Проклятие Эдварда Мунка - Ольга Тарасевич

Но все это будет позднее.

Главное уже сделано. Убийцы установлены и брошены за решетку, где им самое место.

Василия Бубнова Седов еще и спросить ни о чем не успел – а тот сразу же заявил:

– Это я убил Инессу Морову и Карину Макеенко.

Потом принялся что-то рассказывать про грязных женщин, которых надо очистить. И что выбирал он тех женщин, которые похожи на обидчиц художника Эдварда Мунка. В общем без бутылки в теориях преподавателя не разберешься. Но ничего, все выяснит со временем, уточнит подробности, сопоставит. На вопрос о том, был ли он знаком с Мариной Красавиной, Бубнов лишь пожал плечами и сказал, что не помнит. Про несостоявшееся свидание с девушкой в кафе еще более-менее припоминает. Про нож в кармане рассказал. Потом заявил, будто Седов выпивает его энергию, а это Василию Михайловичу жутко не нравится, и попросил отпустить его домой.

Преподаватель попал сегодня в дом. Только казенный. Ордер на арест Карп подписал мгновенно.

Перед тем, как ввести Сашу Сулимского, один из оперов шепнул:

– Сознался в убийстве писательницы. Нож нашли в общем коридоре перед его квартирой на мешке с картошкой. Прямо сверху лежал.

Седов аж за сердце схватился. Ребята молодые, неопытные, понятых надо было при изъятии звать. А сейчас парень от всего отопрется, скажет, подбросили ему этот нож.

Но Саша ничего не отрицал. Сказал, что нож его, и что Марину Красавину он убил по причине того, что писательница не отвечала на его чувства. Во всяком случае не так, как он того хотел. Следующая фраза Сулимского заставила Седова похолодеть.

– И тех женщин… Про которых в газете писали… Тоже убил я.

– А зачем?

Ответ потряс следователя еще больше.

– А они не ответили на мои письма. Я им писал, и они не ответили. Но никаких следов моей почты вы не найдете. Я удалял свои сообщения из ящиков женщин…

«Здесь что-то не так, – подумал Седов, оформляя ордер на арест. Формально-то повод имелся – признание в совершении убийства. – Он врет, у него глаза бегают. Даже имен убитых, кажется, не помнит. А ведь утверждает, что письма писал…»

Все точки над i расставил допрос Антона Зарицкого. Он долго рассказывал о своих взаимоотношениях с Мариной, об отношениях писательницы с Сашей Сулимским. Это был тот случай, когда Седов, как говорится «не догонял».

«Ленин был не так уж и не прав, называя интеллигенцию говном. Для меня любовь этой троицы – что-то запредельное», – думал следователь, выслушивая Антона.

Но главным в этом разговоре были не запутанные любовные взаимоотношения. Антон хорошо знал Сулимского. Конечно, все изложенные им сведения еще будут проверяться. Но уже теперь Седов понял. Сулимский – тот самый тип человека с неимоверными амбициями. Он хотел быть круче Била Гейтса и вынужден был сносить издевательства любимой женщины. Он виновен в ее смерти, но признание в остальных «подвигах» – это от желания придать себе значимости. В практике Седова уже был похожий случай, когда ни в чем не повинный неудачник оговаривал себя с редкой аргументированностью. И этот мальчик очень старался. Он даже раздобыл где-то репродукцию Мунка и оставил ее у тела убитой любовницы. Для следственных органов такое поведение – не новость. Сколько людей отправилось за решетку по собственной воле, пока устанавливали настоящих «серийников». Но экспертов не обманешь. Не зря ведь Дмитрий Николаевич Ярцев говорил: маловероятно, что Марину Красавину убил тот же человек, который убивал Морову и Макеенко. Все сходится. Двух первых прикончил свихнувшийся преподаватель. С Мариной расправился молодой любовник.

Заслышав звук подъезжающего автомобиля, следователь включил компьютер и открыл файл с бланком протокола допроса. Сейчас он быстренько побеседует с Натальей Перовой, чтобы потом ее уже не дергать, и отправится домой. Пора. Жена Люда просто оборвала телефон, и последний разговор превратился в форменную истерику.

– Володя! Сомова убили!

Следователь потер слипающиеся глаза. Нет, не кажется. Перед ним не Наталья Перова, а Лика Вронская собственной персоной. Зареванная до невозможности.

Он молча налил ей стакан воды из стоящего на столе графина.

Лика жадно глотала воду и рассказывала:

– Сомова убили. Того самого художника, у него мастерская в Брюсовом переулке. Я тебе рассказывала, он советовал мне не писать статью о Мунке. Пугал, говорил, что художник только неприятности приносит. Я решила еще раз с ним поговорить. Начистоту. Теперь врать уже смысла нет, все равно вся информация по делу в статье изложена. Меня гравюра, оставленная возле тела Марины, смущала… Приезжаю к нему, вижу – свет горит. В домофон трезвоню, трезвоню, а он дверь не открывает. Потом мальчик с собакой из подъезда вышел. Володя! Михаил в кустах лежал… Окровавленный весь. Умер на моих глазах. Мы «Скорую» вызвали, потом милицию.

– Хулиганы. Мало ли теперь всяких придурков по улицам болтается.

Лика покачала головой.

– Володя, там следователь его одежду осмотрел. Деньги не забрали.

– Спугнули их!

– Он перед смертью прошептал: «Эдвард Мунк»…

Седов сел за стол, выбил из пачки сигарету. Вся эта история опять начинала ему жутко не нравиться.

Взобравшись на подоконник, Лика выглянула в окно и заметила:

– Машина приехала. Женщину ведут какую-то.

– Это быстро. Просто формальность, – отозвался следователь.

Когда в кабинет вошла Наталья Перова, он помог ей снять пальто, расправил его на вешалке.

– Присаживайтесь, пожалуйста. Извините, что среди ночи побеспокоил.

– Я понимаю. Мариночку убили. Перед вечерними новостями в криминальной хронике сюжет был. Какой уж тут сон…

– Убирали ли вы квартиру Марины Красавиной вчера вечером? Когда последний раз вы были в квартире покойной? Известно ли вам о конфликтных отношениях покойной с кем-либо из друзей и знакомых?

Володя, глядя в монитор, быстро набирал односложные ответы Натальи Александровны, а потому не понял, отчего женщина вдруг вскрикнула.

– Амнистия! Имей совесть!

Спикировавшая на плечо допрашиваемой женщины птица обиженно чирикнула и, перепрыгнув на стол, смахнула крылом бумаги и фотографии.

Лика с Натальей Александровной бросились их поднимать.

– О господи, – пробормотала Лика, невольно посмотрев на снимок. – Бедняжка…

Седов выхватил из ее рук фотографии трупа Марины Красавиной, подобрал протоколы допросов и свои заметки и вновь сел за компьютер.

– В каких отношениях вы лично находились со своей хозяйкой?

Перова нервно поправила выбившуюся из узла на затылке седую прядь и тихо сказала:

– В хороших. У нас были очень хорошие отношения. Только вот Мариночка все узнала.

– Что узнала?

Седов занервничал. Ему показалось: Наталья Александровна сейчас скажет то, что уже говорили двое из трех побывавших в этом кабинете свидетелей.

– Она узнала, что я убила Карину и Инессу. Грех на мне большой…

– Хорошо, – Седов старался говорить спокойно, хотя внутри все кипело от ярости. – Я все понял. Вы убили гражданок Морову и Макеенко. Зачем вам было убивать свою хозяйку? За пару часов до убийства я был у вас дома. Подозрений в отношении вашей причастности у меня не возникло. Зачем вы убили Марину? И зачем теперь в этом признаетесь? У меня нет доказательств вашей вины…

– Грех тяжелый на моей душе. Искупить хочу грехи, очиститься.

«Я схожу с ума, – думал Володя, нервно выписывая очередной ордер. – Все вокруг хотят очиститься. Твою мать! Чистильщики! Режут на кусочки женщин и очищаются. Да ради бога. Все в сад. Всех по камерам. Чистыми станете до невозможности!»

Он распечатал протокол допроса Перовой и, убедившись, что она подписала каждую страницу, выбежал в коридор.

Глаза Карпа сделались огромными. Начальник внимательно изучил бумаги и, поставив подпись на ордере об аресте, устало посоветовал:

– Седов, идите домой.

Когда оперативники увели Наталью Перову, Лика Вронская спрыгнула с подоконника и уверенно сказала:

– Седов, это она.

– У меня еще два кадра, которые во всем признались.

– Володя, я видела ее глаза. Это глаза виноватого человека.

Седов закурил сигарету, пододвинул к себе пепельницу-гильзу и телефон. Надо выяснить все подробности про Михаила Сомова.

Амнистия пронеслась над столом, как зеленая торпеда, и, возмущенно чирикая, обгадила какие-то бумаги…

Глава 9 

1

– Приехали. Просыпайся, мать…

«Надо же, задремала. Прямо в „Жигулях“ Седова. Совершенно не помню, как отрубилась», – подумала Лика, потягиваясь.

Ей казалось, она разваливается на кусочки. Все ноет: спина, голова, затекшие ноги, давно не кормленный желудок. Но больше всего болит душа. Страшно, когда сталкиваешься с убийствами. Но смерть тех, кого знал лично, не осознается совершенно. И от этого еще страшнее. Последний раз дрогнули в ее ладони пальцы Михаила. Возле головы художника натекла лужа крови. И саван белой простыни. Только перед глазами все стоит убеждающий не писать о Мунке бородач…