Битва богов - Андрей Дмитрук

Лежа, я пристально, не упуская мелочей, огляделся по сторонам. Путь, огибавший пропасть, вначале пролегал вдоль насыпи из давно рухнувших сверху, смерзшихся обломков, — только на этом завале и мог притаиться стрелок, и сейчас он наверняка менял свою позицию, чтобы достать нас… Шепотом приказав Ханне лежать неподвижно, я завернул повыше полы чубы и, сжимая пистолет, пополз к насыпи. Скромный «вальтер» П-38 с укороченным стволом — против автомата или ручного пулемета… Бедненько, — но, может быть, мое изощренное чутье уравняет шансы?..

Я полз, стараясь заслониться каждым бугорком или наледью. Стояла тишина, глубокая и полная, будто на дне морском, — такою делало ее безвоздушье. Пришло отчетливое понимание: мы живы против законов природы, и Ханна, и я, и мой невидимый противник; прервется поддержка магов Меру, и все мы захлебнемся собственной кровью. Но пока что распирала меня эта горячечная (не предсмертная ли?) бодрость, и чувства были ясны, и звуки звонки, и краски чисты, как никогда прежде; и я, не чуя своего веса, взобрался на насыпь и там затаился, ожидая, не хрустнет ли снег, не посыплются ли камешки под ногою крадущегося врага.

Ага, вот оно! Легкое мышиное царапанье за камнями слева… Может, эхо собственного взбесившегося пульса в висках? Нет: течет сухая снежная струйка, скрипнул подкованный каблук… Опыт подсказал мне: надо действовать быстро, ошеломляюще. Вскочить и навскидку разрядить в него обойму. Он не успеет повернуть свою пушку. А если уже повернул?..

— Бруно!

Какого дьявола! Эта идиотка, Ханна Глюк, чем-то насмерть перепуганная, не скрываясь, бежала ко мне. «Ложись!!» — срывая связки, завопил я; и тут же по нас резанула очередь.

Враг оказался хитрее, чем я ожидал. Он не стал обходить меня по насыпи, а взобрался на отрог склона, начинавшегося за нею, и теперь бил сверху. Я видел его силуэт, крошечную фигурку на небе, вылинявшем от блеска трех солнц. Ханна упала с коротким птичьим вскриком, покатилась, пятная снег клюквенными каплями. С яростным ожесточением я послал пулю… увы, не послал!

Впустую щелкнул боек: взрывчатая смесь в патроне сделалась бессильной, точно глина. Наверное, и у того больше не действовало оружие. Зрители вмешались в поединок.

Спрятав бесполезный «вальтер», прыжками бросился я к неподвижно лежавшей Ханне, присел около нее… Две-три пули пробили девушке ноги выше колен.

Я успел только порадоваться, что она без сознания, а стало быть, не чувствует боли… Враг уже спешил к нам, не прячась, — рослый, с широким веснушчатым лицом, рыжеватый молодец в меховом комбинезоне и унтах.

Теперь ему не на что было надеяться, кроме как на свою, видимо, немалую мускульную силу. Решив доконать меня, молодец отшвырнул свой парализованный «стэн» и сделал жест, как бы раскрывая братское объятие.

Раны Ханны добавили мне злости; я поднялся навстречу, отдирая примерзший кусок породы — увесистый, с острыми краями. Тогда наклонился и он…

Было что-то дикое, извращенно-комическое в нашем положении: по воле зрителей с невидимой цирковой трибуны, мы затевали бой, достойный неандертальцев!..

Судьба утаила от нас возможное окончание драки. Круглая тень заслонила безжалостное сверкание солнц. То ли неслышно слетев с «наконечника земной оси», то ли воплотившись из пустоты, завис над нами черный двояковыпуклый диск…

Отступление четвертое

Перуанские Анды, ХІІІ век н. э.

…Огромные камни и порталы были из одного куска, невозможно постичь и понять, каким инструментом или орудиями могли быть выполнены эти работы… Местные жители говорят, что все эти и другие сооружения… были построены до инков… что все эти чудеса возникли в одну только ночь на рассвете. Похоже, что те сооружения не были доведены до конца…

Инка Гарсиласо де ла Beгa, «История государства инков», 1609 г.

Перед рассветом бледные зеленоватые пики опрокинулись в подернутое туманом озеро. Задрожала вода, тронутая ветерком. Отступая, будто пепельный отлив, ночь оголяла ступенчатые громады города. Бледнеющее звездное небо бритвою полоснул метеор. И, словно полет его был неким сигналом, над кровлею Дома Виракоч бесшумно снизился круглый черный воздушный корабль.

Внутри его в креслах, охотно принимавших форму тела, возлежали двое мужчин, одетых одинаково: костюмы цвета вороньего пера, золотые крылатые диски на шейных цепях. Один из двоих походил на мумию, другой цвел нежным румянцем, но оба были равно подтянуты и легки в движениях, а совсем сходными делали их носы, чуть ли не от середины лба грозно выступавшие вперед.

Старший адепт щурился и сжимал губы, вспоминая… В былые годы — так ли, словно подкрадываясь, приближался к священному городу-храму корабль Виракоч? Дивно преображаясь, выбрасывал он во все стороны радужный ореол. Мощные лучи ударяли вниз, принуждая сверкать ярче, нежели в солнечный полдень, медную чешую карнизов, полированные плиты крыши. Каменные головы на стенах, с глубокими впадинами глазниц и ртов, словно оживали, поворачиваясь вслед кораблю. И — кольцевым океанским валом раскатывался по городу из главного храма рев священных труб!

Корабль зависал над золотой плитою в центре кровли; откидывалась плита. Величаво спускался адепт по узкому корабельному трапу внутрь здания. Тьма царила там, просторная и гулкая; чувствовалось, что зал необъятно громаден.

Посол Меру ждал, стоя на площадке вверху храмовой лестницы. Приглушенный шум нарастал снаружи, начинали вливаться в гигантские двери ручьи светляков. Оставив на дворе обувь, шурша босыми подошвами, люди с факелами приближались к алтарной черте и падали ниц — впереди верховный вождь в раззолоченном плаще, с букетом перьев над головной повязкою, за ним военачальники, общинные старосты, сотни полуголых крестьян, согнанных на великие строительные работы.

Сделав приличную случаю паузу и включив на груди под одеждой микрофон с динамиком, адепт произносил первые слова: «Именем солнечного Диска, Единого, Никем не Рожденного…» Он знал — сегодня же, после восхода, его наказы станут блоками, высеченными из целых скал, поднятыми на страшную высоту пирамид; стенами террас, где между камнями не просунуть иглы; прямо, как луч Солнца, прорытыми каналами и проложенными дорогами…

Сейчас все было иначе. Не к золотой почетной плите, а в колодец одного из внутренних дворов опускалась черная линза. И встречал адептов одинокий жрец, закутанный в шерстяную накидку — родом из уру, древних озерных людей, помнивших еще Гнев Единого. С тех пор, как судорогами земли был вознесен к небу морской залив и сомкнулись вокруг него горы, по возникшему озеру кочевали уру на тростниковых плотах.

Неслышно ступая, жрец приблизился, упал на колено. Плащ из шерсти гуанако обнажал узловатые руки в кованых браслетах; длинный, как дыня, череп был гол и желт. Не будучи сыном Священной расы, глава Дома Виракоч, однако же, имел высокое посвящение и даже когда-то посетил Убежище Меру — оттого и не робел перед белыми человекобогами, и, деловито воздав им почести, снова гордо выпрямился.

— Знаешь, зачем мы здесь? — спросил старший адепт.

Никак не выразив своих чувств, жрец ответил:

— Наверное, Виракочи и сам Отец-Солнце хотят, чтобы мы перестали строить им город.

Черные гости быстро переглянулись, затем младший спросил с ноткой подозрения:

— Почему ты так решил?

— Виракочи знают все, что делается на земле… — Уру сказал это, почтительно склонив голову, но адепты уловили скрытую насмешку. — Мы, дети озера, не равняем себя с богами, но у нас хороший слух, и мы видим то, что происходит вдалеке. На Севере люди, называющие себя инками, заложили новую столицу. У них умелые воины и много отваги в сердце. Инки перерезали дороги и отнимают дань, которую богомольцы несут в Тиа-Ванаку. Они построили богатые алтари Солнца-Тики; у них тоже есть наставники, которых инки называют по привычке Виракочами, но учат они совсем другому, чем вы: говорят о грехе пролития крови, о том, что все люди равны и должны трудиться для самих себя… — Не выдержав, младший адепт шумно потянул носом, кулаки его сжались. Уру спокойно продолжал: — Теперь паломники молятся у новых алтарей. Без дани, приносимой людьми, Тиа-Ванаку скоро станет голодным и нищим. Строители его разбегаются, священники уходят из храмов. Виракочи не мешают инкам убивать Тиа-Ванаку, — значит, наш город больше не нужен богам.

— Такова воля Отца-Солнца, — назидательно проговорил старший адепт. — Только Единый знает пути смертных, города рождаются и умирают по его мановению…

— Это так, Виракоча, — ответил жрец, прижав ладонь к блестящим амулетам на груди. — Но могу ли я узнать: чем прогневили Отца-Солнца мы, жители Тиа-Ванаку? Разве мы плохо выполняли законы, которые он дал нам? Не чтили Единого, не приносили Ему жертвы, не радели о том, чтобы власть и учение детей Его — Виракоч расходились по свету?..