Разъяренный (ЛП) - Эванс Кэти

Повсюду запах пота, музыка зажигательная, громкая, звук на максимуме. Заниматься сексом — это нормально. Обезличенным сексом. Но в том, что сейчас делаем мы, нет ничего безличного. Нет ничего безличного в том, как он прижимается губами к моей макушке и проводит дорожку поцелуев к виску, как его руки обхватывают мою задницу, чтобы он мог прижаться ко мне и потереться. Его тело стройное и гибкое, и когда он двигается, я чувствую каждую мышцу, включая его эрекцию.

— Я хочу насытиться тобой, окунуться в тебя. — Маккенна скользит языком по моему уху, затем отступает, страсть между нами опаляет и заставляет дрожать. — Боже, Пандора, если бы ты знала, что я хочу с тобой сделать…

— Кенна…

— Я одержим. Я без ума от тебя. Если бы ты только впустила меня в свою душу, Пинк. Впусти меня, раз и навсегда…

Меня изматывает глупая внутренняя борьба в голове. Постоянная между моим мозгом, сердцем и моим глупым возбуждённым телом. Я отталкиваю Маккенну, мой голос дрожит.

— Чтобы ты смог разрушить мои мечты? Чтобы ты снова ушёл, как тогда, даже не попрощавшись?

Он моргает, как будто я только что нанесла неожиданный хук слева.

— Я не хотел… думаешь, мне это понравилось… — Маккенна замирает, и когда, кажется, наконец справляется со своей растерянностью и берёт под контроль свои мысли, в его голосе слышится разочарование. Взяв меня за локоть и притянув к себе, он рычит: — Твою мать! Это ведь ты…

— Что я? Я не смогла сказать, что люблю тебя, поэтому ты ушёл, чтобы меня наказать. Вот что ты сделал!

— Так ты обо мне думаешь? — С таким же успехом в него могла попасть торпеда — настолько потрясённым он выглядит. — Ты думаешь, я стал бы тебя наказывать? Пандора, в тот день, когда я от тебя ушёл, я вырвал, на хрен, своё собственное сердце!

— Эй, остыньте, вы оба! — рядом возникают Лекс и Джакс, Лекс притягивает меня к себе, а Джакс кладёт руку на плечо Маккенны с выражением, которое говорит, что он не думает, что сейчас подходящее время для обсуждения подобных вопросов.

Маккенна сердито поводит плечом и делает шаг вперёд, сердито проводя рукой по своей сексуальной голове и внимательно всматриваясь в меня. Все остальные танцуют, но мы стоим здесь, оба в шаге от разгадки.

Я вижу, что ему не нравится, когда Лекс прикасается ко мне, потому что он протягивает руку и резко дёргает меня на себя.

— Пошли, Пинк, — рычит он.

— Кенна, мы тоже хотим пообщаться с Пинк… — начинает Лекс.

Маккенна отталкивает его в сторону.

— Вы оба, держитесь от неё подальше.

♥ ♥ ♥

ЧЕСТНО ГОВОРЯ, этот разговор назрел давно.

Быть может, никто из нас не смог отважиться сделать это раньше. Быть может, мы оба притворялись, что нам всё равно. Что это было не больно. Что мы со всем этим покончили.

Ну-ну.

Когда мы возвращаемся в маленький кокон нашего отеля — по настоянию Маккенны отдельно от группы, — он спрашивает:

— Зачем ты пошла на тот концерт? Зачем кинула в меня первым, что попалось под руку?

— Потому что хотела этого. Потому что думала, что это будет приятно. Я хотела причинить тебе боль, даже если это была лишь десятая часть той боли, которую ты причинил мне.

— Мне больно сейчас, — хрипло говорит он, затем подходит ближе, пристально глядя сверху вниз. — Тебе доставляет удовольствие? Причинять мне боль?

— Нет, — смиренно признаю я, опуская глаза, что делаю крайне редко. Но, боже, смотреть ему в глаза прямо сейчас — для меня это уже чересчур. Слишком много, когда всё во мне бурлит, а эмоции, которые пробуждает он, затмевают всё остальное.

— Тогда почему ты осталась, когда об этом попросил Лео? Зачем оставаться и мучить меня, Пинк?

— Я уже говорила тебе, что мне нужны были деньги, — объясняю я.

— Для чего нужны?

— Хотела отложить, — подхожу к окну, преисполненная достоинства, слепо гляжу на городские огни, — для меня и для Магнолии. Чтобы быть независимыми.

— Я заплатил бы тебе вдвое больше, только чтобы ты оставила меня в покое.

Перестаю дышать, затем оборачиваюсь и смотрю на него. Маккенна беспокойно мерит шагами комнату, выглядя почти таким же нервным, как и я. Чувствую, как во мне просыпается гордость, когда понимаю, что он, конечно же, мне бы заплатил. И ушёл. Однажды он уже ушёл, решив больше со мной не видеться.

— Почему же ты этого не сделал? — требую объяснений, обида и гнев снова нарастают.

— Очевидно, я грёбаный мазохист. Когда я увидел тебя… — Он теребит свою бриллиантовую серьгу, вздыхает и поднимает голову. Мы смотрим друг на друга. Его глаза потемнели от волнения. До цвета тусклого серебра. А взгляд стал затравленным, что ли.

Из-за меня?

— Если ты меня не выносишь, тогда почему согласился на всё это? — спрашиваю сдавленным шёпотом, грудь в ожидании ответа сжимается от боли.

— Я согласился на это в обмен на тайм-аут вдали от группы. — Он выжидает мгновение, а затем насмешливо приподнимает бровь. — Ты удивлена?

— Ладно, а что значит «тайм-аут»? Ты же мечтал обо всём этом. У тебя были такие большие мечты, Маккенна, и это… это и есть твоя мечта?

— Нет, я не об этом мечтал, — говорит он, небрежно прислоняясь плечом к стене и беспокойно постукивая пальцами по бедру. — Всё, чего я хотел, — это заниматься музыкой, и только. Я никогда не хотел и не представлял себе всего остального. И я никогда по-настоящему не хотел всего этого.

— Тогда зачем было создавать такую большую группу?

Он поводит плечом.

— Ребятам нужно было дать толчок, а мне нужно было убраться подальше.

— Из-за твоего отца?

Он отталкивается от стены и с тихим горьким смешком пересекает комнату.

— Из-за тебя, Пандора.

Эти слова меня просто ошеломляют.

Убейте меня.

Его приближение выбивает меня из колеи, вызывая лёгкую дрожь в животе.

— Я старался соответствовать тебе, Пандора, — мрачно говорит Маккенна, и с каждым его шагом моё сердце сжимается всё сильнее, всё болезненнее. — Я пытался сделать тебя счастливой. Пытался загладить вину за своего дерьмового папашу. Но я никогда не был достаточно хорош, чтобы меня привели в дом и познакомили с семьёй моей девушки. Как бы я ни старался, я никогда не мог тебе что-то доказать.

— Я никогда не заставляла тебя что-то мне доказывать! — задыхаюсь от несправедливости.

Но сейчас его лицо мрачно, он останавливается в метре от меня, и я вижу, как по его лицу пробегает тень воспоминаний.

— Ты не хотела появляться рядом со мной на улице. К тому времени, как я уехал из города, ты твёрдо решила, что никто не должен знать, что я был с тобой.

— Потому что моя мать оторвала бы мне голову! Это не имело никакого отношения к тому, что ты был недостаточно хорош. Я думала, что ты… — голос срывается от волнения. — Я считала тебя, Кенна, самым удивительным человеком, которого когда-либо встречала. У тебя были цели, ты знал, кто ты и кем хочешь быть. А кем была я? Вечно в печали, растерянная… никому не нужная.

— Ты была нужна мне. И всё же ты появлялась рядом с любым грёбаным парнем, кроме меня. Даже несмотря на то, что мы были вместе.

Сверкающая боль в его глазах выводит меня из равновесия своей интенсивностью.

— Я не хотела, чтобы рядом были они, я хотела, чтобы это был ты! — кричу я.

— И я был! Но тебе этого не надо было, — выпаливает он в ответ, открыто и прямо изучая меня, на скулах играют желваки, выдавая его разочарование. — Даже когда ты отдавалась мне, то всё равно всегда сдерживала себя. Ты отдавала мне своё тело, своё время, но не себя. Себя — никогда.

Его пристальный взгляд впивается в меня, как будто хочет рассмотреть где-то внутри — настоящую меня. Маккенна протягивает руку и сжимает мою ладонь, и от нежного пожатия меня захлёстывают волны эмоций.

— Я любил тебя, Пандора. Я так сильно тебя любил.

О, как же я ошибалась, думая, что, причинив сильную боль, смогу когда-нибудь найти настоящее утешение. На самом деле это причиняет ещё большую боль.