Дело Варнавинского маньяка - Николай Свечин

— Шуру Запойного прислал мне инженер-генерал-лейтенант барон Антон Иванович Дельвиг.

— Барон Дельвиг? — ахнули полицейские.

— Да. Он давнишний друг моего покойного отца. И сам уже почтенный старец — Андрею Ивановичу семьдесят три года. Шура его бывший крепостной из деревни Галибихи. Это в низовьях Ветлуги, в Нижегородской губернии. Старый бродяга заглянул туда скуки ради. Говорит, что хотел поклониться могилам родителей, хотя на вид совершенно не сентиментален… Кто их поймет, этих бродяг? Одним словом, они там встретились: беглый с каторги и его бывший помещик. Разговорились. А я, по совпадению, только что прислал барону письмо. Не письмо даже, а крик души! Рассказал о своей находке и просил отыскать специалиста, умеющего держать язык за зубами. В итоге мой камердинер Илья поехал в Галибиху и привез мне… специалиста.

— Когда именно Шура появился у вас в поместье, помните? — впился глазами в камергера Лыков.

— В первых числах сентября восемьдесят четвертого года. Точный день не назову…

— К этому времени первые два убийства уже были совершены, — напомнил Алексей поручику и штабс-ротмистру.

— Какие два убийства? — опешил Базилевский.

— Мы ведем розыски маньяка, удушившего в Варнавине четверых детей.

— О Господи! Конечно, я слышал об этих страшных преступлениях. Неужели вы думаете, что их совершил Шура Запойный? Уверяю вас, он не способен!

— Кто может подтвердить, что бродяга оказался в Шуде не раньше указанного вами срока?

— Да кто угодно! Илья, остальная прислуга… И барон Дельвиг, разумеется.

— Скажите, господин Базилевский, — начал строгим голосом Поливанов, — а сами вы имеете алиби на даты совершения убийств?

Когда до камергера Двора дошел смысл вопроса, он впал сначала в истерику, а потом в прострацию. Пришлось даже для успокоения налить ему коньяку. Но Лыков уже сделал свой вывод:

— Господа, мы снова хлопнули по пустому месту. Я снимаю подозрение с Шуры Запойного. Даже по его ножику видно, что он за птица. Бродяги — особый сорт людей. Уголовные их своими не считают, сторонятся, а часто и враждуют. Там имеются свои принципы, которые строго блюдутся. Например, бродяга может убить только в порядке самообороны, защищая свою жизнь. Правительство совершенно напрасно ссылает за бродяжничество на каторгу, приравнивая тем самым вольных людей к уголовным. Не скажу, что они ангелы, но бродяги — не убийцы.

Окончательную ясность внес Щукин. Он закончил допросы лакея и экономки и пришел доложить о результатах:

— Так что, ваши благородия, итог такой. У бродяги инобытие в трех случаях из четырех, а у господина Базилевского — полное инобытие. К разыскиваемому маниаку оба они отношения не имеют.

24. Подсказка короля Пето

Воскресным утром повторилась вчерашняя картина: Бекорюков, Щукин и Лыков сидели в кабинете исправника и молча чаевничали. Говорить никому не хотелось. Один только пристав Поливанов шлялся туда-сюда с озабоченным лицом профессионального бездельника. Вдруг он остановился и торжественно объявил:

— А у меня идея!

— Николаша, — раздраженно ответил штабс-ротмистр, — какие у тебя могут быть идеи?

Поручик даже не обиделся:

— А вот есть! Надо расспросить короля Пето.

— Король Пето? — напряг память Лыков. — Нам в гимназии на уроке истории рассказывали. Так во Франции в Средние века называли человека, которого нищие выбирали своим королем. И у вас в Варнавине есть такой?

— Такой имеется в каждом городе.

— А ведь это действительно мысль, — повеселел Бекорюков. — Странно, что мы раньше до этого не додумались. Ай да голова! Прости меня, Николай Орестович, за резкость. Щукин, тащи Пето сюда! И как мы о нем позабыли?

Надзиратель молча отправился выполнять приказание, а исправник пояснил Лыкову:

— Нищие, как и бродяги, тоже ведь своего рода каста. Или организация. Как и у всякой организации, у них есть руководитель. Обычно это человек в летах, опытный, хитрый и обязательно благообразной наружности. Таков и наш король Пето. По письменному виду он прозывается Варлам Нифонтович; фамилии никто не знает. Она есть, конечно, но ею не пользуются. Я маленький был, а он уже существовал милостиноподаянием. Помню, дед ходил тогда в чужой кавалерии, как увечный воин[97]. Потом работал под погорельца, под юродивого… Сейчас по возрасту тянет уже на старца-схимника, хе-хе. Мы промеж себя давно уже именуем дедушку король Пето. Как и положено главному над рукопротяжным цехом, он обо всех все знает. Кто на ком женится, в какой семье скоро поминки ожидать и тому подобное.

— Ага! — сообразил Лыков. — Это же клад! Нищие ходят по всему уезду, подмечают что-то и сообщают своему королю. А он вам? Я знаю, что у Виноградова в Петербургской сыскной полиции это заведено. Все старосты нищенских артелей испокон веку состоят в осведомителях.

— Ну, у нас все руки до этого не доходят, — смутился Галактион Романович. — Но вот сейчас дойдут! Подождем, господа. Я почему-то верю, что нищие всезнайки нам помогут.

Через четверть часа вошел без стука Щукин и привел с собой высокого старика. Несмотря на летнюю жару, тот был в ватном зипуне и теплой поддевке. Наружность у гостя действительно оказалась благообразная. Седые, будто серебряные, волосы были расчесаны на пробор, борода пахла ладаном, а желтые пальцы напоминали иконописные лики святых. Глаза, правда, диссонировали с этим приторным образом: умные и плутоватые, они беспокойно бегали по сторонам.

— Милости вам, добрые люди, от Господа нашего Вседержителя, сирот утешителя… вам и чадам вашим… от щедрот Его неисчислимых… и здоровья во все времена! — как-то уютно прогундосил дедушка и истово перекрестился на икону.

— Садись, Варлам Нифонтович, — приветливо сказал Бекорюков. — Чаю хочешь?

— Благодарствуйте, — поклонился «король Пето».

— Лузгин! Еще стакан! Ну, дедушка, как твое здоровье?

— Спасибо, ваше благородие. Господь уж скоро призовет…

— Ты мне это уже пятый год обещаешь, а он все не зовет! Ну, шучу, шучу… Я тебя, старик, позвал по делу. Сослужи-ка нам одну службу, и будет тебе от меня за то особая благодарность.

— Со всею душою, что смогу, ваше благородие Галактион Романович.

— Мы хотим поймать маньяка, что убивает в городе детей.

Старик перекрестился и пробормотал себе под нос молитву.

— Здесь есть лицо, тебе не знакомое, но оно тоже участвует в розыске.

— Господин Лыков нам очень даже знаком, — возразил старик, бросая на сыщика быстрый зоркий взгляд. — Богобоязненный. Хочет в Нефедьевке каменный храм строить. Хорошее дело!

— Это правда, Алексей Николаевич? — обратился к сыщику штабс-ротмистр.

— Да, собираюсь. Только я об этом никому, кроме семьи, не рассказывал!

Бекорюков довольно хохотнул:

— А что я вам говорил про короля Пето?

И повернул к старику сразу посерьезневшее лицо:

— Помоги нам, Варлам Нифонтович! Не желаем мы больше этого зверя терпеть.

— А… чем помочь-то? Мы люди маненькие…

— Иван Иваныч Щукин полагает, что убийца — беглый арестант, уголовный в розыске или дезертир. Возможно, он прячется в здешних лесах. Например, у старообрядцев. Таких в округе немало по зимам случается, но они все на лето уходят на заработки. А этот не уходит. А теперь скажи мне: есть в моем уезде такой человек? Ты же все про всех знаешь. Только честно скажи.

Король нищих задумался. Взгляд у старика стал ясный и мудрый — он действительно желал помочь властям…

— За последние дни мы захватили двоих таких подозрительных людей. Один…

— Мишка, что на безымянном озере скрывался, поблиз Быструхи. Второй в Шуде, у Базилевского.

— Точно. Но это не они.

— Мишка очень даже подходит. Черной души человек.

— Это так. Но, когда совершились первые два убийства, он еще жил в Кинешме. Тут кто-то другой. Подумай, дедушка. Перебери всех.

Старик закрыл выцветшие глаза. В кабинете стало тихо. Поливанов начал было звякать ложечкой в стакане, но исправник сделал ему предостерегающий жест.

Молчание продолжалось минуту, после чего «король Пето» словно проснулся:

— Есть другой человек. Похожий, как описывал твое благородие.

— Где?

— Сидит он на Медвежьей Ноздре.

— Рукой подать отсюдова! — оживился Щукин. — По прямой не более десяти верст, по дороге пятнадцать.

— Покажи на карте.

Щукин подошел к стене, где висела карта уезда, и ткнул в поворот реки повыше Варнавина:

— Вот здесь. Ветлуга тут изгибается, образует широкий плес. Посреди плеса остров.

— Так, так, — согласно закивал старик.

— Ловко! Мы его в Урене ищем, а он в десяти верстах от Варнавина, — расстроился штабс-ротмистр. — Варлам Нифонтович, валяй дальше рассказывай. Кто он такой? Почему ты на него подумал?