Бог не любовь: Как религия все отравляет - Кристофер Хитченс

Так противостояние религии и цивилизации переходит в совершенно иную плоскость. До относительно недавних пор те, кто выбирал власть святош, сполна расплачивались за это сами. Их страны приходили в упадок, их экономика съеживалась, их лучшие умы пропадали впустую или бежали за рубеж, и они всегда плелись в хвосте у стран, научившихся изолировать и усмирять религиозный инстинкт. Государство наподобие Афганистана попросту загнивало. И без того печальная картина стала еще трагичней 11 сентября 2001 года, когда из Афганистана поступил священный приказ экспроприировать два выдающихся достижения современной цивилизации — небоскреб и реактивный самолет — и с их помощью совершить человеческое жертвоприношение. В истерических проповедях прямым текстом объявлялось, что на следующем этапе в руках у воинов апокалипсиса будет оружие Армагеддона. Религиозные фанатики не могли придумать абсолютно ничего столь же полезного, как небоскреб или пассажирский авиалайнер. Но, продолжая долгую историю плагиата, они смогли украсть эти изобретения, чтобы использовать их для разрушения.

Эта книга посвящена старейшему спору в истории человечества, но во время работы над ней мне почти еженедельно приходилось отрываться и принимать участие во все новых и новых витках этого спора. Дебаты, как правило, принимали уродливые формы: я покидал рабочий стол не для того, чтобы дискутировать с каким-нибудь бывалым иезуитом в Джорджтаунском университете. Нет, я спешил к датскому посольству — проявить солидарность с небольшой демократической страной, когда другие ее посольства были объяты огнем из-за нескольких карикатур в одной копенгагенской газете. Эта конфронтация была особенно угнетающей. Исламские толпы нарушали дипломатическую неприкосновенность и угрожали смертью мирным гражданам, а Его Святейшество Папа Римский и епископ Кентерберийский в ответ на это осудили... карикатуры! Мои коллеги-журналисты наперегонки капитулировали, публикуя репортажи о скандальных изображениях без самих изображений — в эпоху, когда средства массовой информации почти исключительно полагаются на картинку. Тут и там мямлили о необходимости демонстрировать «уважение», но со многими редакторами я знаком лично и могу смело утверждать, что главной причиной их «сдержанности» был обыкновенный страх. Иными словами, кучка религиозных бандитов, разинув пасть, сумела заглушить своими воплями традицию свободы прессы в самом сердце Запада. В 2006 году! К постыдному страху следует добавить нравственную лень релятивизма: никакая нерелигиозная группировка, угрожающая насилием, а тем более прибегающая к нему, не одержала бы столь легкой победы, и никто не бросился бы придумывать для нее оправдания (не то, чтобы она сама утруждала себя оправданиями).

В другие дни газеты пишут о том, что крупнейшее в истории исследование воздействия молитвы в очередной раз установило отсутствие какой-либо корреляции между молитвами о выздоровлении и собственно выздоровлением. (Разве что такая корреляция: у пациентов, которые знали, что за них молятся, было больше послеоперационных осложнений, чем у тех, которые не знали, молятся за них или нет. Лично я, впрочем, не думаю, что это что-либо доказывает.) Тем временем группа ученых в результате самоотверженной кропотливой работы обнаружила в отдаленном уголке канадской Арктики несколько скелетов крупной рыбы, которая жила 375 миллионов лет назад и обладала ранними прототипами пальцев, кистей, локтей и плеч. Как и археоптерикс, являющийся переходной формой между динозаврами и птицами, долгожданный Тиктаалик (названный так по инициативе местного нунавутского населения) — одно из так называемых «недостающих звеньев», помогающих нам пролить свет на истинную природу человека. Охрипшие от крика пропагандисты «разумного замысла» тем временем собирались осаждать попечительский совет очередной школы, требуя, чтобы детям преподавали вздор.

Эти противоречивые известия стали напоминать мне забег: на каждый крошечный шажок науки и разума приходится размашистый, грозный скачок варварства — по милости людей, уверенных в своей правоте и мечтающих о том, что Роберт Лоулл в другом контексте назвал «засильем благочестия и стали».

Религия даже обзавелась специальным ответвлением для изучения конца света. Оно именуется «эсхатологией» и без конца изводит себя картинами уничтожения этого тленного мира. Культ смерти по-прежнему силен, хотя у нас есть все основания полагать, что кроме «тленного мира» у нас ничего нет — и никогда не будет. В то же время перед нами целая вселенная, ждущая открытий и объяснений. Ее изучение, увлекательное уже само по себе, даже самому обыкновенному человеку открывает то, чего когда-то не знали Дарвин и Эйнштейн. Оно сулит настоящие чудеса исцеления, энергетики и мирного диалога культур. Однако же миллионы людей во всем мире по-прежнему предпочитают пещерные мифы с племенными божками и кровавыми жертвоприношениями. Стивен Джей Гулд в поздних работах великодушно писал, что наука и религия представляют собой «непересекающиеся царства». Что они не пересекаются — совершенно очевидно. Но это не означает, что между ними нет антагонизма.

У религии не осталось оправданий. Благодаря телескопу и микроскопу ее объяснения больше ни на что не годятся. В прошлом, когда картина мира находилась под ее тотальным контролем, она могла предотвращать появление противников; теперь она может лишь чинить препятствия лавине прогресса или пытаться повернуть ее вспять. Да, иногда она искусно примиряется с плодами науки, но лишь для того, чтобы оставить за собой право выбора: меж забвением и обскурантизмом, меж бессилием и откровенным реакционерством. И беда в том, что она запрограммирована выбирать худшую альтернативу. Все, что она может противопоставить негаданным-нежданным открытиям в коре нашего мозга, в самых дальних уголках известной вселенной, в белках и кислотах нашего тела, — либо уничтожение во славу господню, либо лживое обещание, что мы «спасемся», если пустим под нож крайнюю плоть, помолимся в заданном направлении или заглотим просфору. Как если бы посреди зимы вам поднесли ароматный, изысканный плод, вызревший в заботливо устроенной теплице, а вы содрали бы с него кожуру вместе с мякотью и принялись понуро глодать косточку.

Более всего нам необходима новая эра Просвещения, основанная на понимании того, что истинный предмет человеческого познания — сам человек. В отличие от своих предшественниц, новая эпоха Просвещения не будет всецело полагаться на героические прорывы одаренных и необычайно храбрых одиночек. Она вполне по силам человеку средних способностей. Чтение литературы, как ради нее самой, так и ради вечных этических проблем, что в ней затрагиваются, может с лихвой заменить священные тексты, оказавшиеся безнравственными фабрикация-ми. Полная свобода научного поиска и мгновенный электронный доступ огромной массы людей к новым открытиям в корне изменят наши представления о научно-исследовательской работе. Что не менее важно, теперь можно, наконец, попытаться навсегда отделить половую жизнь от страха, болезней и тирании — при условии полного исключении религии из этой сферы. Впервые в нашей истории все это — и не только это — может не сегодня-завтра стать реальностью для каждого человека.

Однако лишь самый наивный утопист скажет, что развитие новой, человечной цивилизации будет прямолинейным, как фантазии о «прогрессе». Для начала мы должны преодолеть собственное прошлое. Мы должны вырваться из костлявых рук, что тянутся к нам оттуда, пытаясь затащить назад в катакомбы, назад к зловонным алтарям и тайному счастью унижать и уничижаться. «Познай самого себя» — говорили древние греки, ненавязчиво предлагая найти утешение в философии. Сегодня очевидно: чтобы освободить свой разум для самопознания, надо знать врага в лицо и готовиться к схватке.