумчиво глядел на огонь. Напротив на низкой скамейке примостился Филипп де Бовэ, предававшийся мечтам о припасенном на ужин добром куске баранины. Он первый услышал топот на внешней лестнице и вскочил, почуяв недоброе. Тяжелая дверь распахнулась под напором горожан так широко, что ударилась о стену. Джованни тоже поднялся со своего места, в голове его вспыхнула, словно молния, единственная мысль, горячая мольба к небесам: «Только бы быстро, Господи!» Маленький зал заполнился вооруженными чем попало людьми, распаленными предстоящим убийством. Филипп едва успел добраться до своего оружия, но это не помогло: заговорщиков оказалось слишком много, они оттеснили Филиппа от Джованни, и едва он угрожающе взмахнул мечом, как торговец шерстью Турольд схватил Джованни, приставив ему нож к горлу.

— Бросай оружие, — приказал Турольд Филиппу, — не то я этому… голову отрежу!

Филипп матерно выругался. Между ним и Джованни оказалось дюжины две вооруженных людей, некоторые из них явно были охвачены боевой решимостью. Выбор был нелегкий, Филипп прикинул, сможет ли пробиться к епископу раньше, чем крепко державший Джованни горожанин успеет причинить ему вред, но Турольд, разгадавший мысли де Бовэ, слегка порезал Джованни шею, по ножу потекла кровь, и Филиппу пришлось бросить меч. Он швырнул его об пол, так, что тот загремел, словно ругаясь, как и его хозяин. Ближе всего к мечу оказался архидьякон Фольмар, однако он намеренно отступил, оружие Филиппа забрал себе кто-то из горожан. Самого же Филиппа окружили, а он приготовился к драке, пусть голыми руками, один против многих, но не просить же о пощаде подлую чернь. Только никакой драки не получилось: дюжий мясник Эймар ударил Филиппа сзади по голове скамейкой, и бедняга свалился на пол без сознания.

— Не убивайте его! — вскрикнул Джованни.

— Заткнись, — дернул его торговец шерстью, — до тебя еще дойдет дело.

Филиппа скрутили и связали, пнули несколько раз «Чтобы, когда очухается, ему жизнь медом не показалась», — объяснил руководивший карательной операцией мясник.