Молодые невольники. Смертельный выстрел. - Майн Рид

неминуемо.

Им не было надобности знать то, что держал Саймон Вудлей в запасе, чтобы заставить их действовать немедленно.

Они уже были достаточно осведомлены. Ярость постепенно овладела ими и достигла почти высшей точки.

Однако они сохранили еще спокойствие, чтобы терпеливо выслушать Вудлея. Они догадались, что его вызвали по какому-нибудь обстоятельству, имевшему отношение к общему делу.

Ведь никто в эту минуту не осмелился бы прервать их совещание чем-нибудь посторонним? Хотя ни один из них не узнал голоса Билла, искусно подделанного, однако они поняли, что это был негр и что охотник получил какую-то информацию, способную пролить новый свет на все дело. Они обступили его с вопросами и потом внимательно выслушали. Вудлей передал им, что узнал, умолчав, однако, о рассказчике, чтобы как-нибудь не скомпрометировать честного негра, который рисковал жизнью ради истины. Изложив все подробности, сообщенные ему охотником за енотами, он добавил, что последний передал ему и письмо, потерянное Диком Дарком.

— Вот это письмо, — сказал он, — и, конечно, оно, может быть, в состоянии осветить это дело, которое кажется мне и без того довольно ясным.

Дюжина голосов закричала:

— Нам не надо знать больше! Чарльз Кленси убит, а Дик Дарк его убийца.

Но не необходимость в уликах, а просто любопытство пересилило: прозвучали требования прочесть письмо, которое держал в своих руках Вудлей. Хотя содержание письма могло и не иметь отношения к делу, однако почему бы и не познакомиться с ним.

— Прочтите его, Генри Спенсер, вы человек ученый, — сказал Вудлей, подавая письмо школьному учителю колонии.

Спенсер взял письмо, подошел к навесу, куда принесли лампу, и, приблизясь к свету, прочел сперва адрес, написанный женской рукой «Чарльзу Кленси»…

— Чарльзу Кленси! — закричали двадцать голосов удивленно.

— И это письмо выронил Дик Дарк? — спросил кто-то.

— Да, — сказал Вудлей, к которому обращен был этот вопрос. — Терпение! Не перебивайте, господа.

Воцарилось молчание.

Но когда вместе с письмом была вынута фотография Елены Армстронг и — всеми узнана, послышались новые возгласы удивления.

Внизу портрета прочли надпись:

«Елена Армстронг — тому, кого она любит».

Письмо было адресовано Чарльзу Кленси, следовательно, ему также предназначалась и фотографическая карточка. Дело шло о любви между мисс Армстронг и умерщвленным молодым человеком. Для всех это было открытие, столь же удивительное, как и знаменательное.

— Продолжайте, Спенсер, прочтите письмо! — закричал нетерпеливый голос.

— Да, прочтите письмо, мы теперь напали на правильный след, — прибавил другой голос.

Школьный учитель развернул листок бумаги и прочел его содержание, известное уже нашим читателям.

— Это письмо найдено у Дика Дарка? — спросил кто-то из толпы, немедленно по прочтении и после признания всеми подписи.

— Он уронил его, — ответил Вудлей, — следовательно, можно сказать, что оно найдено у него.

— Вы уверены в этом, Саймон Вудлей?

— Нельзя быть уверенным в том, чего не видел. А я не видел этого собственными глазами, но имею самые твердые доказательства и готов предъявить их.

— Слушайте, господа, — воскликнул один из самых нетерпеливых, — я не говорю ни о молодой особе, которая писала это письмо, ни о том, к кому оно адресовано. Ни письмо, ни портрет не были необходимы для убеждения нас в том, что мы уже знаем, а именно, что Дарк убил Чарльза Кленси.

В толпе произошло движение.

Все собравшиеся разражались угрозами и осматривали свои ружья. Затем бросились к лошадям, привязанным вдоль ограды. Через десять минут все были на дороге к городу, где молодой Дарк сидел в тюрьме. Они составили отряд, если и неправильный по своему строю, то, по крайней мере, грозный по своему виду.

Если бы Ричард Дарк из глубины своей тюрьмы мог видеть этих всадников, их яростные жесты, и слышать их угрозы, то задрожал бы сильнее, чем в лихорадочном припадке.

Глава XXV. ВЫБОР ЗЯТЬЕВ

Город Начиточез расположен более нежели в двухстах милях выше устья Красной реки. Это одна из древнейших колоний юго-запада и ведет свое происхождение от тех времен, когда испанцы и французы пытались поселиться в долине Миссисипи. Земля эта последовательно принадлежала обеим упомянутым нациям, и, наконец, была уступлена Северной Америке вместе с Луизианой в 1803 году Наполеоном Бонапартом, который, нуждаясь в деньгах, продал ее за восемнадцать миллионов долларов — сумма, за которую в наше время нельзя приобрести и самого маленького прихода в той же Луизиане.

Первая колонизация была произведена двумя нациями, а впоследствии смесью многих национальностей, таких, как саксы, кельты, скандинавы и немцы, составляющих теперь американский народ, — вследствие чего население Луизианы представляет особый интерес для этнографа. Сюда входят также негры и туземные индейцы.

Следы этих разнообразных типов существуют и до сих пор в Начиточезе, так же как и большая часть их национальных обычаев, которые, однако, уже не так ярки, как двадцать лет назад, когда в нем случились события, передаваемые в нашем романе. В то время это была большая деревня, которая отличалась настолько от американских городов, насколько швейцарская деревушка отличается от промышленных городов Массачусетса и Ланкашира.

Он расположен на покатом берегу Красной реки в нескольких футах над уровнем воды в ней. Деревянные дома в городе были построены и разрисованы по французскому образцу, с широкими верандами, с высокими и остроконечными кровлями. Тротуары были выложены кирпичом и обсажены великолепными деревьями, между которыми выдавались душистая магнолия и мелия азедарах или «гордость Китая», которые, сплетаясь, образовали в нескольких местах зеленые своды над улицей. Навесы и веранды были покрыты ползучими растениями. Внизу имелись трельяжи с массою зелени и цветов, висевших над дверьми и окнами, предохраняющих от слишком знойных солнечных лучей и наполняющих воздух ароматом.

Но особую гордость города составляли молодые девушки с грациозными манерами, щегольски разодетые, лениво прогуливавшиеся по широким верандам. Они происходили от латинского племени саксов, поселившихся в Начиточезе, и были неизменными брюнетками с черными глазами.

В тогдашнем обычае было при встрече с молодыми девушками на улице снимать перед ними шляпу, кланяться и потом проходить далее, не останавливаясь.

Всякий мужчина, знавший приличия, обязан был соблюдать этот закон вежливости; каждая женщина, если только она была прилично одета, пользовалась знаками уважения. Комиссионер и самый скромный ремесленник имели право кланяться самой гордой особе, встреченной на тротуарах Начиточеза, хотя это не давало права заговорить с нею или завязать знакомство.

Это была простая вежливая формальность; простирать ее далее — значило выказать грубость, которая могла вызвать серьезные последствия.

В описываемую эпоху две молодые девушки появились на улицах этого цивилизованного городка. Перед ними снимали шляпы с большим почтением, чем обыкновенно, и кланялись с покорным видом и грацией, часто обличавшими чувство гораздо сильнее вежливости. Сестры остановились