Бог не любовь: Как религия все отравляет - Кристофер Хитченс

Однако это лишь начало, а не конец дискуссии. Есть много обстоятельств, при которых желательно не донашивать зародыш до срока. Похоже, то ли природа, то ли бог понимает это: из-за неправильного развития плода очень многие беременности заканчиваются самопроизвольным «абортом», или в более деликатной версии — «не донашиваются». Это печально, но, пожалуй, меньшее зло, чем огромное количество детей-калек и детей-идиотов, которые иначе родились бы мертвыми или обреченными на коротенькую жизнь, мучительную и для себя, и для других. Внутриутробное развитие, как мы видим, представляет собой природу и эволюцию в миниатюре. Сначала мы напоминаем крошечных земноводных, затем у нас постепенно появляются легкие и мозг (при этом мы отращиваем и теряем ныне бесполезную шерсть), затем мы пробиваемся наружу и после непростого перехода начинаем дышать воздухом. Как и эволюция в целом, эта система безжалостно избавляется от тех, чьи шансы на выживание с самого начала были невелики: наши предки не выжили бы в саванне, если бы им пришлось беречь от хищников прорву тщедушных, беспомощных младенцев. Эволюцию в данном случае следует уподоблять не «невидимой руке» Адама Смита (этот оборот всегда вызывал у меня сомнения), но, скорее, модели «творческого разрушения», предложенной Джозефом Шумпетером. Согласно этой модели, мы принимаем во внимание безжалостность природы и потому, начиная с самых ранних предшественников нашего вида, приспособились к определенному количеству естественных неудач.

Таким образом, не каждое зачатие закончится — и никогда не заканчивалось — рождением ребенка. И с тех самых пор, как отчаянная борьба за существование начала ослабевать, человеческий разум стремится поставить под контроль частоту собственного размножения. Те семьи, что следуют прихотям природы, с ее любовью к избытку, привязаны к циклу рождений, который едва ли лучше жизни животного. Лучший способ контролировать рождаемость —- профилактика. Неустанные поиски в этом направлении начались еще на заре письменной истории, и современные средства относительно надежны и безболезненны. Менее совершенное запасное решение, которое может быть желательным в силу других причин, — прерывание беременности: вынужденная мера, к которой даже в случае крайней необходимости многие прибегают с сожалением. Все мыслящие люди признают болезненный конфликт прав и интересов в данном вопросе и стремятся найти компромиссное решение. Единственное положение, совершенно бесполезное как с нравственной, так и с практической точки зрения, — дикое утверждение, что все сперматозоиды и яйцеклетки — это потенциальные жизни, слиянию которых ни в коем случае нельзя мешать, а после их объединения, даже самого мимолетного, появляется новая душа, требующая юридической защиты. По этой логике, внутриматочное устройство, не дающее оплодотворенной яйцеклетке прикрепиться к стенке матки, — орудие убийства, а внематочная беременность (катастрофическая случайность, в результате которой яйцеклетка начинает расти в фаллопиевой трубе) — это новый человек, а не обреченная зигота и прямая угроза жизни матери.

Священство встречает каждый шажок к разрешению этого спора ожесточенным сопротивлением. Даже попытки рассказать людям о возможности «семейного планирования» с самого начала были преданы анафеме, а первых активистов и пропагандистов (например, Джона Стюарта Милля) арестовывали, бросали в тюрьму или лишали работы. Всего лишь несколько лет назад мать Тереза объявила контрацептивы нравственным эквивалентом аборта, из чего «логически» вытекало (поскольку она считала аборт убийством), что и презерватив, и противозачаточная таблетка также суть орудия убийства. Она была даже немного фанатичней собственной церкви, но и здесь мы видим, что религиозное усердие и догматизм — враги добра. Они требуют от нас верить в невозможное и делать невыполнимое. Все аргументы в пользу примата жизни и защиты еще не родившихся детей дискредитируются людьми, для которых и нерожденные, и рожденные — всего лишь объекты догматических манипуляций.

Если говорить о безнравственных обычаях, трудно представить что-нибудь более жуткое, чем уродование половых органов маленьких детей. Трудно представить что-либо менее совместимое с идеей творения. Представляется очевидным, что бог-творец уделил бы особое внимание репродуктивным органам своих созданий, столь важным для продолжения рода. Но религиозные ритуалы испокон веков предписывают хватать детей по колыбелям и пускать их гениталии под нож или острый камень. У некоторых мусульман и анимистов больше всего страдают новорожденные девочки, которым вырезают половые губы и клитор. Иногда эта процедура откладывается до подросткового возраста и, как описано выше, сопровождается инфибуляцией, или зашиванием влагалища: в нем оставляют только крошечное отверстие для прохода крови и мочи. Цель очевидна: убить или притупить половой инстинкт девочки и уничтожить искушение экспериментировать с кем-либо, кроме того мужчины, которому ее отдадут (ему же достанется привилегия вспороть нитки в кошмарную для девушки брачную ночь). При этом ей объяснят, что ее месячные кровотечения — это проклятие (все религии отмечены ужасом перед менструацией, а многие до сих пор запрещают женщинам посещать богослужения во время месячных), а сама она нечистый сосуд.

Другие культуры — прежде всего, иудео-христианская — предписывают уродовать половые органы мальчиков. (Девочки почему-то могут быть иудейками даже с нетронутыми гениталиями. Бесполезно искать логику в договорах, заключаемых людьми со своими выдуманными богами). В данном случае первоначальная мотивировка, похоже, была двоякой. Пролитие крови, обязательное во время церемонии обрезания, скорее всего, символический пережиток животных и человеческих жертвоприношений, занимающих видное место на окровавленном полотне Ветхого Завета. Ритуал обрезания давал родителям возможность принести в жертву кусочек ребенка вместо целого ребенка. Возражения против экспериментов с пенисом, продуктом тщательного божьего замысла, сняла специально изобретенная догма, гласившая, что Адам был создан обрезанным — по образу и подобию бога. Некоторые раввины полагают, что и Моисей родился обрезанным, хотя причина этого утверждения, возможно, в том, что обрезание Моисея не упомянуто нигде в Пятикнижии.

Другая цель обрезания — о ней недвусмысленно говорит Маймонид — была той же, что и в случае девочек: как можно вернее извести удовольствие от соития. Вот что пишет мудрец в своем «Путеводителе растерянных»:

Что касается обрезания, то одна из его целей, на мой взгляд, в понижении частоты совокуплений и ослаблении полового органа, чтобы совокупление происходило реже, а орган находился в состоянии наибольшего покоя. Бытовало мнение, что обрезание исправляет врожденный изъян... Разве может естественное быть ущербным и нуждаться в исправлении, тем более, что нам известно, как полезна крайняя плоть для детородного члена? На самом деле данная заповедь имеет целью исправить не врожденный изъян, но изъян нравственный. Боль, причиняемая детородному члену, и есть настоящая суть обрезания... Не вызывает сомнений, что обрезание ослабляет способность к половому возбуждению, а иногда, возможно, и уменьшает получаемое удовольствие. Ибо член, надрезанный и лишенный оболочки вскоре после рождения, несомненно, ослаблен.

Маймонид, похоже, не слишком полагался на обещание (данное Аврааму в главе 17 книги Бытие), что обрезание обеспечит его обильным потомством в возрасте девяноста пяти лет. Решение Авраама подвергнуть обрезанию не только мужскую часть своей семьи, не имело особого значения. Возможно, Авраам просто перестарался, ведь завет не распространялся на неевреев. Важно было то, что он обрезал своего сына Измаила, которому было тринадцать. (Измаилу всего лишь пришлось расстаться со своей крайней плотью. Его брата Исаака — в главе 22 книги Бытие он почему-то назван «единственным» сыном — обрезали восьми дней от роду, но позднее понесли на заклание целиком.)

Маймонид также считал обрезание средством укрепления этнической солидарности. Он особо подчеркивал, что этой операции необходимо подвергать младенцев, а не совершеннолетних:

Во-первых, человек, которого не обрезали в детстве, иногда может отказаться от обрезания. Во-вторых, ребенок испытывает меньше боли, чем взрослый мужчина, потому что кожица его еще нежна, а воображение слабо; тогда как взрослому мужчине, представляющему все заранее, обрезание будет казаться ужасным испытанием. В-третьих, родители новорожденного ребенка не так сильно о нем беспокоятся, ибо еще не успел сложиться мысленный образ, принуждающий родителей любить своего ребенка... Следовательно, если не обрезать его в течение двух или трех лет, это вызовет отказ от обрезания из-за отцовской любви и привязанности. Во время рождения ребенка этот мысленный образ, напротив, очень слаб — особенно у отца, на которого и возложена данная заповедь.