Битва богов - Андрей Дмитрук

— Такова воля Отца-Солнца, — назидательно проговорил старший адепт. — Только Единый знает пути смертных, города рождаются и умирают по его мановению…

— Это так, Виракоча, — ответил жрец, прижав ладонь к блестящим амулетам на груди. — Но могу ли я узнать: чем прогневили Отца-Солнца мы, жители Тиа-Ванаку? Разве мы плохо выполняли законы, которые он дал нам? Не чтили Единого, не приносили Ему жертвы, не радели о том, чтобы власть и учение детей Его — Виракоч расходились по свету?..

— Справедливость Творца выше людского понимания, — строго заметил старший посланник, и уру низко склонил голову:

— Я повинуюсь, но позволено ли будет спросить: что делать мне и собратьям моим в Доме Виракоч, когда здесь не останется и горсти маиса? Куда идти?

— В новую столицу, — с горькой улыбкою сказал младший бог; должно быть, он еще не научился орденскому бесстрастию. — Первый инка, Манко Капак, будет рад мудрецам из Тиа-Ванаку. Старые корни дадут хорошую пищу свежим росткам…

— Ты опечален, Виракоча? — спросил жрец, и впервые голос его дрогнул, а брови удивленно поднялись. — Я слышу, ты скорбишь вместе со мной… Но почему? Разве ослабела рука белых богов, и Отец-Солнце не с ними? Или они уже не владеют оружием, некогда истреблявшим целые народы? Что мешает им обратить в пепел дерзкого Манко Капака и его воинство, стереть с лица земли их столицу и вернуть прежнюю славу праматери городов?!

Губы младшего раскрылись для ответа, — но вдруг розовощекий адепт побледнел и опустил ресницы, точно услыхав беззвучное предостережение. Ответил старший:

— Мы боги лишь для людей иной крови, мудрец; а для Отца-Солнца такие же рабы, не ведающие Его замыслов и целей. Ты прав: дороги перекрыты, и скоро строительство прекратилось бы само собой…

— Понимаю, — кивнул бритым черепом уру. — Лучше пусть смертные разгадывают непостижимое решение Виракоч, чем знают об их поражении!..

Старший адепт гневно кольнул зрачками. В тоне главы храма звучала уже почти откровенная издевка. Скрытный, властолюбивый «человек озера» ненавидел своих хозяев и теперь с трудом сдерживал злую радость. Должно быть, давно уже мечтали священники в Земле Красных отложиться от далекого и страшного Меру, самим стать верховными наставниками вождей и племен, толкователями воли Солнца. Но — нагоняли жуть прилетавшие раз в несколько месяцев черные диски-корабли, и черные одежды носатых, и черная слава об их смертоносном колдовстве… И вдруг такой подарок судьбы! Оказывается, Виракочи не всесильны. Они отступают перед кучкою голых людей с медными копьями; перед разбойниками, что перехватывают обозы, идущие на Юг! Жестокий удар — забвение Тиа-Ванаку; но зато хоть щель приоткрывается к реальной власти…

По-прежнему надменно сух лицом, старший посланник коснулся холодными пальцами руки собрата. Этого было достаточно, чтобы передать приказ. Младший заколебался, возмущение стрельнуло ответным разрядом: «почему я?» Но был повторен молчаливый приказ, и орденская дисциплина взяла свое. Молодой адепт шагнул вперед и, как бы прощаясь, ласково прижал ладони к плечам жреца.

Теперь произойдет неизбежное. После восхода Солнца суровый уру передаст начальникам строительства волю Виракочей — работы свернуть; может быть, еще успеет совершить утреннее жертвоприношение, — но затем, до того, как день станет жарким, у главного жреца помутится сознание, откажут руки и ноги, утечет жизненная сила; и, словно пораженный молнией, мертвым падет у алтаря коварный помощник Избранных…

Под сводом заревого неба, всплыв из недр хмурого, словно квадратный утес, Дома Виракоч, массивный смоляной диск пронесся над городом, над идеальным крестом двух главных священных дорог. Делая разворот, корабль едва не задел ряд статуй обожествленных вождей; первый из них правил здесь еще в те времена, когда поселок, основанный Меру, полностью соответствовал своему названию — Тиа-Ванаку, Загон для Гуанако… У Ворот Солнца, каменной арки, где высечен был допотопный календарь, корабль свечою взмыл к зениту.

Он несся все стремительнее, оставляя за собою цепи снежных шатров, сморщенную рыжую шкуру горной страны. Скоро впереди ртутно блеснула дуга океана.

Неожиданно старший адепт подался вперед, — кресло послушно изогнулось следом, — наложил узкую пятерню на матово-серебристый экран, передававший желания пилота чуткому, почти живому диску. Точно конь, резко осажденный уздою, без видимого торможения корабль застыл на месте.

Посланцы убежища смотрели, как над оранжево-розовыми в короне восхода шапками дальнего хребта парят три зеркальных шара, внушая странное ощущение незыблемой легкости.

Невольно содрогнулся младший, увидев, как деревянный лик наставника лопнул трещинами, исказился гримасою ярости… Хлопок сухой ладонью по экрану — и черный диск, огласив пустоту треском разрываемого воздуха, панически устремляется прочь от берега Земли Красных.

…Никакая вещь не продавалась и не покупалась за серебро или золото и ими не расплачивались с воинами, не расходовали их, чтобы помочь решить какую-нибудь нужду, которая у них возникала: и поэтому они считали их ненужной вещью, которую нельзя было съесть или купить на нее еду. Они ценили их только за их красоту и блеск, используя для украшения…

В каждом селении, большом или маленьком, имелось два хранилища: в одном складывалось продовольствие, которое хранилось для помощи местным жителям на случай бесплодных годов; в другом хранилище находились урожаи Солнца и Инки…

Индейцы… исполняли… высокую заповедь не иметь собственности… В своем государстве инки также не забывали о путниках, ибо по их приказу построили на всех королевских и обычных дорогах гостиные дома… где путникам давали из королевских хранилищ, которые имелись во всех селениях, еду и все необходимое в дорогу, а если они заболевали, их лечили с великой заботой и уходом…

Они называли законом братства тот, который приказывал, чтобы все жители каждого селения помогали бы друг другу обрабатывать и засевать земли, и собирать урожай, и строить их дома, и делать другие вещи подобного же духа, что не требовало никакого оплачивания… Периодически они сменялись на той работе, чтобы чередовались работа и отдых…

Закон в пользу тех, кого называли бедняками, приказывал, чтобы слепых, немых и хромых, паралитиков, дряхлых стариков и старух, больных долгой болезнью и других немощных, которые не могли обрабатывать свои земли, одеваться и кормиться своими руками и трудом, чтобы всех их кормили бы из общественных хранилищ…

Никто не пребывал в праздности… Люди, пока они были здоровы, занимались каждый своей работой ради своего блага и среди них считалось великим позором и бесчестием, когда кого-нибудь публично наказывали за безделие…

По этой причине имелось такое изобилие в вещах, необходимых для человеческой жизни, что их раздавали почти бесплатно и даже те из них, которые и сегодня так ценятся…

«История государства инков».

Глава VII

…Он слыхал о горах, чье имя — Машу…«Никогда, Гильгамеш, не бывало дороги,Не ходил еще никто ходом горным.Выводят оттуда только Шамаша[33] боги,Опаляет живущих он сияньем…»С духом собрался, вперед зашагал он…Темнота густа, не видно света…На двенадцатом поприще свет появился,Поспешил он, рощу из каменьев увидев:Сердолик плоды приносит,Гроздьями увешан, на вид приятен.Лазурит растет листвою —Плодоносит тоже, на вид забавен…Гильгамеш, проходя по саду каменьев,Очи поднял на это чудо.

Вавилонский эпос «О все видавшем».

Сегодня утром случилось то, чего я втайне ожидал и боялся: со мною заговорил терафим.

Я долго разглядывал его в первый день, когда знакомился со своим жилищем в недрах Меру. Сначала показалось мне, что передо мною драгоценная безделушка из фарфора или металла, под стать мрачновато-роскошным и непомерно большим хоромам. Но, вглядевшись пристальнее, я переменил свое мнение… На подставке в виде цветка лотоса, под стеклянным колпаком стояла женская голова натурального размера и вида, словно отрезанная под самый подбородок. Юное, милое скуластое лицо с полными губами и выпуклым лбом, с волосами, узлом собранными на темени, так, что были открыты лепестки нежных ушей. Голову покрывал слой золотистой краски, наложенной очень гладко, но не отражавшей, а как бы впитывавшей свет. Глаза были закрыты, каждая ресничка виднелась сквозь полупрозрачный лак.

Содрогнувшись, я понял, что передо мною подлинная мертвая голова, чудесным образом сохраненная от гниения и распада. Зачем она здесь? Неужели таково их чувство красоты?.. Воистину, «что наверху, то и внизу», по словам Гермеса Трисмегиста[34]: привычное украшение хижины каннибала радует взоры гималайских магов, Избранных… Но ведь и кое-кто из наших «мертвоголовых» заказывает в лагерях сувениры — сушеные головы хефтлингов!..