Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть IV. Демон и лабиринт - Александр Фурман

У всех, кто приехал на следующую репетицию (Ирина не смогла выбраться), настроение было уже совсем другое: теперь оставшуюся часть работы, вполне посильную и обозримую, можно было постараться сделать действительно хорошо, пусть даже только для самих себя.

Игорь выглядел усталым и осунувшимся («в школе задали много уроков», коротко объяснил он Фурману), но тоже держался бодрячком. Его синие глаза за стеклами очков оживленно поблескивали, он загадочно улыбался и все время шутил, комментируя происходящее, а когда Машку начинало раздражать это непрерывное ерничанье и хихиканье «на задней парте», он тут же напускал на себя серьезный вид и демонстративно призывал всех сосредоточиться.

Соня, которая была озабочена отложенными из-за репетиции делами, все больше нервничала. В какой-то момент она не без укора призналась Фурману, что ее коробит эта атмосфера бурного мужского веселья. Было шумно, и в ответ он только недоуменно пожал плечами: не понимаю, почему ты так остро реагируешь на всякую ерунду. Вскоре Соня объявила, что должна ехать – мол, другая важная работа больше не может ждать. Машку ее неожиданный отъезд расстроил, а у Фурмана, когда он более отстраненным взглядом присмотрелся к Игорю, возникло подозрение, что перед приходом сюда тот немного выпил. Это неприятное обстоятельство, конечно, многое объясняло.

В том числе и то, что после Сониного ухода Игорь вдруг стал проявлять к Машке какой-то «не совсем дружеский» интерес. Она и сама это заметила, осадив его в своей обычной грубовато-насмешливой манере. Но Игоря это не остановило, а лишь заставило использовать более изощренную тактику «мягкого подкатывания и умасливания», которую Фурман уже не раз наблюдал прежде в его обращении с девчонками, считая ее проявлением особого коммунарского педагогического мастерства. Теперь все встало на свои места, и Фурману стало смешно. Заодно он по-новому оценил Машкин наряд: кроме всегдашних заношенных рваных джинсов на ней была настоящая теплая тельняшка с длинными рукавами. На завистливые вопросы Машка гордо ответила, что этот шикарный подарок сделал ей хозяин квартиры, когда-то отслуживший в десанте. Естественно, его тельняшку она могла носить только навыпуск, а рукава приходилось подворачивать чуть ли не наполовину. Но все это лишь удачно подчеркивало Машкину «хипповость», как и очевидное отсутствие лифчика (конечно, не исключено, что свободолюбивая Машка вообще обходилась без этого предмета, просто Фурман этого не замечал).

Фурман попытался уцепиться за слабенькое оправдание, что, возможно, «нехорошую» активность Игоря спровоцировала эта откровенная одежка, усилившая воздействие алкоголя (кстати, что он пил – водку небось, не пиво же?). Но ему и самому в это не верилось.

Дипломатично выдержав десятиминутную паузу, он мяг ко предложил всем на сегодня закончить. Но Машке для решения каких-то технических вопросов с записью еще нужна была помощь Володи, а Игорь уходить, похоже, вообще не собирался. Поскольку никакого полезного участия от Фурмана больше не требовалось, он мог бы уйти и один, но, поколебавшись, решил, что оставлять Игоря без «дополнительного присмотра» все же не стоит. Конечно, Машка и не в такой детской ситуации могла сама за себя постоять. Да и хозяева были дома. Но из-за Игорева самодовольного и тупого мужского упрямства атмосфера в комнатке довольно быстро накалялась. (Хорошо еще, что Соня вовремя сбежала и не увидела всего этого безобразия…)

Попытка Фурмана занять этого пьяного медведя умным разговором закончилась неудачей. Почуяв, что его водят за нос, он с глухой угрозой зарычал на самозваного дрессировщика и, больше не обращая на него внимания, вернулся к своему нелепому «ухаживанию». Машка уже откровенно злилась, так как Ладушин отвлекал ее от важного дела, которое она хотела поскорее закончить. Но никакие увещевания на Игоря уже не действовали, а ускользание «объекта» лишь раззадоривало и усиливало агрессивность. Все это уже не было смешным и вызывало у Фурмана только тоскливое отвращение.

Когда Володя объявил: «Всё! Мы закончили!», до закрытия метро оставалось двадцать минут. Володя начал торопливо собираться. Машка, избегая взглядом Ладушина, с суровым радушием предложила им всем остаться у нее: «Места на полу вам, я надеюсь, хватит?» Володя объяснил, что ему рано утром нужно быть на занятиях, а все необходимые вещи у него в общаге, поэтому он по-любому должен туда вернуться; Фурман был сыт общением по горло, и ему тоже очень хотелось домой… Они уже стояли одетые в дверях, когда Игорь, с фальшивой загадочной улыбочкой посмотрев на тяжело нахмурившуюся Машку, жалко дрогнул и согласился уйти вместе с ними.

До метро бежали молча, а там расстались – к счастью, Фурману было в другую сторону.

Расстроен он был ужасно и чувствовал себя извалявшимся в какой-то болотной грязи: остро хотелось помыться. Одновременно он испытывал странную жалость к Игорю (в которой этот чертов «супермен» уж точно не нуждался). Хотя вообще-то весь этот эпизод был абсолютно банален и смешон. Анекдот про коммунара. Напрашивается целая серия… Интересно, а почему он должен стыдиться за Игоря и искать ему оправдания? Он ведь почти ничего о нем не знает и ни перед кем за него не отвечает. Это у «автора ненаписанного романа» вдруг возникли какие-то проблемы. Но тоже не смертельные: по ходу развития сюжета ему теперь придется учитывать, что у главного героя имеется еще и такая колоритная особенность, как склонность напиваться и не всегда удачно приставать к девушкам. И это вовсе не бессмысленное «выламывание из образа», как могло показаться на первый взгляд. Просто герой – другой человек. Со своими собственными диковатыми прибамбасами. Ты ведь хотел найти Другого, полного жизни? Вот, пожалуйста! Ах, тебе хотелось бы кое-что «вычеркнуть»? Ну-ну…

В последний день записи и Машка, и Игорь проявили просто чудеса терпимости и великодушной самоиронии. К радости Фурмана, конфликт (да не было никакого конфликта, тебе почудилось!) был исчерпан.

Однако какой-то неприятный осадок все же сохранялся, и, чтобы окончательно избавиться от него, Фурман решил сделать рискованный ход – «раскрыть карты», откровенно поговорить с Игорем, но не о его личных нравственных проблемах, а о собственной литературной работе, то есть воспользоваться редчайшей для писателя возможностью обсудить характер своего будущего героя с его жизненным прототипом. (Ну и заодно попробовать припереть к стенке этого «настоящего» коммунара – пусть ответит за все.)

Беседа происходила у Фурмана дома, после обеда и его уверенной победы над гостем в вязкой словесной борьбе за право хотя бы на этот раз помыть посуду самому. Игорь казался усталым и расслабленным, и Фурман посчитал его состояние удобным для начала опасного разговора. Выключив воду и вытирая руки, он поставил точку в их привычном шутливом пинг-понге и объявил, что переходит к «деловой» части.

Смысл его торжественного, но слегка завуалированного сообщения – что он собирается писать «большой серьезный роман на современные темы» и в качестве прообраза главного героя хочет использовать одного своего знакомого челябинского коммунара – дошел до Игоря не сразу. Поняв после соответствующих кратких пояснений, о чем идет речь, он покраснел, вытаращил глаза и потряс головой, чтобы прийти в себя. «Ладно, допустим, это так, хотя… Ну, ты же понимаешь, что все это для меня, мягко говоря, неожиданно. И что я теперь, по-твоему, должен делать? Это что-то меняет в наших с тобой отношениях?»

Действительно, ситуация оказалась нелепая.

…Нет-нет, Игоря это, конечно, абсолютно ни к чему не обязывает, Фурман хотел просто с ним поговорить – уточнить какие-то детали, прояснить для себя кое-какие вопросы… «А, так это допрос? Ты бы так сразу и сказал!

А то, понимаешь, “роман” какой-то… Я даже испугался поначалу… Да нет, дурачина, за тебя, конечно! Думаю: ну все, совсем спятил Эдуардыч…»

Дальше «интервью» пошло уже полегче.

Биографические подробности Фурмана интересовали лишь постольку-поскольку; изложенные по его просьбе представления Игоря о том, что можно условно назвать «кодексом мужского поведения», поражали своей «солдатской» примитивностью и переросли в довольно горячую дружескую дискуссию; ну а напоследок Фурман припас свои «наивные» вопросы о коммунарстве. Впрочем, «за все коммунарство» Игорь отказался отвечать – только за себя лично. Но Фурману и этого хватило. Коротко пересказав историю своего неудачного сближения с карельскими коммунарами, он напомнил Игорю о зимнем сборе в Горках, на котором они «комиссарили» на пару: их побег в дом-музей Ленина, то, как Игорь заранее, еще на подходе к этому святому для настоящих коммунистов месту, молча и ненавязчиво обнажил голову, как поразили их обоих огромные фотографии мертвого Ильича, и как ночью Игорь мастерски успокаивал разгулявшихся девиц; и то, как он недавно пришел к Машке пьяный и глупо приставал к ней, – все, все Фурман свалил в одну кучу. «Подожди-ка, к чему ты ведешь?..» – растерянно попытался остановить его Игорь. Но ведь было еще и все то, что Фурман увидел на коммунарском сборе в Челябинске… Завершил он свое страстное выступление «одним мелким, ерундовым, но тем не менее показательным эпизодом», который случился с ним на сборе и о котором он тогда никому не стал рассказывать.