Жизнь актера - Жан Маре

Еще не раз в своей актерской карьере я буду совершать подобные опрометчивые поступки. Я стремился стать таким великим актером, да что там актером — таким великим апостолом театра, чтобы образы моих персонажей возникали сами по себе. Я говорил себе, что, если бы я достиг этого результата, мне было бы намного легче играть. Иначе говоря, моя заслуга была бы куда меньше, и, следовательно, я был бы менее хорошим актером, если бы мне приходилось только чувствовать пережитые страдания, а не создавать их. Это какой-то порочный круг, из которого мне никогда не выйти. Я хотел бы также иметь талант, но никогда не становиться профессионалом.

Когда я чувствую себя беспомощным, профессиональная привычка, ставшая инстинктом, играет за меня, а я впадаю в отчаяние.

Что для меня театр — религия или порок? Без всякого сомнения, я ищу в своей профессии ощущения, которых не нахожу в жизни.

Жан Кокто потребовал, чтобы мы с Мадлен Солонь сходили к одному и тому же парикмахеру и покрасили волосы в одинаковый цвет. Нам обесцветили волосы одновременно, но они были разной природы. Задача парикмахера была не из легких. Бывало, что мы уходили из его салона с голубыми, лиловыми или зелеными волосами.

Один из наших наиболее симпатичных товарищей, Луи Журдан, снимался на соседней съемочной площадке в «Жизни богемы». Как того требовала роль, он носил очень длинные волосы и бакенбарды. В то время длинные волосы не были в моде. Завидев нас, люди возмущенно отворачивались. Я даже видел, как одна хозяйка раскрыла рот от удивления и уронила корзину.

Ролан Тутен пригласил меня к одной своей подруге, и та предложила погадать мне. Она заверила, что в ближайшие двое суток мне будут удаваться самые безумные и рискованные поступки.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Тогда до свидания.

Я беру такси и еду на студию. Прошу у своего продюсера аванс в шестьдесят тысяч франков. Он распоряжается выдать мне деньги. Это огромная сумма, поскольку за весь фильм я получил двести семьдесят пять тысяч франков. На том же такси я еду в Монте-Карло. Я никогда не бывал в игорном доме, но слышал, что удача улыбается тем, кто играет в первый раз. По дороге я даю себе зарок, что никогда больше не буду играть, если выиграю два миллиона. Я прошу водителя такси подождать меня и плачу ему заранее, на случай, если все проиграю. (Не лишняя предосторожность!)

Оробев при виде серьезных лиц игроков и эха, гулко раздающегося в огромных залах в стиле рококо, я, не останавливаясь, прошел мимо столов, где играли в рулетку. Вот я перед столом баккара. Делаю напрасные усилия понять эту простую игру. Одно место освобождается. Крупье предлагает мне занять его. Делайте ставки... ставки сделаны...

Я все еще ничего не понимаю, кроме того, что «девятка» — самая сильная карта и она выигрывает и что «десятка» — это баккара и она проигрывает. Я не осмеливаюсь играть, подать голос, но лопатка крупье приближается ко мне. Ставлю минимальную сумму, то есть две тысячи франков. Сдаю карты с помощью крупье, который, как и остальные игроки за столом, понял, что я играю впервые. «Девятка»— я выиграл. Слышу: «Делаем ставки». Опять раздаю карты.

У меня «восьмерка», и я снова выигрываю.

«Девять» — «восемь» — «восемь» — «девять» — «семь» — «девять» — «девять» — «девять» — «восемь».

Я продолжаю выигрывать. За моей спиной собирается толпа. Кто-то предлагает мне сыграть. Я не понимаю, что для этого нужно. Моя соседка говорит: «Возьмите снова». Я не знаю как. А мой партнер с насмешливым взглядом продолжает ставить деньги.

На столе уже два миллиона сорок восемь тысяч франков. Я хочу остановиться, но не знаю, что для этого нужно только сказать: «Я — пас». И я продолжаю, как пьяный плясун на канате. Снова сдаю карты: «четверка»! Что делать? Инстинкт подсказывает не брать, но крупье, видя мое колебание, просит показать мои карты.

— «Четверка» — нужно брать, — говорит он.

Я беру «шестерку». «Шестерка» плюс «четверка» — баккара. Я проигрываю, и игра переходит к другому.

Взгляд моего партнера становится все более насмешливым. Я снова играю и проигрываю. Я проигрываю, и у меня не остается ни гроша.

К счастью, такси меня ожидало. Как ни странно, я не огорчился. Я сказал себе: я богат, поскольку могу позволить себе проиграть шестьдесят тысяч франков.

Жан отругал меня, назвав глупцом и безумцем. Я часто встречал на пляже своего партнера по баккара. Увидев меня, он наклонялся к своим друзьям и что-то тихо говорил им. Все смеялись, глядя в мою сторону.

В перерывах между съемками я ходил на пляж Ниццы. Однажды, когда я загорал, растянувшись на песке, какая-то девушка легла рядом со мной. Она решила, что я немец, конечно, из-за моих белокурых волос (по-видимому, в тот день они не были лиловыми). Наверное, она хотела завязать знакомство с оккупантом, потому что заговорила сразу и не умолкала, несмотря на мое упорное молчание. Она наговорила кучу гадостей о Франции и французах. Я по-прежнему не раскрывал рта.

— Вы не понимаете по-французски, — сказала она.

— Шлюха, — ответил я ей и ушел.

Показ «Вечного возвращения» превратился в настоящий триумф. На последних кадрах весь зал встал и разразился овациями.

В день премьеры «Вечного возвращения» в кинотеатре «Колизей» выставили фотографии сцен из фильма. Какой-то господин и какая-то дама рассматривают их.

Господин: Мадам, вы, случайно, не родственница одного из актеров?

Дама (очень гордо): Да, месье.

Господин: Вы, наверное, мать Пьераля?

Дама (оскорбленно): Нет, месье, я мать Жана Маре.

(Пьераль был карликом.)

Эту историю рассказала мне Мадлен Солонь; господин был ее отцом. Ни он, ни моя мать не хотели, чтобы мы были актерами. Розали спросила меня, почему я хочу быть комедиантом. Я ответил:

— Чтобы не быть им в жизни, и, потом, это мне позволяет ценить и любить великих актеров так же, как живопись заставляет меня любить художников.

Успех фильма растет с каждым днем. Очередь перед кинотеатром тянется до площади Этуаль. Царит атмосфера небольшого мятежа: женщины падают в обморок. Вызываются дежурные наряды полиции. Организуются службы для наведения порядка. Дома телефон не перестает звонить.

Мнение критиков: «Несмотря на участие Жана Кокто и Жана Маре, фильм прекрасен».

Однажды вечером я был на генеральной репетиции одной из пьес Саша Гитри. В антракте ко мне подошел какой-то человек.

— Я Арно Брекер, — представился он. — Я видел ваш фильм «Кармен» на частном просмотре. Хотел бы, чтобы вы мне позировали. Не согласитесь ли вы поехать для этого в Германию?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});